— Сколько ты пьешь?
— Сегодня, или вообще? — улыбаюсь ей.
— И в школу не ходишь, потому что пьешь?
— Есть сигарета?
Открывает пачку и протягивает мне. Забираю всю пачку: одну сигарету зажимаю зубами, а пачку прячу в карман.
— Потом откуплю, — бурчу, ища по карманам зажигалку.
— Ты же не куришь, — головой качает, будто я бля*ь ее жестоко разочаровал. — А, точно, — придвигаюсь к ней. — Дай подкурить.
Делаю затяжку и густо кашляю. Еще затяжку, давлюсь кашлем, но продолжаю делать это — травить себя, будто кайф от этого получаю. Может и получаю.
— Ты еще тут? — приваливаюсь обратно к спинке дивана и смотрю на Светлакову, красивую, как всегда, ухоженную. Как кукла пластмассовая.
— Не думаешь, что завязывать пора?
Роняю голову набок:
— У тебя смена началась, или что?
— Смена?
— Ночного психолога, — смеюсь с одной из самых своих тупых шуток, а эта все больше лицо свое разукрашенное кривит.
— Мне жаль Костю, — и вдруг выпаливает. Очень не вовремя гребаное свое сочувствие проявляет.
— Себя пожалей, — а у меня в голове даже как-то свежее становится. Она ведь даже не знала его… А все кто знал, так и вообще — твари последние.
— Просто свали, — откидываюсь затылком на спинку дивана и закрываю глаза.
— Посмотри в кого ты превратился, Яроцкий, — еще и упрекать меня берется. — Пьяный, жалкий, никому не нужный.
Перекатываю голову набок и, язвительно улыбаясь, смотрю на Светлакову из-под полуприкрытых век:
— Много у нас общего, да?
— Я не пьяная, — цедит.
— Да, но в остальном-то.
— Да что ты знаешь?
О, непробиваемую принцессу за живое задели?
— Можно не быть проницательным, когда все лежит на поверхности.
Вероника холодно усмехается и складывает руки на груди, которую с трудом маленькая тряпочка прикрывает, не оставляя места для фантазий.
— Это я-то поверхностная?
— Типа того, — вновь вздыхаю. Говорить не просто сложно — говорить в принципе не хочется.
— Где твои друзья? — спрашивает.
— Друзья? — смеюсь. — Это ты о ком сейчас?
— Где Паша, Оскар? Давай я позвоню кому-нибудь из них.
Выхватываю у нее телефон и смотрю на заставку. Свою фотку поставила. Охренеть.
— Даааа… — протягиваю весело. — Да у тебя все еще хуже, чем кажется.
— Отдай.
— А то что? Охрану позовешь? Давай, я не против.
Уходит куда-то. Думаю, что за теми шкафами у входа, но нет, возвращается в компании двух бокалов пива. Один опускает на столик передо мной, ко второму тут же прикладывается.
Долго не раздумывая — ну а чего добру пропадать, — хватаю второй бокал и практически залпом осушаю.
— Уже лучше, — хмыкаю и лезу в карман за бумажником. — Ладно, мне пора. Сколько?
— Что сколько? — смотрит в недоумении.
— За пиво наше сколько?
Фыркает, отбрасывая волосы за спину, и даже взгляда решает не удостаивать:
— За счет заведения.
— То есть за счет кошелька твоего папаши, — достаю пару купюр и бросаю на стол. — Что? Кто-то впервые в жизни за тебя заплатил? Непривычное ощущение и все такое? — продолжаю посмеиваться.
— А ты эти деньги сам заработал, ага, — цинично посмеиваясь, кивает на мой бумажник.
— Это — компенсация папаши в честь смерти моего друга, — прячу бумажник в карман. — Но без них я не напьюсь, увы.
— Да что с тобой не так? — головой качает.
— А с тобой? — поднимаюсь на ноги. Слегка ведет в бок, но устоять на ногах удается все же. — Иди, — киваю в сторону бара, — пора продлевать аренду друзей, а то обидятся еще.
— По крайней мере, я не одна, — поднимается с дивана и с вызовом смотрит.
— Правда? — с горечью усмехаюсь и практически вплотную приближаюсь к Светлаковой. — А если у твоего папаши деньги закончатся, сможешь сказать то же самое? Хрен, да?.. Ты одна. Даже сейчас, в толпе людей… ты одна.
— Как и ты, — читаю по губам, и вдруг такое жгучее желание просыпается поцеловать их. Просто, чтобы забыться. Просто потому что плевать, с кем это делать. Просто потому, что две недели назад умер мой лучший друг, и мне, сука, нужно сделать хоть что-нибудь, чтобы не сойти с ума.
— Как и я, — отвечаю, накрывая губы Светлаковой своими.
— Доброе утро. Садитесь, — Николай Генрихович открывает журнал и просит старосту назвать отсутствующих. — Яроцкий.
— Здесь я.
— Молодец. Кепку сними.
Украдкой поглядываю, как Макс нехотя стягивает с головы кепку и небрежно ерошит волосы. Простой жест — ничего особенного, а у меня вновь все внутри расцветает, а желание улыбнуться настолько велико, что приходится немедленно спрятаться за учебником математики и раз десять подряд пробурчать себе под нос название темы, которую проходить не раньше, чем в следующей четверти будем.
— У Багряновой праздник сегодня? — слышу, как перешептываются девчонки со среднего ряда.
— Ничего такая, — кто-то из ребят замечает, и я еще ниже сползаю на стуле.
— Итак. Васильев идет к доске, — объявляет Николай Генрихович, и половина класса с облегчением вздыхает. — Остальные передают мне тетради с домашней работой.
