Еще и этот сон…
Я не знаю, что делать. Я в ужасе.
Беру телефон и в десятый раз открываю список контактов.
Не знаю, кому могу довериться. Кому позвонить, у кого попросить о помощи? Действительно страшно… за него. За Макса. А ведь злиться должна. С какой вообще стати переживаю, ведь он на свои же грабли наступил?
Не выполню четвертое задание и нам обоим конец, так, да? Так сказал Оскар. Макс у них больше не главный, да и был ли им вообще?
Надо поговорить с Яроцким. Рассказать ему все. Но у меня даже номера его нет. Да ладно, кого я обманываю?
"Скажешь ему хоть слово, и ваша следующая встреча с Максюшей состоится в больничке, поняла? Посетителем будешь ты. Все, что нужно, я сам ему скажу". — По лицу Оскара видела — не шутит.
Как я до этого докатилась? Еще недавно сам Яроцкий угрожал мне слитием видео с моим участием в сеть, а сейчас… сейчас мне угрожают здоровьем самого же куратора? Того самого, по чьей причине все это происходит со мной.
Не хочу и не могу продолжать это.
Но продолжаю.
Может Светлаковой рассказать? Это ведь ее друзья, ее парень, пусть сама его защищает, почему я должна это делать? Почему?
Утыкаюсь лицом в подушку и с трудом сдерживаюсь, чтобы не закричать во весь голос от безысходности, от этого жужжащего в груди чувства, которое на две части разрывает: "не могу все так оставить" и "должна все так оставить".
— Девочки, я дома, — раздается с коридора голос мамы, и у меня в голове как щелчок раздается. Тут же вскакиваю с кровати, подхватываю рюкзак и пихаю в него первые попавшееся под руку учебники, одежду, расческу.
— Мам, а я наказана? — кричу. Если наказана, то умолять буду, чтобы отпустила.
— Эм-м… Что-то случилось? — Мама появляется в дверях и с явным непониманием на лице разглядывает мою прилипающую к телу, мокрую от пота футболку.
— Гимнастику делала, — вру. — Врач ведь сказал и дома упражняться.
— Ну… да, — мама хмурится.
— Я могу пойти к Зое? С ночевкой? Лекарства с собой возьму.
Вздыхает и поджимает губы:
— Лиза, я не думаю, что после всего, что тут было, отцу понравится эта идея.
— Мам… — подхожу ближе и смотрю ей в глаза, с трудом сдерживая слезы. — Мам… мне очень… очень-очень надо.
— Что случилось, Лиза? Плохо себя чувствуешь?
— Да, — выпаливаю. — То есть… нет, это не из-за сердца, честное слово. Просто… просто сложно все. Просто отпусти меня к Зое с ночевкой, пожалуйста. Мне очень нужно с ней поговорить.
Лицо мамы все больше и больше наполняется беспокойством:
— Вы поссорились?
Ну вот почему так? Ведь я врать не хотела.
— Да. Я виновата, хочу извиниться, — но врать все же приходится. — Как буду у нее, дам тебе с бабой Женей поговорить, хорошо? Она подтвердит, что мы всю ночь проведем дома и утром вместе пойдем в школу.
— Лиза… Я не знаю…
— Пожалуйста, мам.
Через полчаса я уже стою на пороге квартиры Зои, и та смотрит на меня в абсолютной растерянности, ведь я даже не предупредила, что к ней собираюсь. И прежде, чем моя подруга успевает сказать хоть слово набитым блинчиками ртом, аромат которых распространился даже на лестничную клетку, я бросаюсь к ней на шею и даю волю эмоциям, чувствам и слезам.
Сперва с бабой Женей разговаривала моя мама, а спустя пятнадцать минут позвонил отец. В общем, родители удостоверились, что я под колпаком взрослого надзора и немного успокоились. Думаю, им сложно привыкнуть к тому, что теперь у меня есть подруга. Не друг, как Паша, к которому меня, разумеется, с ночевками ни разу не отпускали, а настоящая подруга. И знаете, Зоя и вправду оказалась настоящей. Сперва я рыдала и душилась слезами с самого начала своего рассказа, а затем разревелась она и так резко бросилась обнимать меня, что вывернула на пол всю тарелку с выпечкой, принесенной бабой Женей.
