Что еще мне в этой жизни нужно было?.. Только она. Ее доверие. Ее любовь. Лиза… она стала моей новой жизнью, а в новой жизни нет места старым обидам и уж тем более — мести. Хватит с меня этого, по горло сыт.
— Держи, — Чача ставит передо мной бокал пенного, после того, как официанту удается кое-как разрядить напряженную атмосферу за нашим столиком, и добавляет, слабо улыбаясь: — Сегодня я угощаю.
— Зарплату дали?
— Не-е-е… задерживают, как обычно.
— И кем работаешь? — откидываюсь на спинку стула и делаю глоток пива, при этом, не упуская из виду, как Чача, будто это привычное дело, наливает из графина в рюмку водку и готовится запить это дело пивом.
— В порту. Грузчиком, — без заминок сообщает, отправляет в рот содержимое рюмки и, даже не морщась, запивает пивком.
Игнорирую.
— И как тебе?
— Что, как? — вытирает губы тыльной стороной ладони и забрасывает в рот парочку орешков.
— Как тебе — жизнь свою просе*ать?
Застывает:
— В смысле?
— Давно "Ершами" балуешься? — вопросом на вопрос и на пустую рюмку киваю. А Чача молчит, только лоб хмурить начинает, и глазами недобро сверкает, вроде как "Не сунь нос не в свое дело". Да я бы и не сунул, если бы только…
— Давай завязывай с этим, еще и тебя я хоронить не хочу.
Рука Чачи застывает на пути к графину, глаза расширяются, а взгляд настолько смешанными чувствами наполняется, что не могу понять: то ли он злится, то ли он растерян, то ли удивлен.
Прочищаю горло и решаю припасть губами к своему бокалу, чтобы как-то сгладить ситуацию, что ли.
Замечаю, как Чача приходит в себя и вновь наполняет рюмку белой жидкостью.
— Скучаю я по тем временам. Чем больше времени проходит, тем больше скучаю, — отправляет "беленькую" в рот и вновь пивом запивает. Складывает руки на столе и внимательно мне в глаза смотрит. — Все чаще думаю, как бы все сложилось, если бы тогда… если бы Костик сейчас жив был.
Молчу. Пусть говорит.
— Дерьмом себя чувствую, Макс, — утыкается взглядом в стол и сидит молча какое-то время. — Полным дерьмом. Я так крупно налажал. Я все время лажал. Правильно ты меня лжецом называл… я дальше своего носа вообще не видел.
Говорит так, будто я один в этом баре без греха. А ведь я налажал куда больше этого страдающего бомжа напротив.
— Я все прос*ал, Макс. Все.
Вздыхаю.
Протягиваю руку за графином с водкой, и Чача тут же хватает меня за запястье, впиваясь то ли испуганным, то ли гневным взглядом в лицо.
Молча протягиваю вторую руку за рюмкой и наполняю ее до краев. Осушаю. Запиваю пивом и забрасываю в рот парочку орешков. Вижу, как Чача расслабляется. А еще вижу, как отводит стыдливый взгляд в сторону и, скребя пальцами затылок, негромко мямлит. Приходится перегнуться через столик, чтобы слышать.
— Если бы у меня был шанс все исправить… Если бы он только был… Я готов душу дьяволу продать, лишь бы появился шанс все исправить.
— Прошлое исправить нельзя, — наполняю рюмку и вновь осушаю.
Наполняю еще раз и ставлю перед Чачей. Киваю: "Пей".
Пьет, и даже не морщится. Достает из пачки сигарету и затягивается.
— Но ты ведь просто можешь перестать лажать, — добавляю, и мои губы как-то сами растягиваются в улыбке.
В глазах Чачи появляется странный блеск, вижу, как увлажняется слизистая, но, разумеется, и виду не подаю.
— И что? — спрашивает с надеждой. — Со временем станет легче?
— Ну, мне же стало, — говорю вполне искренне. — Попробуй. Может и ты не безнадежен?..
Глубокая задумчивость появляется во взгляде Чачика, и вот мне уже начинает казаться, что из меня мог бы выйти отличный психолог и можно подумывать закрывать автомастерские, сменить профессию… как тут он выдает:
— Да, нет. Ни хрена. Ничего не хочу. Поздно уже менять что-то. — Делает затяжку. — Ну, а ты что? — кивает. — Что-то не выглядишь особо счастливым.
— С чего решил?
— Да по тебе видно, — вновь затягивается, выпуская дым мне в лицо, так что с трудом кашель сдерживать удается. — Какой-то ты… задумчивый.
— Задумчивый? — криво улыбаюсь.
— У вас с Лизой… все нормально?
— А что? Лазейку ищешь?
— Да брось, — смеется Чача. — На фиг я ей такой сдался?
— А ты ей никаким не сдался, — добавляю в голос предостерегающих ноток и смотрю строго.
Чача глаза щурит, будто рассчитывал от меня что-то другое услышать, молчит с минуту, и вновь усмехается:
— Я просто хочу, чтобы у нее все хорошо было.
— И у нее все хорошо, — заверяю с нажимом. — Все лучше, чем ты можешь себе представить.
— Тогда с тобой что?
Да с чего он вообще это решил?
Фыркаю и отвожу взгляд, наблюдая, как у барной стойки парочка девах какого-то мужика не поделили.
— Ну? Так что? Выкладывай, Яроцкий, я ж тебя знаю. — Вот же приставучий говнюк.
— Че ты хочешь, а? — Киваю на графин. — Бухай, давай, мне уходить скоро.
— Вот и поговорили, — мрачно усмехается Чача и берется за рюмку.
Через полчаса содержимое графина исчезает.
