— Зная Полину очень сомневаюсь, что ее…
— Лучше замолчи, Андрей. Не смей говорить о нашей дочери то, что собираешься сказать.
Отец тяжело вздыхает, и вновь наполняет рюмку.
— Дай ей успокоиться, — мама тоже вздыхает. — Потом она все расскажет. Уверена. Сейчас Полина… — голос мамы становится настолько тихим, что большую часть слов уже не слышу. Но это и хорошо, потому что Полина вновь вышла из нашей комнаты и смотрит, как я подслушиваю разговор родителей за закрытой дверью кухни. Полина меня об это попросила. Ей настолько страшно, что слезы вот уже несколько часов не высыхают в ее глазах, ее трясет и вновь температура поднялась. Но… теперь мы точно знаем, что причина ее недомогания далеко не в ангине. Она врала про больное горло. Она врала, что у нее все нормально. Полина всем врала, пока десятый по счету тест вновь не показал две полоски.
Возвращаю ее в постель, укрываю одеялом, и присаживаюсь рядом.
Что чувствую я?.. Сейчас это сложно объяснить. Сейчас я на той стадии осознания случившегося, когда все кажется туманным и далеким, когда нужно время, чтобы данная новость ударила по голове изо всей силы. И да, она ударит, не сомневаюсь.
— Все будет хорошо, — шепчу, поглаживая ее по спине.
— Что с твоими волосами? — спрашивает опустошенно.
— А… да так, — рефлекторно касаюсь рваных прядей. — Не бери в голову. Зоя практиковалась.
— М-м…
— Полин, давай поговорим, хорошо? — прошу мягко.
— Почему ты не отчитываешь меня? — хрипит Полина.
— Я не собираюсь этого делать, — тяжело вздыхаю. — Я просто хочу с тобой поговорить. Мне ты можешь довериться, Полин.
— Это бессмысленно.
— Что?
— Все не имеет смысла, — тоненький голосок вновь срывается на плачь, и я принимаюсь ее успокаивать.
— Я принесу тебе воды.
Разговор родителей тут же затихает, стоит мне показаться на пороге кухни, а когда уже собираюсь возвращаться к Полине, папа просит меня задержаться.
И вон он — тот самый удар по голове, о котором я говорила. Такой болезненный, что дыхание перехватывает, а сердце сжимается.
— Что Яроцкий делал рядом с твоей сестрой? — папа строго смотрит мне в глаза.
— Что? — решаю, будто ослышалась.
— Вчера вечером твоя мама застукала их на лестничной клетке… Во сколько это было?
— Около девяти вечера, — отвечает мама, глядя в окно.
Папа вопросительно смотрит на меня. Но у меня нет ответа.
— О чем ты говоришь? — хмурюсь.
— Максим Яроцкий и твоя сестра вчера вечером что-то бурно обсуждали на площадке между этажами, Лиза, — папа понижает голос до опасного шепота. — После чего Полина вернулась домой вся в слезах и ни со мной, ни с мамой больше не разговаривала. А два часа назад… Ты уже знаешь, что могло случиться два часа назад.
— Не понимаю. Ничего не понимаю, — мама вновь плачет. — Боже… как это все могло произойти с нашей девочкой?..
— Прекрати, — осаждает ее папа. — Лиза? Я жду твоих объяснений.
Но у меня их нет. Я сбита с толку. Я… голова кружится.
Хватаюсь за стол и вовремя опускаюсь на табурет, чтобы не растянуться на полу.
— Таблетки…
— Все хорошо, — перебиваю отца, останавливая. — Я уже выпила.
До боли в каждой фаланге сжимаю пальцами край стола и смотрю сквозь скатерть, сквозь пол…
— Лиза? — будто издалека. — Лиза? Андрей, ты не должен был так сразу…
— Ты что-то знаешь? — требовательный голос отца действует немного отрезвляюще, и я фокусирую взгляд на его лице. — Ты знала, что твой… эм-м… что Максим вчера вечером встречался с твоей сестрой?
Молчу. В голове сотня мыслей роится, как саранча. Слишком много саранчи.
Почему Макс не сказал мне? Зачем он виделся с Полиной? Что происходит?
— Он… он искал меня, — вру. — Вы запретили нам видеться, и Макс приходил, чтобы поговорить со мной, но я была у Зои…
— Тогда почему Полина плакала? Что он ей такого сказал?
— Полина беременна, — мама двоится перед глазами, — вот и плакала. При чем здесь Яроцкий?
— Точно не при чем? Лиза?
— Макс — мой парень, — заставляю себя врать дальше. — Он не имеет никакого отношения к моей сестре, — отмахиваюсь от разговора, оставляю родителей на кухне и возвращаюсь в комнату к Полине.
— А где вода? — смотрит на мои пустые руки. На руки, которые трясутся так сильно, что дверная ручка ходуном ходит, когда я пытаюсь закрыть дверь.
— Что ты им сказала? — смотрю в бледное лицо Полины и чувствую, как тошнить начинает.
Нет. Нет-нет-нет. Я даже думать об этом не имею права. Потому что, то о чем я думаю, не может быть правдой.
Делаю глубокий вдох и опускаюсь на кровать сестры:
— Что ты сказала родителям, Полина? Я должна знать. Скажи мне. Сейчас.
— Что еще ты хочешь услышать? — сворачивается калачиком, и одеяло до самого подбородка натягивает.
— Ты же… Боже, — говорить слишком сложно. — Полина, это ведь произошло на той вечеринке, да? Мне ты можешь сказать. Теперь точно можешь. Пожалуйста, скажи.
— Зачем? — хрипит. — Чтобы ты родителями рассказала?