— Почему раньше не сказала? — душила меня в объятиях. — Да я бы… я бы их всех… голыми руками порвала… Лиииизааа… Лииизкаа…
— Все в порядке, — теперь я ее утешала. — Все, правда, хорошо.
— Чего врешь? — всхлипывала. — Ничего не хорошо… Лиизаа… как ты одна со всем этим… Ты… я… Блин. Лизааа…
Успокаивать Зою пришлось долго. Вот уж не думала, что эта девочка способна так расчувствоваться, и это лишнее подтверждение тому, как я ей не безразлична. Теперь люблю Зою еще больше, теперь… когда она знает все мои секреты, уверена, наша дружба станет только крепче.
Вечер выдался не из легких. Легли спать только под двенадцать ночи и еще долго разговаривали, тихонько, чтобы бабу Женю не разбудить, чье похрапывание даже через стенку слышно было.
— Не люби его, Лиз. Тебе нельзя любить такого, как он, — вдруг произносит Зоя, когда я уже в сон начала проваливаться.
— Я же сказала тебе, Зой, — шепчу, — я не люблю Яроцкого. Раз десять тебе уже сказала об этом.
— Раз десять, точно, — вздыхает. — Раз десять мне уже об этом соврала.
— Я не вру.
— Да ладно тебе, — разворачивается ко мне лицом и смотрит с пониманием, вижу, как в темноте блестят ее глаза, так искренне, с таким беспокойством. — Ну, что я не вижу?.. Ты даже не злишься на него больше. И это после всего, во что он тебя втянул. Лиз?
— М?
— Тебе мало страданий в жизни? Вот честно. Только такого, как Яроцкий, тебе для полного комплекта не хватало.
— Да не влюбилась я, — закрываю глаза, и лицо его вижу. Кожа мурашками покрывается, стоит вспомнить, как целовал меня, обнимал, с какой теплотой смотрел.
— Ага… не влюбилась, — Зоя приглушенно усмехается. — Попала ты, подруга. Конкретно попала. Мегере это точно не понравится.
— Я не собираюсь отбивать у нее парня.
— Понятное дело, что не собираешься, — вновь усмехается. — Зачем, если Яроцкий сам ее вот-вот в лес свалить попросит? Эх, Лиз… угораздило же тебя. Такое, вообще, бывает? — Вижу, как переворачивается на спину и смотрит в потолок. — Костя, Паша, Макс… Только Оскара в себя еще не влюбила.
— Сплюнь, — фыркаю. — Ты лучше скажи, зачем полезла к нему? Зачем… блин, Зой, ну вот чем ты думала, когда его постричь решила?
Зоя хмыкает, как ни в чем не бывало:
— Валялся на полу без сознания, вот и решила. Кайфанула по полной.
— Ага… теперь платить за это придется.
— Я тебя умоляю.
— Тишшше.
— Да бабулю даже ядерный взрыв сейчас не разбудит, успокойся.
Вздыхаю.
— Разберемся мы с этим Оскаром, не забивай голову, Лиз. Лучше думай, как игру эту дебильную закончить. Четвертое задание — это ладно… придумаем что-нибудь. Но ведь еще и пятое будет, да?
— Что ты с четвертым придумаешь? Зо-о-ой… ты читала вообще открытку?
— Двенадцать раз.
Не отвечаю. Поворачиваюсь к Зое спиной и вновь чувствую это проклятое жжение в глазах.
— Я не смогу это сделать, — шепчу сдавленно.
— Сможешь, — еще и подбодрить пытается.
— Не смогу… Зой, я не смогу.
— Успокойся, говорю. У тебя еще три дня в запасе, так?
