Однако… мир и спокойствие в нашей семье наступят еще очень не скоро. Споры за семейным столом только набирают обороты.
— Она не знает, Андрей, — Мама уже устала это повторять.
— Да, но даже если бы знала, этого подонка даже без нашего согласия привлекли бы к ответственности.
— А если она знает, кто это? — мама понижает голос до шепота. — Что если он уже совершеннолетний, и Полина просто боится, что его посадят?
— Зачем Полине покрывать этого ублюдка? — закипает папа.
— А если бы он женился на ней? — обычно вклинивается в разговор тетя Алла. — Просто гипотетически.
После подобных вопросов и отец, и мама в унисон тяжело вздыхают.
— По закону, обвинения, так или иначе, были бы выдвинуты, — тяжелые вздохи отца следуют один за другим. — Найти бы только этого…
— А если парень был несовершеннолетним? — перебивает тетя Алла.
— Да ты найди сначала этого выродка. Который… который, сделал это с Полиной.
— Это беременность, Андрей, — будто бы с укором говорит тетя Алла. — Да, мне жаль, что все так вышло, но это уже случилось, смотри шире. Твоя дочь не больна, в конце концов.
— Одна больна. Вторая беременна.
— Ну прости, что не родила тебе здорового сына.
Вот примерно такие разговоры теперь постоянно ведутся на кухне нашей квартиры. — Ты не передумала? — спрашиваю у Полины, собравшись с духом для этого разговора. Моя сестра вешает на батарею мокрое полотенце и залазит в кровать под одеяло, хватаясь за телефон.
— Насчет чего? — смотрит в горящий дисплей, а не на меня. — Рожать? Так за меня ведь уже все решили, нет? Они не могут убить ребенка. Они не варвары.
— Полин, — поеживаюсь от ее ответа, но продолжаю говорить максимально спокойно, понижая голос для шепота, — ты не передумала сдавать Яроцкого?
Смотрит на меня из-под бровей:
— А ты хочешь все девять месяцев тут его рожу видеть?
— Нет, я… — прочищаю горло и заставляю себя говорить дальше, — просто… просто ты не считаешь, что он должен ответить за то, что сделал?
— За то, что ноги мне раздвинул? А кто докажет, что я этого не хотела? Закон? — холодно усмехается. — Или может папочка Яроцкого собственноручно сыночка накажет? Лиза, очнись, деньги решают все.
Поверить не могу. Еще вчера моя сестра убивалась горем, рыдала днями и ночами, а сейчас ведет себя так, будто… будто и не беременна. Да как так?
— Лиз, — наконец убирает телефон в сторону и смотрит на меня серьезно, — я просто хочу, чтобы это все скорее закончилось. Моя жизнь и без того в ближайший год на Ад будет похожа, а что с ней станет, если начнутся разбирательства, суды?.. И даже после всего этого, причастие Яроцкого ко всему этому дерьму можно будет подтвердить только через девять месяцев. Этого ты мне желаешь? А себе? Ты ведь любишь его до сих пор, да?.. Лиз? Почему молчишь?
А я и вправду молчу. Не знаю, что ответить, как косточка в горле застряла. Каждый день похож на сущий кошмар, и я в нем задыхаюсь, медленно исчезаю…
— Лиз… Черт, — Полина свешивает ноги с кровати, на лице растет напряжение. — Только не говори, что… Лиза. Ты не можешь его любить. Посмотри на то, что он со мной сделал.
Продолжаю молчать.
— Ты же не дура, систер.
— Сомневаюсь.
Теперь замолкает Полина. Смотрит долго и пристально, затем вдруг резко вскакивает с кровати и вылетает из комнаты, громко хлопая напоследок дверью.
За эти дни Макс больше не пытался со мной связаться. Он не ходит в школу. Он будто куда-то исчез.
Но я точно знаю… где он будет завтра вечером.
Вечер субботы
— Мы и вправду это делаем, или бабуля подмешала в запеканку что-то психотропное?
— Мы и вправду это делаем, Зоя. — Сижу перед зеркалом в комнате Зои и подкрашиваю ресницы. Прическа уже готова — уложенное, идеально ровное каре. Наряд также приготовлен, и на этот раз я не буду выглядеть как дешевая проститутка, или серая мышь. Сегодня на мне будет короткое черное платье с закрытой грудью, но открытой спиной, тонкие колготки в тон кожи и замшевые ботильоны Полины. Моя сестра сейчас редко в шкаф залазит — пижама и треники стали любимой одеждой, так что незаметно позаимствовать у нее все это добро большого труда не составило. Но вот унять дрожь в теле и не дать волю чувствам — требует больших усилий. Сегодня мне нужна холодная голова, так что я держусь. Пока что держусь. Знал бы кто, как мне сейчас сложно.
— О… давно мечтала надеть его. — Зоя вытаскивает из шкафа темно-бордовое платье в пол с драпированным бюстом и высоким разрезом вдоль колена, прикладывает к себе и крутится перед зеркалом. — И все равно поверить не могу, что мы это делаем. Это же день рождения мегеры, Лиз. Хочешь, я тебя по щекам похлопаю?
Убираю тушь в сторону и подкрашиваю губы алым.
— Вау, — тут же комментирует Зоя. — А ты серьезно настроена, детка.
— Знала бы ты, как у меня внутри все дрожит.
— Ну и к черту все. Нафига нам это? С Полиной все понятно, родит, отдаст ребенка на усыновление и заживет, как жила. Потом опять залетит, потом опять… Ладно, не смотри на меня так. Это я к тому, что через пару лет она даже и не вспомнит о днях, когда мозги отсутствовали. Родители твои успокоятся. Все придет в норму, так всегда бывает, поверь, я знаю. И ты, Лиз… даже не вспомнишь имени этого Яроцкого. Ну, правда, послушай меня. Когда Полину к бабушке увозят?
