Наш выезд навёл шума на подворье сестры. Удивленные незнакомой каретой, да ещё в сопровождении двух конных казаков Михаил с Анной, вышли во двор. Прислуга и некоторые работники стали собираться во дворе, с интересом разглядывая карету, фургон и бойцов. Я вылез из кареты и помог выйти матушке.
Увидев тёщу, подошедший Михаил спросил.
— Екатерина Афанасьевна, как это понимать?
Он не узнал меня в бурке и в зимней ушанке из каракуля.
— Здравствуй, Михаил Захарович.
Зять близоруко сощурившись воскликнул.
— Петька, божий одуванчик, Анна иди глянь на своего братца, шутник чёртов, прости меня господи.
Анна, подбежав к нам, кинулась мне на шею.
— Петенька, боже мой, да тебя не узнать. Ну прям казачище, а усища.- восклицала сестра, всё ни как не могла успокоиться.
— Аня, пойдём в дом, простынешь. Захарыч позаботься о моих людях. Савва, Эркен тащите подарки в дом.
— Слушаюсь ваше благородие — шутливо отдал честь Михаил.
Федор, определи лошадей в конюшню, Маланья, покажи казакам комнаты. Бойцы занесли два ковра и баул с подарками. В прихожей я сбросил бурку и шапку Паше.
— Ого, Пётр Алексеевич, да ты уже штабс-капитан. Ух ты, Станислав и Анна 4. Прощения просим, Пётр Алексеевич, за не почтительное отношение.
— А где племянники мои?
Оробевшие племянник и племянница стояли у входа в комнату.
— Ну, что вы ребятки, дядю Петю не узнали? — Подошёл я к ним
— Ещё бы, уезжал юный подпоручик, а явился штабс-капитан в черкеске и кинжалом.- прокомментировал положение Михаил
— Здравствуйте дядя Петя. — пришёл в себя племянник.
— Маша, ты что не обнимешь и не поцелуешь своего дядю? — Маша отрицательно покачала головой. Все рассмеялись.
Тихон и Паша тихо стояли в стороне не мешая встрече родственников после разлуки.
— Тихон, иди сюда. Вот, Михаил Захарович, оружейный мастер сотни, приказный Тихон Собин. Светлая голова и золотые руки. Кстати, Захарыч, ты заметил фургон и карета с особенностями? Тихон всё покажет и объяснит, его работа. Возьми на заметку, можно хорошо заработать. Думаю оставить его у тебя, пока в Петербург съезжу, на обратном пути заберу. Как, не против?
Михаил с интересом посмотрел на Тихона.
— Оставляй, поглядим, что за мастер.
— Ладно вам о делах. Подарки дари.
Сестре подарил два ковра, зятю турецкий клыч и кривой кинжал, шашку и кинжал в паре, племяннику кинжал и золотую турецкую лиру, племяннице тоже золотую монету. Восклицание племянника: — Вот бы ребятам в гимназии показать. — Натолкнуло меня на хорошую мысль, которую я решил реализовать позже. Потом началось застолье, бесконечные разговоры. Всё то, что делают родственники после долгой разлуки.
Утром проснулся поздно, засиделись мы вчера.
В прихожей нашел Пашу вертящего нож в руке и сидевшего рядом племянника.
— Здравия командир.- поднялся с лавки Паша.
— А где эти гаврики?
— Сказали, что с зятем и Тихоном пойдут в мастерские.
— А ты чего не с ними.
— Так были мы там вчера. Девок пошли обхаживать.
— А ты чего не пошёл. Подарок подарил, умаслил девицу и сговорился. Или жалко на подарок потратиться?
— Это им, чуркам с ушами, подмасливать требуется, а у меня и без смазки хорошо скользит, куда надо.
Я расхохотался.
— Ладно, Казанова, потише, а то юноша уши развесил.
Сестра позвала завтракать. Мы сидели маленьким семейным кругом.
— Как там, Петенька, тяжела служба на Кавказе?
— Ничего, Аня, терпимо. Да и спокойней стало. В Петербург вызывают, за одно и отпуск дозволили отгулять. Подарок понравился?
— Ой, Петь, красотища. У Сани я не видала таких красивых.
— Аня, вот лично тебе подарок — кладу перед ней стопку ассигнаций, пятьсот рублей.
— А это вам маменька — кладу ещё одну такую же стопку.
— Только ты Аня, проследи, что бы маменька купила себе что-нибудь, а то отложит на черный день.
— Ну зачем, Петенька. У меня и так всего хватает.
— Не правы вы, маменька, сын подарок делает. Мы с вами днями соберёмся и поедем покупки делать. Спасибо братик, не зря вы маменька лелеяли Петрушу своего, вон какой стал, целый «Ваше благородие». Петь, а чего ты в казаки пошёл служить?
— Куда определили, там и служу.
— Петь, казаки у тебя уж больно суровые, как глянут, аж дрожь пробирает.
— Так служба у них такая, взглядом горцев пугать.
— Да ну тебя, я по-серьёзному, а ты всё насмехаешься.
На следующий день мы вернулись домой. Встретил нас озабоченный и деловой Алекандр Алексеевич Иванов. Саня с разрешения маменьки и моего, взял нашу фамилию и отчество. Вступать в купеческую гильдию ему рановато, но несмотря на молодость он активно влез в торговые дела и добился серьезных успехов.
— Пётр, давай я отчитаюсь, посмотришь чего я добился. Торговля коврами прет как никогда. Да и ковры с последней партии хороши. Я прикупил лавку, что рядом с нашей, в ней и торгуем коврами. Уже почитай половину распродали, за день.
