— Господи, да разве это беда? Глупости. Вы ввели в заблуждение друзей. Нельзя давать деньги ни за что. Откройтесь им, и пусть не спеша отработают долг. Им нужна удочка, а не рыба… Помните, как в притче? И чем быстрее вы это сделаете, тем будет лучше. Дайте им удочку.
Зоя Павловна говорила кратко, без морализаторства и лишних ахов. Степанков не пожалел о встрече. Она была интересной собеседницей, и от нее исходила какая-то основательность, прочность, несуетность. То, что было и в его родных — в дедушке с бабушкой, в маме.
Однако, слушая Зою Павловну, Степанков все больше и больше убеждался, насколько разными были их семьи, весь уклад жизни. Ее бабушка дружила с женой Горького, мать училась живописи у известных художников. Коренные москвичи, профессора, ученые, члены правительства. О своей личной жизни она рассказывала мало. Вскользь сказала о своем первом, поспешном и скоротечном замужестве, упомянула брата, занимающего или занимавшего, Степанков не понял, какой-то важный чиновный пост. Она не была запугана сталинскими временами. «Вот моя свекровь, — говорила она, — до последних своих дней вздрагивала и оглядывалась при упоминании имени Сталина». После перестройки ивановские краеведы прислали ее мужу архивные документы. В них говорилось, что семья Овсянниковых принадлежит к не очень старому, но все-таки дворянскому роду. И родители мужа это знали, но молчали, детям не говорили. Они попросту затаились. Им это помогло пережить 37-й год. Зоя Павловна с мужем поначалу преподавали. После она работала журналисткой в вечерней газете, писала очерки. В штате была недолго, до рождения сына. Потом, чтобы не уходить из дома на целый день, не разлучаться с ребенком, давала частные уроки или писала в ту же газету. «Мы, наверное, правильно выбирали себе учеников», — смеясь, говорила Зоя Павловна. Муж преподавал в разных институтах, сначала в пищевом, потом в металлургическом, потом в торговом. Иногда он читал одновременно во всех этих вузах. Таким образом у них образовались связи во всех сферах в Москве. Когда Арсений немного подрос, Зоя Павловна устроилась в бюро переводов, к тому времени она очень неплохо овладела английским. Ее связи помогли и Миле находить работу.
На сына Арсения потратили много сил. Он был «домашним» ребенком, не знал детского садика, воспитывался мамой и бабушкой, которые выучили его еще до школы английскому. Французскому языку его учил дядя, брат Зои Павловны, тот самый важный чиновник. После школы, естественно, — вуз, а в перспективе — хорошая работа…
— Мы позаботились обо всем, только не о его душе, — горестно проронила Зоя Павловна. — Да и женился он скоропалительно, — помолчав, продолжала она, — неожиданно для нас. Ребенок тоже появился на свет сразу же, немедленно. Я радовалась, мне нравится Мила. Она замечательный человек, хорошая жена, преданная мать. Но… знаете, почему Арсений женился? Чтоб не идти в армию. Я это поняла поздно, когда Лизочка уже появилась на свет. Да если бы я даже знала раньше, что это так, разве я могла бы что-нибудь сделать? Не знаю, наверно, я бы не стала его останавливать. Для каждой матери лучше женитьба, чем армия. Военной кафедры у Арсения не было. В двадцать два года он должен был идти служить на год. Боялся этого, не хотел… Да и я сама не хотела его отпускать. Я как-то случайно услышала его разговор с военкомом. Как раз после свадьбы. Ему позвонили из военкомата, и он сказал: «Я все выполнил, теперь-то отсрочка будет?» — Она махнула рукой. — А, да что там… Дело прошлое. И если бы все было хорошо в семье, почему бы и нет? Но… Мила… Они познакомились прямо возле призывного пункта. Случайно. Я представляю, — горько усмехнулась Зоя Павловна, — выходит он этак из двери с задачей: «На ком бы тут быстро жениться?» — и вот она — симпатичная девушка. Раз, и женился. Мила была провинциальная девчонка, студентка первого курса иняза. Влюбилась, бросила родителей и институт во Владимире, уже потом перевелась сюда, в Москву, на вечерний. Доучивалась потом, когда Лизочка родилась и подросла. Я ей помогала, как могла. Как знала, что ей профессия пригодится. Арсений Милу так и не понял. Она намного умнее, глубже, чем он полагает. Конечно, нельзя так о сыне, бог накажет. Это же моя кровь. Но ведь и Лиза — тоже моя кровиночка. А она нуждается в моей помощи, в моей защите больше, чем он. Хотя, кто знает… Даже не понимаю, как так получилось. Мы с мужем просто растерялись. Что-то сделали не так? Почему он такой? Ума не приложу… Эгоистичный, прагматичный…
Степанков, к своему удивлению, с интересом слушал об Арсении, о Миле, понимал причину ее агрессивности по отношению к себе… Ну, если не причину, то уж исток наверняка… Это от обиды. Понятно, первая любовь. Он — красивый, умный, такая семья, Москва после тихого провинциального Владимира или Мурома, он не понял. А потом — почти слепой ребенок, заботы, хлопоты, и вдруг — уход мужа. Можно просто рехнуться. И теперь он, Степанков. С напыщенной благотворительностью, неуместно огромным букетом в маленькой квартирке, булькающей бутылкой в портфеле… Картина маслом…
Прощаясь под мелким дождем у подъезда в Ясеневе, Зоя Павловна еще раз извинилась:
— Не обижайтесь, пожалуйста, на мою невестку. Ее порой заносит. От давней обиды, ущемленной гордости. А расписка — так это даже хорошо. Просто так деньги нельзя получать. Особенно в молодости. И с другом вашим вы это поняли, правда? Пусть думают, где заработать. Лизонька, наверное, скоро перестанет требовать столько внимания и времени, как прежде. Мила сможет больше работать. Володя, можно, я позвоню вам?