А еще через полчаса оказывается, что пустой столик, за который мы нагло уселись, оказывается, был вовсе и не пустым, а очень даже "забитым" вот этими, хрустящими суставами в пальцах, парнями.
— Свалили отсюда. Живо. Брысь, — как коту какому-то ссыкливому мне бросает.
— Это ж… Это этот, как его, — пальцами щелкает какой-то бородатый карлик в подтяжках. — Ну как же… как его? В одном классе с моей сеструхой учился.
— Чача, ты что ли? — озадаченно протягивает еще один из труппы цирка уродов, складываясь едва ли не пополам, чтобы рожу Чачи получше рассмотреть. — Ну, точно. Чача. Здарова.
Чача кривит кислую мину и делает вид, что незнаком с этой шпалой. Отворачивается.
— Эй? Ты чего? — обиженно протягивает Шпала и толкает Лысого в спину. — Я с ним в одной бригаде работаю. Нормальный мужик.
— Ну вот пусть и сваливает с нашего столика, если нормальный мужик, — рявкает Лысый и вновь взглядом в меня впивается. Видимо понять никак не может, почему я все еще в сухих штанах и продолжаю хрустеть фисташками.
— Макс, давай просто свалим, — обращается ко мне Чача, едва языком ворочая. А я взглядом даю понять, чтобы сидел и не рыпался.
— Точно, — орет вдруг Карлик, так что аж в ушах закладывает. — Макс. Это Макс Яроцкий. Ну, тот, кому Ромыч башку отшиб.
Минута тишины.
Минута скрипа зубов и хруста шейных позвонков.
— Ааааа… — наконец с пониманием протягивает Лысый, кивая. — А я смотрю рожа знакомая. Видел я вашу шайку раньше, когда еще школотой были. Ты-то ладно, а с этим что стало? — кивает на Чачу, и я вижу, с какой силой тот начинает сжимать челюсти. — Я думал батя твой, — добавляет Лысый и ржать начинает с собственного убогого остроумия.
Даже жалко Чачу стало. Если он мой батя, то ему только что за полтинник перевалило.
— Ладно, пошли вон отсюда. Мне упасть надо, — Лысый кивает в сторону, подхватывает со стола парочку фисташек, подкидывает в воздух и ловит ртом.
— Он че, немой? — озадачено интересуется Шпала, на меня глядя.
— Да не… вроде только слепым был, — отвечает Карлик.
— Да мне как-то по барабану, — бесится Лысый, вылупив на меня шары. — Брысь, я сказал.
— Не надо, Чача, — успеваю схватить его за руку и усадить на место. Еще не хватало, чтобы это пьяное тело из-за меня в драку полезло. Да и сам я кулаками махать желанием не горю, а если быть точнее — мое желание тут совершенно не при чем. Приду домой с разбитым лицом, и Лиза нервничать будет, переживать… А мне это надо? Мне моя жена важнее, чем желание натянуть этому уроду трусы на голову.
— Мы уходим, — киваю Чаче и поднимаюсь со стула. Вижу, что Чача слушаться не особо хочет, но, спустя паузу раздумий, все же соглашается и вслед за мной шагает к выходу.
И вот все было бы просто прекрасно. Я даже сделал вид, что не расслышал прощальный посыл и глумливый смех, полетевшие в спину. Я даже ободряюще улыбнулся Чаче, чтобы тот следовал моему примеру и на ус мотал, чего лучше не делать по пьяни, и как следует вести себя в обществе, но…
— А-а-а. Ну так бы сразу и сказал, что это тот лошара, который на инвалидке женился. Вот же овце повезло. Слышал, за этим Яроцким раньше телки толпами ходили, а он выбрал себе какую-то больную замарашку…
Я даже не понял, кто именно это сказал. Да и разве важно?
Я даже не помню, в какой миг все гребаные моральные устои пулей вылетели из головы, а мой кулак уже хрустел костями чьего-то носа.
Я даже не видел, когда Чача успел броситься в атаку, но, судя по тому, что он уже второго по счету мудака на пол повалить успел, оседлал сверху и превращает его рожу в кровавое месиво, стартанул Чача еще раньше, чем я.
Вот же Чача. Быстрый гаденыш, и навыки боксерские, гляжу, тоже не забыл, несмотря на выпитый графин водки.
А еще, будучи опьяненным вспышкой гнева, жаждой выпотрошить кишки тем, кто посмел открыть свой грязный рот в сторону моей жены, я даже не особо помню тот момент, когда охрана вытолкнула нас всех на улицу и велела продолжать разборки где угодно, только не в баре.
— Хана вам, уроды, — вытирая кровь с разбитой губы, разъяренно орет Лысый, пока я с Чачей переводим дыхание, чтобы закончить начатое.
— ВЫ ТРУПЫ, — поддакивает ему Шпала, отыскивает у парапета стальную балку и с ни фига не внушительным видом похлопывает ею по ладони.
Тяжело дыша, Чача становится со мной плечо к плечу, утирает кровь с разбитого носа и кивает на кучку отморозков, что вот-вот сорвутся с места и попытаются закатать нас в асфальт. Черт. Давненько я так не веселился. Адреналин в крови аж зашкаливает.
— Так… — тяжело дышит Чача, — я беру на себя этих пятерых, ты — вон тех.
— Чача, их всего пятеро, у тебя в глазах от бухла двоится.
Чача с силой моргает, будто не верит, и вдруг удивленно гогочет:
— О, точно. Пятеро… Всего пятеро?
— Готов сломать себе парочку костей, Чачик? — разминая кулаки, взглядом полным азарта смотрю в перекошенную рожу Лысого.