Пришлось слушать и смотреть на достижения Сани. Купец из него получился отличный. Умный, оборотистый и честный, на сколько возможно в этой профессии.
— Ну, что сказать, Саня, молодец братишка.- Я обнял его.- за маменьку спасибо.
— Это вам спасибо, Петя, что не бросили, а приняли в семью. Всегда буду помнить и благодарить бога за это.
Решил уделить внимание Аде с Асланом. Они опасались отходить далеко от квартиры. Мы, всей компанией поехали на ближайший рынок. Выдал всем командировочные и вышли в свободное плавание. Мои бойцы в зимней полевой форме не бросались в глаза, как Ада с Асланом. Особенно Аслан, такой колоритный, с бородой, в бурке и папахе. Задержался у лавки осматривая товар, когда раздался истошный крик.
— Помогите, люди добрые! Помогите православные, нехристи убивают!
Поспешил к месту действия. Стоит Аслан с рукой на кинжале, Эркен скручивает какого то мужичка, Савва и Паша настороженно смотрят на толпу, которая образуется вокруг них. Стали раздаваться такие родные возгласы.
— Панаехали нехристи всякие, житья от них не стала. Вы чего смотрите, мужики, как душу православную губят.
Эркен, с монголоидными чертами, совсем не похож на православного, а он уже скрутил мужику руки за спиной. Раздвигаю плечом плотную толпу и подхожу к своим.
— Что тут у вас?
— Да вот, командир, у Ады кошель срезал, я заметил и упаковал.
— Нашли кошель?
— Нет, успел кому-то передать, сука.
Смотрю на злобно ухмыляющуюся крысиную мордочку вора.
— Ну-ка Эркен, заткни ему пасть, что бы пикнуть не мог.
Эркен зажал нос ворюге и когда он открыл рот, чтобы глотнуть воздуха, затолкал ему рукавицу
— Ты, что сучонок, думаешь соскочил. Нет, вонь под рейтузная, с нами поедешь. Тебя на лоскуты порежут и скажут, что так было. Смотрю, сомневаешься, зря, людям надо верить.
Народ возбудился до крайности.
— Здравствуй народ православный. Что же вы творите такое непотребство.- Громко вещаю в народ.
— Приехали гости в наш славный город, а вы значит обворовываете их.
— Ты чего напраслину возводишь, кто сам то будешь, чтобы нас хаять.
— Я, коренной москвич, Иванов Пётр Алексеевич, купчихи Ивановой Екатерины Афанасьевны сын.
— Эт, той, сын, которой коврами торгует.
— Той самой, а Саня братишка мой будет.
— А чего ты в казака обрядился?
— Так на службе государевой, на Кавказе служу. В отпуск приехал матушку повидать, а тут такое.
— Чего мужика повязали?
— Так украл он кошель у гостьи нашей. Эркен выпрями этого урода.
Я в полной повседневной форме и бурке. Рук моих не видно. Тихонько зажал в руке кошель, с серебром, и подошёл к вору. Рванул полушубок и засунул руку, поковырял для видимости и достал кошель. Высоко поднял над головой и трясу серебром.
— Смотрите люди, вор.
Ворюга замычал, вращая круглыми глазами.
— Ах, Ах выдохнул народ.
— Ах, ты паскудник, руки ему оторвать нужно. Небось не впервой ворует.- стал возмущаться народ. Вот она, ветреная народная любовь. Как всегда, вовремя появился городовой.
— Чего столпились, а ну разойдись. — подошёл к нам.
— Кто такие, чего бузу устроили.
Городовой, солидный дядька с лычками унтера и хитрющими глазами прапорщика, заведующего продовольственным складом.
— Есаул Иванов.
— Виноват, ваше благородие, не признал, погон не видно.
— Вот, что унтер, видишь народ кипит, самосуд устроить хотят. Под играй мне, свой процент получишь.
— Понял, всё исполню.
— Так, бойцы, деньгу заработать хотите?
— А, то, что делать, командир?
— Меня слушать.
— Уважаемые Москвичи! Самосуд вершить нельзя, вот и власть не позволит.- Выставил я городового вперёд, который серьёзно оглядел толпу.
— А пар спустить можно и по другому, зачем юшку друг другу пускать задарма. Вот, двести рублей ассигнациями, пятьдесят серебром. Ставлю на заклад против нас, четверых. Один на один, на кулачках?
Народ сильно оживился, активно переговариваясь, переругиваясь.
— Да, измельчал народ московский.- подлил я масла в огонь.
— Не измельчал, больно заклад велик.- Вышел рыжебородый мужик.
— Велик говоришь, добро.- снижаю сумму до ста ассигнациями.- Сто против дести рублей серебром или пятидесяти ассигнациями.
— От, то дело.- мужик отсчитывает пятьдесят рублей и отдает городовому, к которому подтянулся пеший стражник.
— С кем хочешь сойтись?
— Вон с тем нехристем — указывает он на Эркена.
— Зачем человека обижаешь? Православный он.
Эркен демонстративно крестится. — Ладно, по яйцам не бить, в глаз не тыкать.
— Эркен, сразу не вали, потешь народ. — тихо шепчу ему.
— Сполню, командир.
— Начали!.
— Рыжебородый достаточно умело пытался ударить Эркена, но он ловко уходил от ударов уклоняясь или подныривая под них. В один из моментов оказался сзади и дал обидный поджопник.- народ засмеялся.
— Ефим, чего ты, этого мелкого неруся побить не можешь. — подначивали рыжебородого.