Усмехается. А я — больная идиотка, раз в один из самых жутких, опасных моментов в своей жизни успеваю признаться себе в том, что мне нравится его смех.
Боже… я точно больна на голову.
И вдруг хватает меня за руку, рывком притягивает к себе и, не отрывая пристального взгляда от моих глаз, забирает шлем, удивительно аккуратно опускает мне на голову и поднимает забрало.
— Тебе идёт, — говорит тихо, бархатно и так пугающе, что мурашки вспыхивают на коже. Чувствую себя нелепо в этом шлеме и перепугано до чёртиков.
— Твой первый раз? — И будто мысли мои читает, а вопрос явно двусмысленно прозвучал и надеюсь только в моём воображении.
— Никогда не интересовалась мотоциклами, — отвечаю холодно.
— Ну, — дёргает плечами и указывает на место позади себя, — не узнаешь какого это, пока не попробуешь.
— А если мы разобьёмся?
Ухмылка его гаснет, но лицо продолжает оставаться беспечным:
— Обещаю быть с тобой в этот момент.
— Глупая шутка.
— А жизнь в принципе такая — глупая.
— И куда мы поедем? — Кажется, я собралась это сделать. Вот чёрт.
— В одно приятное место, — усмехается и заводит мотор.
— И ты покажешь мне, что на флэшке, — и это не вопрос.
— Обязательно. — Разворачивает отобранную у меня кепку козырьком назад, и я вновь тону в глубине его жестоких, печальных, фальшиво блестящих глаз.
Знаю, что пожалею.
Знаю, что буду проклинать и себя, и Яроцкого, и весь мир, после того, как это ночное приключение закончится.
Продолжаю ненавидеть этого парня всей душой, перебрасывая ногу и опускаясь на сидение мотоцикла позади его. Продолжаю до боли сжимать челюсти и с головы до ног трястись от страха. Чувствую, как капельки пота скатываются по вискам. Хочу сбежать, жалею себя, сожалею, что ушла из дома… Сожалеть — всё, что мне остаётся. Потому что я глупая. Потому что я уже сижу на мотоцикле и совершаю самый безумный поступок в своей жизни по прихоти парня, которого должна была обходить стороной и даже не смотреть в его сторону!
А потом громкое рычание мотора, как залп ружья вырывается в небо, и прежде чем мотоцикл успевает сорваться с места, я всеми силами обхватываю Макса сзади, сцепляю пальцы в замок на его животе, прижимаюсь грудью к спине, утыкаюсь в неё шлемом и до вспышек перед глазами зажмуриваю глаза.
Жду рывка, жду скорости, жду адреналина и уже начинаю молиться, чтобы всё это хорошо закончилось, но Макс всё не двигается с места, ждёт чего-то, время тянет. Чувствую, как его плечи вздымаются от глубокого вдоха, и негромкий голос раздаётся над головой:
— Просто чтоб ты знала: сегодня я не планирую умирать. — Мотоцикл с визгом шин по песку срывается с места, а у меня изо рта вырывается визг: то ли от панического ужаса, то ли от сумасшедшего восторга. Разберусь с этим позже. Когда рядом не будет Яроцкого. Когда я вновь стану самой собой.
Глава 10
9 класс
Начало учебного года
В наушниках играли Sum 41, осеннее солнышко теплом растекалось по телу, ласкало кожу, слепило глаза, но мне нравилось подставлять лицо под его ласковые лучи и смотреть на чистейшее голубое небо без единого облачка.
«Нужен гол, нужно два. Нужна классная игра! 9 «Б» вперёд! Вперёд! Макс Яроцкий всех порвёт»! — бодрым хором кричали мои одноклассницы. Совместные уроки физкультуры 9 «Б» и 9 «А» всегда проходили сверх шумно: на футбольном поле гоняло мяч слишком много симпатичных мальчишек.
Максим Яроцкий всегда играл за нападающего, а ворота противника его команды так удачно находились недалеко от излюбленной мною скамейки с обшарпанной белой краской, что как только слышала кричалку наших девчонок, украдкой поглядывала на поле, где Макс вёл к воротам мяч. Бесподобно вёл. Это было… было, как солнце пробившее себе дорогу в грозных тучах над бушующим морем — так он для меня выглядел. Всё и все вокруг теряли смысл, видела только его — Максима. Красивого, в прилипающей к телу футболке, со взмокшим ёжиком чёрных волос и той самой улыбкой на лице — до умопомрачения притягательной, обезоруживающей, самой невероятной улыбкой из всех.
Сердце в груди так сильно трепетало, что становилось больно.
Наверное… Макс был моей первой настоящей влюблённостью. Боюсь говорить это слово — «любовь». За свои пятнадцать я ещё не успела узнать, что значит это настолько же великое, насколько и опасное чувство. Безответная, взаимная, всепоглощающая, смертельная, головокружительная, как в тех романах, которые я читала… Всё это у меня ещё впереди. А Макс…
Он был моим идеалом, вроде тех звёзд с телеэкранов, по которым сохли другие девчонки. Разница была лишь в том, что они верили — их любовь вечна, а я понимала, что мои чувства ветрены, быстропроходимы и главное — безнадёжны, потому что Макс Яроцкий едва ли знал о моём существовании. Не видела смысла убиваться, лить слёзы, гадать на картах, делать туфтовые, неумелые привороты, как другие девчонки; эти привороты никогда не срабатывали. Мне просто нравилось на него смотреть. Вот так — украдкой. Ловить каждый жест его рук, купаться в теплоте улыбки, тонуть в блеске зелёных глаз.