— Через пару дней.
— Ну вот и ты едь. Отдохнешь. — Швыряет платье на кровать и вырастает за моей спиной, строго глядя на мое зеркальное отражение. — Ладно, ближе к телу: не верю я Оскару.
— Потому что он дебил.
— Потому что он дебил.
Забыла уже, что такое смеяться, но тут не смогла сдержаться. Зоя всегда знает, что сказать, чтобы вызвать мою улыбку.
— Я тоже не верю Оскару, Зой, — разворачиваюсь на стуле к ней. — Для этого я туда и иду. А ты идешь со мной, потому что сама так решила…
— Не я так решила, а Оскар за меня так решил. Я ведь все знаю, помнишь? А этот торчок знает, что я знаю.
Однако Зоя знает не все. Например, о том, что шепнул мне Оскар на ухо перед уходом. Он был краток:
"Либо Макс, либо пельмешик. Поняла, о чем я?"
Еще бы не понять эту сволочь. Но в данных обстоятельствах над выбором особо и не думала — вообще не думала. Я никогда и ни за что не брошу Зою в этот омут. А Яроцкий… сам ведь сказал: это он заварил эту кашу. Так пусть хлебает. Да, мое презрение и злость к Максу сейчас слишком велики, чтобы мыслить холодно и взвешено, но встаньте на мое место… Что еще я должна к нему чувствовать? Разве должна верить тому, кто ради мести мне был готов на что угодно?
— …ну и потому что я не могу оставить тебя одну в этом змеином логове, — продолжает делиться Зоя своими умозаключениями. — Но, Лиза, Оскару верить нельзя. И его плану тоже. Что это вообще за план такой? Может он накуренный приходил?
— Я и не верю Оскару, — повторяю решительнее. — Я сейчас вообще никому не верю, Зой.
— Даже мне?
— Кроме тебя.
— А, ну тогда ладно.
Поднимаюсь со стула и с задумчивым видом смотрю на платье, в котором вскоре явлюсь в дом, с которого и началась вся эта история, и вдоль позвоночника проносится дрожь.
— У меня тоже есть план. И сейчас ты должна будешь его выслушать, — перевожу уверенный взгляд на Зою. — Просто доверься мне. Сегодня я узнаю правду.
Закат сегодня был очень красивым, огненным, почти багряным. Казалось, что солнце медленнее обычного ускользает за горизонт, чтобы подарить мне еще немного времени для принятия правильного решения. А когда решение было принято, небо так стремительно затянуло черными тучами и где-то вдали послышались раскаты грома, что это было похоже на какой-то знак. Бывают же знаки свыше? Я не знаю. Но если это был он, я, очевидно, приняла неверное решение.
— Правда — это хорошо, но что насчет компромата? Что если наш план прогорит? Тогда получится так, что ты реально Яроцкого подставишь. — Зоя шагает бок о бок со мной по главной дороге элитного района, в котором живет Светлакова, и суетливо оглядывается по сторонам, будто кто-то за нами слежку ведет. Хотя… это тоже вполне возможно, пока я — птичка.
— Нет ничего способного загнать Яроцкого в клетку его же игры. Даже узнай он о беременности Полины, ему будет плевать на огласку. — Отстукиваю каблуками по асфальту и намеренно иду медленно, снова время тяну, будто все еще может случиться нечто такое, что остановит меня от задуманного.
— А вдруг есть? Что если есть, Лиз — нечто такое? Этот урод на моей кухне не выглядел так, будто шутил. Что у него может быть на Яроцкого? А что если Оскар его тобой шантажировать начнет?
Смотрю на Зою, сомнительно улыбаясь:
— Ему плевать, Зой. Ты что видео не смотрела? Он жалок. Строит из себя великого мученика…
Бровь Зои озадаченно выгибается:
— Ты на грудь случайно не принимала?
— Ты знаешь, что мне нельзя.
— Я это к тому: откуда злость вдруг появилась? Моя подруга прозрела? О… боюсь, что теперь Яроцкому точно кранты. Все-таки собираешься его в клетку посадить? И плевать какой компромат на него будет?
Смотрю в щедро подведенные черным глаза Зои и в тысячный раз задумываюсь над этим вопросом, но стоит подумать о том, почему я должна прощать Яроцкому то, что он сделал с Полиной, и автоматически плевать на компромат становится. Оскар не сказал мне, что он из себя представляет, но ясно дал понять, что новая игра стоит свеч и судьи уже потирают руки в предвкушении, когда новая птичка попадется в клетку.
И вот я вновь в этом участвую, все еще играю, и на меня все еще делают ставки. Но в этот раз я сама себя выбора лишила, потому что то, что я собираюсь сделать — единственный шанс узнать правду. Потому что я не верю никому: ни Максу, ни Оскару, ни даже Полине. И раз уж играть по правилам, то играть до конца. Возможно… в этот раз игра действительно стоит свеч.
У коттеджа Светлаковой шумно, припарковано с десяток автомобилей, ритмичная музыка гремит из распахнутых окон, будто соревнуясь в громкости с накатывающими раскатами грома, а на аккуратно подстриженном газоне недалеко от бассейна весело проводят время приглашенные Вероникой гости. Курят, чокаются, смеются… кто-то кричит, что дождь вот-вот начнется и пора перемещаться в дом; кто-то предлагает искупаться в бассейне на спор; какой-то парень высовывается из окна первого этажа и вопит на всю округу, что это лучшая вечеринка, на которой он только был.