Степанков кивнул. Ему было приятно с этой пожилой женщиной.
И действительно, Зоя Павловна позвонила в пятницу и попросила его заехать сегодня после работы.
Миновав тесную прихожую, он оказался в комнате, где центральное место по-прежнему занимало пианино. На полу лежал вытертый ковер. Теперь, без народа, комната казалась пустоватой.
Лиза сидела за инструментом. Она была в домашних брюках и свитере. Девочка перестала играть, подняла голову и посмотрела на Степанкова сквозь толстенные линзы очков. Такими стеклами, ловя в них солнечные лучи, Володя с мальчишками когда-то поджигали тополиный пух во дворе их старого дома.
Зоя Павловна попросила Лизу не прерываться и пригласила Степанкова на кухню — пить чай. Девочка послушно склонилась над инструментом. Она тренировалась, как спортсмен, готовящийся к Олимпиаде.
Миниатюрная кухонька, плиточный пол терракотового цвета, маленький телевизор в углу на кронштейне, полки с кулинарными книжками, электроплита не первой молодости. На стенах — галерея тарелочек, на холодильнике под магнитами — какие-то записочки и рекламки с нужными телефонами. Все для удобства, чистота и порядок.
— Чай или кофе?
— Чай.
— Черный или зеленый? Милочка в командировке. Ее пригласили переводить фильмы на кинофестивале. «Провинциальный» тур, так сказать. Пермь, Екатеринбург, еще что-то. Она нашла работу синхрониста. У Лизоньки в школе каникулы. — Зоя Павловна говорила все это, наливая чай, нарезая бисквит, лимон, накладывая в розеточки варенье. — А мне завтра нужно на похороны. Умерла старая подруга. Мне обязательно надо быть там, а девочку оставить не с кем. Не знаю, что и делать.
За окном стучал дождь. Из-за закрытой двери доносились звуки гамм. Володе было приятно в этой уютной кухне, подле этой пожилой женщины. Лишь на краю сознания забрезжил вопрос, почему Зоя Павловна обращается с такой, в общем-то, бытовой просьбой именно к нему, человеку архизанятому, бизнесмену отнюдь не средней руки? Но мысль забрезжила и развеялась под воздействием сладкой удовлетворенности от доверия милой пожилой женщины. Очень захотелось сделать ей что-нибудь приятное.
— А можно, я в это время с Лизой погуляю? — вдруг услышал он свой голос. Услышал и даже удивился: кто это, мол, говорит? — Мы в зоопарк сходим. Или съездим за город, вроде и погоду завтра обещают хорошую.
— Ой, вы даже не представляете, как вы меня выручите, — всплеснула она руками. — Я чуть было не собралась взять ее с собой. Но это для нее совсем неподходящее зрелище. Она такая впечатлительная. Я сама хотела вас попросить. Но невозможно же так бесцеремонно садиться вам на шею. Вы человек занятой. Арсений, как назло, куда-то подевался. Все бросили нас с Лизой, просто безвыходная ситуация. Я бы не обратилась к вам, Володя, я знаю, вы очень заняты. Но просто нет никакого иного выхода. И я вижу, что вы должны ладить с детьми.
И она все говорила, говорила, говорила, сосредоточенно переставляя чашки, тарелочки, розеточки. А из комнаты доносились гаммы, гаммы, гаммы, и Степанков улыбался, улыбался, улыбался. И все это продолжалось с твердым намерением никогда не закончиться…
Утром Степанков с водителем опять оказались у знакомого дома в Ясеневе. Он позвонил и сообщил Зое Павловне, что ждет. Стоя у машины, отметил, что его внимательно разглядывает из темно-зеленого джипа «Судзуки» какой-то молодой мужчина. Когда дверь подъезда открылась и показалась веселая Лиза, «Судзуки» стремительно рванул с места и двинулся со двора в сторону магистрали. Степанкову показалось, что он уже видел эту машину, когда приезжал к Лизе на день рождения. Но он тут же отвлекся — Лиза и Зоя Павловна вышли из подъезда.
Степанков помог дамам забраться на заднее сиденье.
В машине он время от времени внимательно посматривал на Лизу. Ее черные волосы были затянуты в хвост. От этого лицо казалось еще меньше, и очки, увеличивая глаза, делали их необычайно большими. Девочка с интересом смотрела в окно, прижавшись носом к стеклу, на город, на улицы, на машины.
— Ну, куда поедем? В зоопарк, в Архангельское?
— На аттракционы! — последовало безапелляционное заявление. — Если вы спрашиваете меня, то — на аттракционы. — Ребенок в упор смотрел на Степанкова. — В зоопарке я недавно была с мамой. А на аттракционы она меня не пускает. Боится, что упаду. Но я не упаду: там везде ремни, они застегиваются. Там техника безопасности. Ну, бабушка?..