Шайтан Иван 5 — страница 3 из 43

На территории Базара находилось три постоялых двора. Наш постоялый двор в центре, постоялый двор Али, на половине скотного базара и небольшой постоялый двор человека Ашота. Администрация строго следила за чистотой и порядком, поэтому многие купцы, бывающие по делам, отмечали удобство и чистоту комнат. В один из вечеров я встретился с Даудом по его просьбе.

— Салам алейкум, Шайтан Иван. — усмехнулся Дауд.

— И тебе не хворать Дауд, рад встрече с тобой. Присаживайся, угощайся.

Мы разделили с ним поздний ужин и когда он выпил чаю, я продолжал спокойно смотреть на него ожидая разговора.

— Дорогу на перевале начали восстанавливать, с той стороны. Хочу спросить твоего совета Иван? Люди в селениях только начали спокойно жить, твоя помощь зерном и картога позволили спокойно пережить зиму.

— Какая картога? — удивился я.

— Которую ты посоветовал нам сажать.

— Картошка! — Дошло до меня. — Да, хорошая вещь. Убедились, какая полезная штука.

— Кар.тощь.ка, с трудом выговорил Дауд.

— Ладно, пусть будет картога. — уступил я.

— Что ты хочешь услышать от меня, Дауд.

— Дорогу восстановят и к нам опять придут люди Абдулах-амина и Хайбулы. Мы не сможем противостоять им. У нас оружия хорошего нет. Я могу со своими людьми удерживать перевал какое-то время, но сколько, я не знаю.

— Вот уже как мыслить стал. Дошло наконец, что спокойная, мирная жизнь куда лучше смерти за чьи-то интересы, да ещё на голодный желудок. Нужно подогреть его интерес к мирной жизни. — Решил я.

— Дауд, я слышал ваши люди помимо зерна купили много коз и овец. Говорят вы неплохо заработали на коврах и сушеном мясе.

— Да, Шайтан Иван, всё ты знаешь. Люди заработали на коврах, мясе и шерсти. Решили увеличить отары и посевы картоги и других овощей. Они ожили, хотят жить ещё лучше. Но очень опасаются, что придут чужаки и отберут всё, — нахмурился Дауд. Отец сказал обратиться за советом к тебе, Иван, он очень уважает тебя.

Я задумался, у меня появились кое-какие планы на перевал и то, что его восстанавливают это даже хорошо.

— Скажи Дауд, много селений на той стороне у дороги на перевал?

— Одно селение находятся почти у самого начала подъема, ещё два значительно дальше.

— И как они настроены? Любят пограбить и воевать?

— Что, ты, Иван, никто не любит войну. Все хотят мира.

— Кто там проживает?

— В основном аварцы, есть черкесы и другие, но в основном аварцы.

— Ты знаешь их старейшин?

— Конечно, многих знаю, они знают меня и отца.

— Сейчас есть дорога на равнину?

— Да, но только человек может пройти с конём в поводе, козьи тропы. Трудно, но можно. Если очень надо, то люди ходят.

— Ты можешь сходить и поговорить с ними. Если они готовы жить в мире и заниматься торговлей, да всем чем угодно, только не проявлять враждебности к вам и к нам. Я не потревожу их. Но если они станут воевать и совершать набеги, то я пройдусь по их селениям и накажу их так, что внуки будут помнить, если у них будут эти внуки.

Видимо моё лицо стало соответствующим моменту нашего разговора. Дауд замер и настороженно смотрел на меня. И ещё, Дауд, я должен знать о всех людях, которые прибывают от Абдулах-амина. Если будет необходимо, я помогу тебе защищать перевал, в крайнем случае разрушу его снова.

— Спасибо, Иван. Я сделаю, как ты сказал. Скоро можно будет пройти через перевал, я схожу на ту сторону и поговорю со старейшинами.

— Возьми, Дауд. Это мазь для твоего отца. У него опухают колени, он жаловался на то, что они болят. Правда у неё сильный запах.

Я подробно рассказал как пользоваться мазью.

— Благодарю тебя, Иван. — Удивился неожиданному подарку Дауд. — обязательно передам отцу.

Глава 3

— Господа казаки, давайте знакомиться ближе. Предварительное знакомство прошло, вы больше недели обучаетесь, ещё неделя. Пока не поздно, можно отказаться от должности. Вы будете являться частью батальона, а не своих полков и спрос с вас будет, как с пластунов. Вы, — указал я на хорунжего.

— Хорунжий Юшкин Филимон, господин полковник.

— Есаул, сотник, краткую характеристику.

— Толковый, крепкий, всё ловит с лёту. Год назад закончил Ставропольское училище.

— Единственно гонору лишка есть. — Вставил Ерёма. — Точь, как у меня по началу. Сейчас мы ему немного убавили, но, как ты говорил, командир, здоровые «анбиции» чутка оставили.

Андрей рассмеялся. — «Амбиции», Ерёма

— Да и шут с ним, главное вы поняли. — ни сколько не смутился сотник, а Филимон покраснел.

— Ну, а вы, молодой и красивый? — обратился я к действительно красивому казаку. Высокий, стройный, с роскошным черным чубом.

— Хорунжий, Колода Фрол, господин полковник, Моздокский полк.

— Не годится в пластуны, командир. — вздохнув, сказал Ерёма.

— Эт почему? Чем я плох, господин есаул — встрепенулся возмущенный Фрол, обращаясь к Андрею.

— Дело в том, командир, если рядом хоть одна девка есть, так он сразу демаскирует нас. Ну невозможно с ним вести боевые действия. — серьёзно ответствовал Андрей. Все в штабе грохнули со смеху, а Фрол покраснел.

