точный срок было не так-то уж и сложно.
Теперь с утра до вечера тетя Алла сидит у нас дома и до бесконечности, вместе с родителями, перебирает варианты.
Мама хотела обратиться в полицию с заявлением об изнасиловании, но также быстро ее убедили в том, что теперь это не имеет смысла. Полина твердит, что была пьяная, и кто из десятков парней на вечеринке у Светлаковой ее изнасиловал, она понятия не имеет. Следовательно: искать иголку в стогу сена — не вариант, а скорее даже то, что переиграет ситуацию не в пользу Полины. Она слезно умоляет всех никому не говорить, ни одной душе, оставить эту тайну в кругу нашей семьи и тети Аллы (то, что Зоя в курсе, никто также не знает, но наверняка догадываются). Однако даже моя сестра понимает, что кто-то должен будет взять ответственность, она — несовершеннолетняя, а дети сами собой зачатыми быть не могут.
Естественно вопрос об избавлении от ребенка также не мог не подняться. А точнее — Полина сама его подняла. Мама расплакалась в три ручья, а отец ушел в родительскую спальную и просидел там часа два в тишине, полностью уйдя в себя.
— Мы даже не знаем от кого он, — шептала мама, которую тетя Алла утешала в объятиях.
— Да, но это не делает ребенка не достойным жизни.
— Она сама еще ребенок, Алла…
Меня выгнали из кухни, собрались на ней всей компанией взрослых и что-то тихонько обсуждали до самой ночи, пока я смотрела, как моя сестра мирно спит в своей кровати.
Почему Я ничего не сказала родителям? Почему не поставила в известность? Это ведь так безответственно…
Я не знаю.
Однажды правда всплывет — так всегда бывает, но сейчас… сейчас мы с Полиной храним эту тайну, каждая по своим причинам. Полина боится огласки, боится позора, коим ее определенно удостоит кто-то вроде Светлаковой. Хотя… и сама Светлакова оказалась далеко не в нейтральной зоне. Задеты оказались все. Просто кто-то об этом не знает.
Полина просит забыть обо всем, как о страшном сне. Не хочет никого видеть, не хочет ни с кем говорить, не хочет судов и разбирательств, не хочет предъявлять обвинений Яроцкому, да и разве возможно теперь будет доказать, что произошел акт насилия?
— Если постараться, доказать можно все, что угодно. Особенно если есть деньги и связи. Как у тети Аллы, — сказала мне сегодня Зоя, и я мысленно с ней согласилась. Даже Оскар может пойти свидетелем. Юристы, суды, обвинения, а дальше что? Полина не хочет выдвигать обвинений. Она продолжает делать вид, что ничего не знает. Ей так проще, как она заверяет. Да и мне, наверное, тоже.
А еще… Полина жалеет меня. Так сильно жалеет, что не может спокойно говорить со мной на эту тему — постоянно плачет, ее глаза практически не высыхают.
— Все ведь закончилось, правда? — спросила она у меня накануне вечером. Мы залезли под одно одеяло, включили ноутбук и в обнимку делали вид, что смотрим фильм; я даже не помню, как он назывался.
— Все будет хорошо, — шептала я, поглаживая Полину по волосам.
— Игра ведь закончилась? — заглянула в мои глаза. — Тебе больше никто не навредит, Лиз?
— Закончилась, — я попыталась улыбнуться. — Ден отдал флэшку Я… Яроцкому, а тот все стер.
— Значит, тебя больше не будут шантажировать? Видео больше нет?
Задумавшись, отвела взгляд и сделала глубокий вдох:
— Теперь им нечем меня шантажировать. Больше нечем.
— Прости меня, систер, — обняла меня и опять расплакалась. — Я была такой дурой. Прости, что ругалась с тобой… Ты такая хорошая. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось…
— Что со мной может случиться? Глупая.
— Мне просто страшно… Ты ведь будешь со мной, Лиз? Чтобы ни случилось.
— Конечно, — поцеловала ее в лоб и прижала к себе. — Чтобы ни случилось. Ты ведь моя сестра.
— Я люблю тебя, систер.
— И я тебя люблю.
Сегодня утром, уходя к Зое, чувствовала себя немного лучше, а потом увидела чей-то мотоцикл проезжающий мимо и на сердце опять непосильно больно стало. Никогда не думала, что может быть так больно. Думала, что знаю о боли все, но нет… физическая боль — ничто, в сравнении с тем, как медленно и изощренно способны убивать слова и поступки.
— Эй, Лиз? Опять ты в трансе.
— Прости, Зой. Задумалась, — похлопываю себя по щекам и поднимаюсь с кресла, присаживаюсь на кровать рядом с подругой и киваю на ноутбук. — Давай, включай, что ты там собиралась.
Зоя выглядит не на шутку встревоженной, а из глаз, кажется, вот-вот слезы брызнут.
— Ты когда ела в последний раз, Лиз? Ты себя в зеркало видела?
— Да ем я.
— Попрошу бабушку разогреть для тебя борщ.
— Я не хочу борщ.
— Бабуль.
— Я не хочу борщ, Зоя, — вскрикиваю и тут же себя за это корю. — Прости… Прости меня, нервы сдают.
— Ты не говорила с ним? — мягко спрашивает спустя паузу.
— Нет.
— И не собираешься?
— Зачем? — хмуро смотрю на Зою. — Что нового я от него услышу? Что скажу ему? Что моя сестра залетела от парня, в которого я, как последняя идиотка, влюбилась? В которого поверила?
— Ну… я могу лишь сказать, что до того, как Макс узнал тебя ближе, он был совершенно другим человеком.