— Какое теперь это имеет значение? Я просто… Прошу, Полина, что ты сказала родителям?
Отвечает, помедлив:
— Я сказала, что не помню, кто это был. Что была пьяна, что кто-то… что я с кем-то переспала… Про игру ничего не говорила.
Придвигаюсь поближе, беру ее руку в свою, и говорю как можно мягче:
— Для чего ты виделась с Максом?
Резко на меня взгляд переводит, но не отвечает. Теперь кажется еще больше напуганной, растерянной, а из глаз вновь слезы течь начинают.
— Полина… — изо всех сил делаю вид, что не думаю о самом худшем. Не думаю. Не должна думать, — Зачем ты с ним виделась?
— Денег просила.
— Что? — выдыхаю практически беззвучно. — Но… — Отворачиваюсь, брожу лихорадочным взглядом по комнате, ища, за чтобы ему зацепиться, ища точку опоры; пытаюсь найти логическое объяснение тому, что услышала.
— Так ты поэтому ему звонила… Полина? — смотрю на нее с мольбой. — Почему ты просила у него деньги?
— Я хотела сделать аборт.
— Аборт не делают на таких ранних сроках. В таких случаях делают…
— Ты поняла, о чем я говорю, — всхлипывает, вырывая свою ладонь из моей и пряча ее под одеялом. — Мне нужны были деньги. Я могла договориться… Никто бы ничего не узнал, но… этот твой говнюк сказал, что не даст мне ни копейки. Тогда я сказала, что все расскажу тебе, а он… он сказал, что мои проблемы его не волнуют, и чтобы я сама со всем разбиралась. Что он сам тебе скоро все расскажет. Чтобы я не втягивала в это тебя, чтобы подумала о твоем здоровье.
Я соврала. Я не выпила таблетки. И думаю, пора сейчас это сделать, иначе может быть поздно: сердце вот-вот вырвется из груди, стучит так громко и отчаянно, будто передумало и больше не хочет принадлежать мне.
— Что… что он должен был мне рассказать, Полина? — спрашиваю севшим голосом и молюсь, чтобы все было не так, как я думаю. Пусть все будет не так, пожалуйста.
— Это все игра… — Полина вновь рыдает. — Все из-за нее. Оскар был моим куратором и он… он обманул меня. Они с Яроцким это сделали. Я была пьяная в стельку, сразу не поняла, что произошло, думала, ко мне в ванную Оскар пришел, и я готова была сделать для него все, что угодно, все, что он попросит, но…
— Тише. Пожалуйста, говори тише, — у самой же голос на писк мыши похож. Мыши, которая медленно умирает.
Полина садится в кровати, притягивает колени к груди, обнимает их руками и продолжает трястись в рыданиях:
— Это был Яроцкий… Это он со мной это сделал. Это был Макс.
— Что… чтоы ты такое несешь?
— Это — правда, — всхлипывает. — Я не знала, Лиза. Я не врала тебе. Я сама ничего не знала, но это был он.
— Бред. — Отказываюсь и дальше слушать это, — Что ты мелешь? Замолчи, Полина. Думай, что говоришь.
— Мне Оскар сказал, — вскрикивает и тут же ладонью рот зажимает, прислушивается, как обстоят дела на кухне и, понизив голос продолжает: — Оскар признался мне, что это… — тяжело сглатывает, — что это Яроцкий со мной… В общем, это был он, тогда, в ванной комнате.
Вот сейчас даже немножко полегче стало.
— И ты веришь Оскару? — даже натянуто улыбнуться получается. — Ты знаешь какой он, так что… просто прошу тебя, Полина, прекрати нести этот бред.
— Я тоже не поверила ему, — подхватывает носовой платок и громко высмаркивается. — Но… Макс он… он не отрицает, понимаешь? Твой Макс во всем мне признался. И сказал молчать. Сказал не рассказывать тебе. Сказал, чтобы я подумала о твоем здоровье, чтобы не заставляла тебя нервничать. Он во всем признался, Лиза, но кому теперь нужны его сожаления? — Полина вешается мне на шею, крепко обнимает и продолжает дрожать от слез.
А я… Не понимаю. Не хочу понимать. Просто остановите время и скажите, что это неправда. Не верю в это… Не могу, отказываюсь верить.
— Лиза… прости… — продолжает всхлипывать Полина. — Прости… я была такой дурой. Я не хотела… Я не знала…
— Нет, — шепчу не своим голосом. — Не верю. Неправда.
— Не говори ему, — рыдает взахлеб. — Не говори Яроцкому, что я беременна, пожалуйста. Он не знает, для чего я деньги просила. Пыталась угрожать, что расскажу все тебе, если не даст нужную сумму, но он сказал, что ничего мне не должен, понимаешь?.. Никому не говори… Не хочу, чтобы кто-то знал… Жить не хочу…
— Хватит, — почти беззвучно. Резко отталкиваю от себя Полину и вскакиваю на ноги. Как на автомате, не отдавая отчета своим действиям. Упираюсь ладонями в край стола, опускаю голову и дышу. Дышу, черт бы побрал весь этот мир.
— Не верю.
Слышу, как Полина тихонечко подходит ближе.
— Нет, — головой отчаянно качаю. — Не верю. Он не мог. И ты, — круто разворачиваюсь к сестре. Ведет в сторону; вновь хватаюсь за стол. — Ты не можешь обвинять его.
— Обвинять? — сквозь слезы болезненно усмехается. — Я даже ничего родителям не сказала только потому, что ты влюбилась в этого урода.
— Я спала с ним, — сажусь на стул и пустым взглядом смотрю на дверь.