Да, я была влюблена в Макса. Но на то время мне было о чём подумать и кроме самого популярного парня школы. На то время… я даже не знала, сколько мне осталось жить.
— ЛИЗА! ЛОВИИИ! — не успела даже понять кому принадлежал этот тревожный крик, как в лицо врезался футбольный мяч и от силы удара меня снесло со скамейки на землю.
Щека пылала огнём, острая боль, казалось, крошила череп, из глаз сыпались искры, которые очень скоро превратились в слёзы — было по-настоящему больно.
— Ты как? — кто-то подхватил меня с земли и усадил обратно на скамейку, присел на корточки, обхватил лицо ладонями, и мне потребовалось несколько долгих секунд, чтобы восстановить вращающуюся картинку перед глазами и разглядеть перед собой Макса. Он казался взволнованным, даже испуганным немного.
— Всё в порядке? Эй? — перед глазами пролетели два щёлкающих пальца. — Ты как, спрашиваю? Пошли в медпункт.
— Нет, — заставила себя говорить, как заворожённая глядя в эти удивительные глаза. — Всё… всё нор… нормально. Честно.
— С тобой точно всё будет в порядке?
— Да.
— Уверена? Не больно?
— Да… Всё в порядке. Мне, правда, не больно.
— Костян, блин! — Макс развернул голову и закричал злобно. — Ты ей чуть мозги не вышиб.
Костя стоял рядом и казался перепуганным больше чем я. Будто это ему больно, а не мне. Будто это я ему мячом в голову зарядила, а не он мне. Помню, как налилось краской его лицо, так что даже слегка оттопыренные уши покраснели, как карие глаза суетливо бегали, а кадык дёргался так сильно, словно он сглотнуть не может.
Помню, ещё подумала: как странно видеть весельчака и балагура вроде Кости таким смущённым.
— Прости. Я не хотел, — все, что выдавил он из себя тогда и умчался обратно на поле.
А Макс продолжал смотреть на меня. А я на него. И это было удивительно. Во всём. В простоте, в близости, в мягкости его взгляда. Это был первый раз, когда Яроцкий ко мне прикоснулся, когда предложил свою помощь. Думаю… в тот день ему было не всё равно. В тот день я поняла, что действительно влюблена в этого улыбчивого, заботливого парня.
В тот день Макс впервые меня коснулся.
— Лиза, извини, конечно, но выглядишь ты жутко. Пошли в медпункт.
В тот день Макс впервые назвал меня по имени.
Больше он меня не касался.
Больше не называл по имени.
Я была ему не интересна. До того момента, пока «новый» Яроцкий в обличии жестокого монстра собственными руками не посадил меня в клетку и не захлопнул дверцу.
Ощущение, будто и нет на мне шлема. Будто ветер лезвием полосует кожу, мелкий дождь слепит глаза, а дикий холод обжигает.
Ощущение, что шлем — жалкий кусок пластика, клоунский колпак на кольцевой дороге, по которой байк Яроцкого несётся на всей скорости (кажется, что на всей), лавирует между автомобилями, каких не много, но ночью, да и ещё в таких погодных условиях — это слабое утешение.
На мне нет перчаток, и я уже не чувствую пальцев, которые сцеплены в замок и онемели от холода. Руки так крепко обнимают Макса, что становится больно: и мне, и — уверена, — ему.
Мой крик закончился примерно пять минут назад, когда мотоцикл вырвался на окружную дорогу и вдвое ускорился. Одновременно с этим и мой голос сломался.
Всё, что могу теперь это… ждать. Стискивать зубы, держать глаза закрытыми, как можно крепче обнимать Яроцкого и ждать и молиться, чтобы эта ненормальная поездка поскорее закончилась!
Пугает меня! Уверена — пугает, как только может! Заставил сделать это! Заставил пережить этот ужас, просто потому что Ему так хотелось! Потому что Это, в его понимании, весело!
К той минуте, когда мотоцикл, наконец, сбавляет скорость и выруливает на узкую, выложенную свежей плиткой дорожку, заставляю себя открыть глаза, медленно выдохнуть пониманию того, что жива, немного расслабить руки и закричать севшим, дрожащим от адреналина голосом:
— Останови мотоцикл!
Макс не слышит. Ну, или вид делает, что муха за его спиной ничего не прожужжала.
Дорожка, освещённая высокими желтыми фонарями, кажется знакомой. И уже через секунд двадцать понимаю, почему не узнала её сразу — отсутствие людей делает одну из дорог к центральной набережной одинокой и неузнаваемой. В такую погоду, да и в бессезонье даже уличные кафе не работают — какой смысл, если нет посетителей? Середина ноября, сезон отпусков закончен. Как и тёплая погода.
Никогда не любила позднюю осень. С её приходом курортный город превращается в унылый и заброшенный одновременно с тем, как вода в море становится холодной, а солнце недостаточно тёплым.
Ещё через несколько минут колёса байка Макса выезжают на гладкую, слегка занесённую песком, широкую дорогу центральной набережной. Здесь фонари светят через один, на некоторых участках вовсе отсутствуют. Каменный парапет провожает, протягиваясь вслед за нами по всей набережной, кое-где обрывается, предлагая спуститься по трём ступеням к морю, чёрная гладь которого неспокойна, бушует и обрушивает на пустой холодный берег белые барашки волн.