— Он же по Пластуновке пройти спокойно не может. Бабы липнут, как мухи э… на мёд. — сквозь слёзы выдал Ерёма.

— Ладно, жеребцы стоялые, пошутковали и будя. Неча парня смущать. Хороший будет сотник, я бы его к себе в службу взял. Кого хошь уговорит, про баб даже говорить не буду. —

Серьёзно сказал Егор Лукич.

— Нет, в тыловики не хочу — насторожился Фрол.

— В остальном хороший сотник будет. Шашкой владеет отлично. — заметил Андрей.

— Что, с тобой вытягивает? — поинтересовался я у Андрея.

— Нет, я его на подлых приёмах ловлю. Он, с шашкой, не может против меня, с моей шпагой, справиться. А так, хорош. — подвёл итог Андрей.

— А ведь прав, Ерёма, надо было тебя в конвойную сотню императора определить. Ни одна террористка не смогла бы бросить бомбу в красоту такую — серьёзно сказал я. Никто с налёта не понял мою шутку, а потом повторно дружно рассмеялись. Чем ввели Фрола в окончательный конфуз.

— Теперь самый главный вопрос. Как воюют пластуны? — я посмотрел на Фрола.

— Главная наша сила в огневом бое, рукопашная, самое последнее наше применение.

— Отлично, но в рукопашной, мы должны быть лучше любого противника. Поэтому, каждый пластун должен уметь сражаться с холодным оружием, так и без него. Базу должны знать все. Андрей Владимирович, выделите в сотни по пять инструкторов и по одному стрелку из стрелкового взвода. Не навсегда, на три месяца. Егор Лукич, что со старшинами?

— Да все хорошо, командир, хабар брать все умеют. Хорошие ребятки, основное я им растолковал. Кашеваров, тоже учим ну и остальному, понемногу.

Потом, стал отвечать на множество вопросов, основную часть перекинул на Андрея. Самый главный вопрос, с оружием, решится только в начале июля, пока пользоваться имеющимся. Решил выдать в сотни по двадцать ружей и пистолетов первого образца в хорошем состоянии.

— Через неделю проведём вручение пластунки, новым бойцам и командирам. Авансом, — подчеркнул я, — потом будем посмотреть.

Совещание закончилось.

— Командир, поговорить надо, — спросил Егор Лукич. Мы остались с ним вдвоём.

— Бойцы сдали польский хабар, со всем остальным собралось немало. Надо что-то с деньгами делать, чего они лежат без толку. Можа чего ещё придумать. Давай командир думу думай.

— На всё хватает? — удивился я.

— Питание, обмундировка, остальное в порядке бойцы содержат. Опять же зерно и муку исправно поставили. Базар прибыль положенную даёт, с лошадок изрядно прибыло. Ну и с ковров. Вспоможение обязательно, тем кто нуждается, не так уж чтобы очень, но баловать нельзя. В основном вдовам у кого детишки малые. Теперь, ещо, денежное довольствие нам положено. Так что сбережение собралось аж девять с половиной тыщ, с копейками. Твои доли исправно откладываю у Бусина, на счёт. Ассигнации остались чутка, остальное сменял на серебро. Сам знаешь народ не очень берёт их. С телег, фургонов и кухонь всё своё получили. Люди довольны, за тебя молятся, свечи в церкви ставят.

— Почему за меня? — не понял я.

— С твоим приходом и пошла жизнь в гору. Который год народ живёт в спокойствии, работает. Горцы довольны тожа, достаток стал появляться. Как говориться, живи и радуйся. И всё благодаря тебе, Пётр Ляксеич. Не журись, командир, что есть, то есть. Мы тут, ужо, беспокоиться стали, как прошёл слух, что ты цесаревича спас. Графа тебе присвоили. Стали поговаривать, что не вернёшься ты до нас. Вот и стал тревожиться народ.

— Ну, это ты дал маху, Егор Лукич, — постарался я скрыть тёплую волну удовлетворения, которая накрыла меня от слов старшины. — Незаменимых людей не бывает.

— Не скажи, Пётр Ляксеич, можа, так оно и было бы, ежели у народа выбор был. Так нет его, выбора то. Как свезёт. Вот народ и вцепился в тебя, как в соломку утопающий. Народ он такой. Дай волю, кто в лес, кто по дрова. Не можно без хозяина.

— Ладно придумаем что-нибудь, позже. После пятого мая уйду я в рейд, с малым отрядом. Дело уж больно важное.

— Добро, командир. — Старшина собрался уходить.

— Вот, что, Егор Лукич, ты сообрази посиделки малым кругом. Сын у меня родился и у князя, сын, через три дня после моего появился. Отпраздновать нужно это дело.

— Ну, командир, поздравляю. Конечно, сделаем, как положено. — оживился, Егор Лукич.

— Только без лишнего шума, по-семейному, а то знаю тебя, развернёшься на всю ивановскую. — строго предупредил я.

Вчера с почтой получил письмо от Дмитрия Борисовича, в котором сообщалось, что Катерина родила мальчика двадцатого марта, а Мара родила двадцать третьего. Мамочки и сыновья здоровы. Перед совещанием взволнованный Андрей прискакал потрясая письмом.

— Пётр у нас сыновья родились.

— Знаю, успокойся, озадачил старшину, обязательно отметим. — постарался я успокоить Андрея, который весь день ходил возбужденный и радостный, как будто ему присвоили чин генерала. Хотя, признаться откровенно, в прошлой жизни мне не довелось испытать чувство отцовства. За то в этом мире