— Ты сейчас оправдать его пытаешься, Зоя?
— Нет, я… — Тяжело вздыхает и принимается мерять комнату шагами от стенки до стенки. — Просто в голове вся эта фигня не укладывается. Не состыковывается, понимаешь? — Останавливается и смотрит на меня будто с надеждой. — Лиза, Макс написал мне вчера…
— Что?
— Вот поэтому и не сказала тебе сразу. Хотя… твое "Что?" хотя бы не с привычной интонацией мертвеца прозвучало.
— Зоя.
Коротко вздыхает и возводит глаза к потолку:
— Он просил, чтобы я поговорила с тобой, чтобы дала шанс все объяснить…
— А ты?
— Я перезвонила ему.
— Зоя…
— Не поднимай кипиш. Телефон Яроцкого больше не доступен. Раз двадцать уже ему набирала.
— Зачем?
— Ну, кто-то же должен был стать следователем в этой дурацкой ситуации. Потому что в этом убогом рассказе, Лиз, вот не обижайся, но вот ни хрена не вяжется.
— Да что там вязаться-то должно? — вскакиваю на ноги и всплескиваю руками. — Он даже не отрицал.
— Ну да… Вот же козлина какая. Тебе сообщение пришло, — кивает на стол, где лежит мой телефон и плюхается обратно на кровать. — Кто там? Что пишет? Сестра опять вызывает?
— Нет, — смотрю на дисплей и с каждой секундой хмурюсь все больше. — Это Оскар.
Уже через секунду Зоя оказывается рядом, и прямо чувствую, как от злости закипать начинает.
— Пиши: все дебилы идут нафиг.
— Да подожди ты, — не позволяю ей выхватить у меня телефон. — Он пишет, что какое-то видео на почту скинул. И… приятного просмотра желает.
— Не смотри, — твердо шепчет Зоя, но я игнорирую. Захожу на почту и…
— Это… Макс? — Зоя, как и я, в удивлении глядит на стоп-кадр видео, которое собираюсь включить.
И включаю.
Знакомое место, знакомая обстановка. Это бар семьи Светлаковых. Шумит музыка, так что динамик трещит, а за барной стойкой сидит Яроцкий и опрокидывает одну стопку за другой.
— Приветик, — за кадром слышится мерзкий голосок Оскара. — Максюша забухал? Что случилось, пупсик?
Макс не дает никакой реакции на бывшего друга, даже в камеру не смотрит; достает из пачки сигарету и закуривает.
— Да ладно тебе дуться, дружбан, — видно как Оскар хлопает Макса по плечу, а тот в ответ отшвыривает от себя его руку и рычит какие-то ругательства сквозь зубы.
— Что говоришь? Аа-а… да не-е-е, конечно я не обиде на тебя, чувак, — посмеивается Оскар за кадром. — Подумаешь, нос чуть мне не сломал… Это жизнь.
— Пошел на хер, я тебе сказал, — вновь шипит Макс и будто только сейчас замечает мобильный. — Телефон убери. Телефон убери, бл**ь.
На этом видео будто бы обрывается.
— Все? — Зоя непонимающе смотрит то на меня, то на мобильный.
— Не похоже.
Картинка появляется вновь. Но судя по тому, что я на ней вижу, прошло минимум минут сорок. Потому что Макс уже сильно пьян, подпирает голову рукой, которая то и дело падает, приваливается к барной стойке и курит.
Голос Оскара тоже звучит не трезво:
— Ну, так как оно было, м, Максимка? Поделись с другом, мне же интересно… Так и не обсудили с тобой ни хрена. Нормальная телочка, а? Багрянова.
Макса ведет в сторону, но на ногах устоять получается. Решает присесть на стул, делает затяжку и выпускает дым в потолок.
— Э-эй? Ау-у-у… Пупсик, я тут типа сам с собой базарю, или че?
На видео появляется рука Оскара, хватает стопку, слышится, как он осушает ее, а затем громко отрыгается.
— Нормально так ты Багряновой присунул, чувак. Надо было все-таки мне свечку подержать.
Макс срывается с места, камера отлетает куда-то в сторону, а Оскар, судя по громкому звуку и протяжному "Слезь с меня", валится на пол.
Спустя несколько секунд картинка появляется вновь: Макс сидит за барной стойкой и пьет пиво из стеклянной бутылки. Рядом с ним сидит Оскар с разбитой губой и обнимает Яроцкого за плечи, одновременно снимая их обоих на телефон.
— Давай сфоткемся, Максимка? — Икает. — Мы ж типа старые друганы. Практически братю-ю-ю-ни. А потом ты расскажешь мне, чисто по-дружески, каково было трахать целку.
В этот раз Макс не реагирует. Либо пьян до такой степени, что не отдает отчета в происходящем, либо… либо ему уже все равно.
— Лиз? — осторожно произносит Зоя. — Что это за хрень такую мы смотрим?
Не отвечаю. Продолжаю, как завороженная смотреть на дисплей телефона и мысленно напоминаю себе о необходимости дышать.
— Ой, да ладно тебе переживать, — Оскар выхватывает изо рта Макса сигарету, затягивается и выпускает дым в камеру. — Ну, трахнул и трахнул. Было и было. Я не в обиде. Чего унылый, как какашка?
Макс вновь припадает губами к горлышку бутылки, громко ставит ее на стойку и, прищурив глаза, смотрит на Оскара.
— Что еще она тебе сказала? — с трудом языком ворочает, но слышу отвращение в голосе.
— Кто? — Оскар вскидывает брови. — Да все нормально, не парься. Полина не в обиде, я ее знаю.