— Давай свою, — не глядя на Макса, протягиваю ему руку и получаю лишь хлопок по ладони.
— Ты серьезно? — глаза сужает, с насмешкой фыркает и прилипает к парте щекой. — Разбудишь, когда вся эта фигня закончится.
— Фигня? Мы на уроке, — шиплю.
— Ну. А я о чем? — зевает, прикрывая рот ладонью, и набрасывает на лицо кепку.
Что-то слабо ударяет по плечу и к ногам падает скомканный клочок бумаги. Оглядываюсь и вижу, как Вероника намекающе кивает на записку.
"Попросись выйти в туалет. Надо поговорить", — написано в ней.
Хмуро смотрю на Светлакову, и та головой в ответ кивает, подгоняет.
Поднимаю руку и нехотя озвучиваю:
— Можно выйти?
— Урок только начался, Лиза.
— Мне срочно.
— У Багряновой недержание, — ржет Кириллов.
— Сейчас у кого-то пожизненное нестояние случится.
— Смычкова.
— Я не в этом смысле, Николай Генрихович, — улыбается Зоя, пока весь класс обхохатывается с покрасневшего до самых ушей Саши Кириллова.
Через две минуты я уже стою в женском туалете второго этажа и жду, пока и Светлакова почтит его своим присутствием.
— Отпускать не хотел, — бросает с порога и захлопывает за собой дверь. Отстукивает шпильками по плиточному полу, замирает передо мной, отбрасывает за спину волосы и смотрит таким взглядом, будто я ей отчет должна предоставить.
— Ну? — спрашивает, наконец. — Как все с родителями прошло?
— Не делай вид, что тебя это интересует, — нехотя отвечаю. — Ты ведь не об этом поговорить хотела?
— Хм, — улыбается. — Смелее стала, да?
— О чем ты поговорить хотела?
Вздыхает спустя паузу:
— Все о том же. Или забыла, что все еще в игре?
— Спасибо, но мне твоя помощь больше не нужна. — Обхожу ее и направляюсь к выходу, но Вероника ловит меня за локоть и разворачивает к себе:
— Дура, я ведь и вправду помочь хотела.
— Спасибо. Я оценила. Родители тоже.
— Зато третье задание было зачтено.
— Зато моей сестре… — Заставляю себя замолчать и потираю переносицу подушечками пальцев. — Слушай, просто не лезь больше, ладно?
— Я не могу не лезть, пока мой парень в этом замешан.
— Твой парень был замешан в этом еще до меня. Могла бы и раньше до него достучаться попробовать.
— Четвертое задание уже получила? — тему переводит.
Молчу, лишь взглядом ее сверлю, таким, что и без слов понятно — "Отцепись".
— Макс… он больше не говорит со мной на эту тему, — произносит слегка неловко. Складывает руки на груди и смотрит вниз, отстукивая каблуком по полу. — Не знаешь почему? — смотрит исподлобья.
Пожимаю плечами и качаю головой:
— Нет.
— А что это за представление на курилке было? — холодно улыбается. — И куда он увез тебя вчера?
Неужто ревность проснулась? Странно… а я думала: к такой, как я, такие, как Светлакова, ревновать не умеют. Собственной гордостью давиться будут, но ревность?.. Не-е-т, разве это возможно? Я ведь — никто по сравнению с ней, и Вероника это довольно доступно мне объяснить успела.
— Чего молчишь? — И даже улыбается, чтобы неуверенность свою скрыть. Слишком широко, слишком фальшиво. — Мне просто интересно.
— Тогда у Макса спроси.
Фыркает и отворачивает голову к окну:
— Разве не из-за четвертого задания он тебя увез вчера?
Тяжело вздыхаю:
— Я на урок пошла.
— Стой, — вновь меня за руку ловит, больно так пальцами предплечье сжимает, и вдруг опоминается, опускает руку и делает шаг вперед. — Я просто переживаю за него, понимаешь? Оскар и остальные бесятся, зуб точат на него. И я просто не могу спокойно смотреть на это и ничего не делать. Макс должен дать тебе четвертое задание, или… или ему и тебе конец, говорила об этом уже ни один раз.
Решаю, что лучше промолчать, чем врать. Плохо у меня дела с враньем обстоят, сразу расколет. А с другой стороны… может, стоит сказать ей?.. Вероника та еще штучка, но за Яроцкого искренне беспокоится, вижу это, он — ее уязвимое место. Единственный, кто может сорвать маску с лица ледяной королевы. Но как она поможет — вот вопрос. Так же как и в прошлый раз? В спину толкнет, заставлять будет, чтобы я задание выполнила?.. Ну, это я и сама могу, не нужна мне такая помощь.
— Макс сказал мне не лезть, — шепчет практически жалобно. — Сказал, что сам с игрой разберется. Только я же вижу — он не хочет. Наигрался.
— А разве ты не этого хотела? — хмурюсь. — Чтобы он из игры вышел.
— Да, но не так, — резко выдыхает и приближается практически вплотную. — Это из-за тебя все. Да? Да-а-а… Понимаешь это лучше меня. Что ты ему сказала? Что такого сделала, что он с тебя теперь глаз не сводит? Почему он игру на половине решил бросить? Из-за жалости? Жалко ему тебя? — Впивается пальцами мне в плечи. — Или у вас с ним уговор какой-то? Ха. Разумеется, уговор. С чего бы еще ему с тобой тягаться, — Встряхивает меня. — Ответь мне. Я должна знать, Багрянова. Расскажи. Потому что Макс мне больше ничего не рассказывает. — Снова встряхивает. — Что у вас с н