— Так.
— Ну, вот и не думай об этом сейчас.
И вновь вздыхает. Так, будто я тут вообще глупости сплошные говорю.
— Это все из-за Яроцкого… — шепчу, чувствуя, как из уголков глаз вновь слезы сбегают.
— Ага. Все из-за Яроцкого. Из-за Кости. Из-за Паши твоего. Тут если подумать, вообще полмира виновато. Лиз… ну чего реветь, а? Все закончится рано или поздно. Потом будем с тобой вспоминать, как страшный сон.
— Не говори мне о страшных снах.
— Видишь. Ты не за себя боишься, а за Яроцкого.
— Это не так.
— Лиз… ну харэ, а? Мне-то можешь не врать. Влюбилась ты в него. А это значит, что не такой уж он и плохой, да? Ты ж не могла в законченного козла влюбиться?
— Я уже ничего не понимаю, Зой, — всхлипываю, и чувствую, как рука Зои поддерживающе похлопывает меня по плечу. — Наедине он… он совсем другой. Кажется… таким сильным, грубым и в то же время ранимым, что хочется подойти и обнять. Словно… ему так этого не хватает. Простой поддержки, понимания. Ему больно, Зой, я это вижу.
— Да хватит реветь, — поближе придвигается и обнимает меня. — С игрой мы разберемся, тоже меня, игроки хреновы. И с мегерой разберемся… ты главное в чувствах своих разберись, Лиз. Яроцкий — последний человек на земле, за исключением Оскара, конечно, которого я бы тебе в парни пожелала, но, блин, подруга, сердцу ведь не прикажешь. Так что я готова принять даже этого говнюка, если ты готова. Хотя… бабуля говорит, что любовь — вообще нервное заболевание. И зарождается оно в мозге. Но ты-то не тупая, правда? Мозги у тебя как надо работают, значит, понимают, кого любить собираются, разве нет? А значит — Яроцкий действительно не такой уж и козел. Так что… давай, прекращай лить слезы, а то завтра придется тонны косметики переводить, чтобы твои распухшие глаза загримировать. Да и вряд ли твоему Яроцкому это понравится.
— Спасибо, Зой, — переворачиваюсь к ней лицом и крепко обнимаю, продолжая плакать, как последняя идиотка. — Спасибо.
— Ооой… что же ты со мной делаешь, — хнычет Зоя, поглаживая меня по волосам. — Терпеть не могу все эти телячьи нежности. Бррр…
— Прости… — выдавливаю, приглушая рыдания.
— Да… сложно все, — вздыхает Зоя. — Вот ты влюбилась не вовремя, Лиз.
— Второй раз, Зоя. Снова.
— Вот говорила тебе не реветь. Все равно видно, что глаза распухшие, — Зоя на ходу, потому что мы уже опаздываем в школу, обматывается полосатым шарфом и скептически смотрит на меня.
— Зой, я себя дурой чувствую. Вот серьезно. — Специально тащусь, как черепаха и не могу избавиться от этого жуткого чувства неловкости.
Сегодня Зоя меня вновь накрасила. Не так, как в прошлый раз, а вполне симпатично: пышные ресницы, бледно-розовый блеск для губ и немного румян, чтобы бледность скрыть. Но для меня даже все это — уже слишком. Стоит представить, как одноклассники отреагируют и в холодный пот бросает.
— Зачем я только согласилась, — обреченно головой качаю.
Еще волосы себе выпрямить позволила — Зоя заверила, что так мне будет гораздо лучше. Внешне может лучше и стало, но вот внутренние ощущения вовсе не трепетные. И хорошо, что мне хватило упрямства противостоять Зое в борьбе за выбор наряда. Второй раз разодеться, следуя вкусу Зои?.. Ничего личного, но нет уж, спасибо. Обошлась своими джинсами, полуботинками на плоской подошве и бледно-голубой рубашкой, которую Зоя настоятельно рекомендовала не застегивать на первые две пуговицы.