В тот день урок он не выучил специально. Его удивляло, что дядя ничего не говорил матери. Как будто хотел победить его волю в одиночку, не прибегая к посторонней помощи, хотя учителя в школе с удовольствием жаловались родителям на малейший проступок.
Все повторилось. Дядя опять спросил урок и, не получив ответа, долго бил его с жестокостью и удовольствием.
Годы спустя Арсений вспоминал, что же между ними тогда происходило, и не мог дать ответа, не мог придумать этому какое-то конкретное название… Да ведь формально и не происходило ничего запретного или преступного — просто дядя воспитывал мальчика, может быть, излишне жестоко. На тот момент все еще было в рамках приличий. Ну, наказал и наказал, бывает… Арсений сжимал зубы, терпел, тихо шептал слова ненависти, которые приносили ему какое-то облегчение, стараясь заглушить предательский голос еще чего-то, неведомого и непонятного.
Так или иначе, со временем он перестал бунтовать, незаметно для самого себя погрузился во французский и даже стал получать некоторое удовольствие от занятий языком, узнавания новых певучих слов…
Дядя много рассказывал ему об истории Франции, ее известных деятелях, политиках, писателях, философах, пытался приучать его к французской литературе. Арсений увлекся Гюго, Бальзаком, Мопассаном…
Однажды дядя принес ему какую-то засаленную книжку в темной обложке без названия.
— Что это?
— Это маркиз де Сад. Слышал о таком?
Арсений замотал головой.
— На, почитай. Очень известный в своем роде человек. Только не болтай о ней, этой книги нет в широкой продаже — это редкое издание. Тут есть и описание его жизни в э-э-э… в некотором ключе. Тут его представляют больным человеком, но не обращай на это внимания… Люди, бывает, ошибаются, когда судят со стороны.
— Почему?
— Ну, видишь ли, для людей своего времени он был слишком… необычен, что ли. А люди боятся всего необычного.
Арсению было неинтересно читать про какого-то незнакомого маркиза, да еще явно непопулярную книжку, но отказаться он не посмел. Он долго откладывал, но когда как-то открыл книгу и принялся листать — дядя в любой момент мог спросить о ней, — неожиданно для себя увлекся.
Книга произвела на Арсения сильное впечатление — он испытал гадливость, стыд и… интерес. Там были иллюстрации, от которых у него захватывало дух, ему было неприятно смотреть на них, но он почему-то смотрел снова и снова…
Летом Михаил Павлович пригласил Арсения пожить пару недель на его даче и как следует позаниматься французским. Арсений и сам не знал, почему поехал. Сделал он это по доброй воле. К дяде он стал относиться как к неизбежному, завораживающему злу — ненавидел, когда не видел его, но во время общения не мог противостоять и сопротивляться его власти. В этом подчинении он находил что-то сладостное, впрочем, не признаваясь себе в этом до конца.
Дача была такой, какой и должна быть дача функционера, важного чиновника — двухэтажное здание, богато обставленное помпезными советскими знаками избранности: хрустальные люстры, ковры, строгая мебель, кожаные диваны. В саду — дорожки из плитки, стояли синие большие елки, со всех сторон — высокий белый забор. Здесь они были надежно скрыты от посторонних глаз. Никакой прислуги на даче не оказалось, дядя распустил ее, сказав, что хочет сам позаниматься хозяйством. Недалеко была река, кругом лес — дача находилась в закрытом поселке.
Первые дни они просто гуляли по лесу, собирали ягоды, удили рыбу. Мальчик уже привык, что важный человек уделяет ему столько времени, и его почему-то не удивляло, что тот предпочитает именно такую компанию, что ему не скучно. В любом случае никаких вопросов он не задавал.
Шла уже вторая неделя летних каникул, середина июня. Днем Арсений что-то рисовал, читал приключенческий роман, который захватил с собой. Вечером дядя пригласил его прогуляться по дачной аллее. Они шли медленно, прогулочным шагом, слушали пение птиц да отдаленный стук топора — где-то рабочие строили новый дом. Дядя говорил без умолку. Он рассказывал какие-то истории из жизни, случавшиеся с его знакомыми. Причем его знакомые оказывались самыми разными простыми людьми — от слесаря до егеря. Про себя же дядя никогда ничего не говорил. Арсению было хорошо вот так идти рядом с ним — рассказчик он интересный, впереди — все лето, дома ждет капитан Блад…
Неожиданно дядя умолк, а потом спросил:
— Ты прочитал ту книжку?
Арсению показалось, что его застали врасплох. Видимо, дядя имел в виду де Сада. Он кивнул.
— Понравилось? Что ты понял из книжки?
— Что маркиз де Сад был нехорошим человеком, негодяем. Он занимался недопустимыми вещами.
Дядя усмехнулся.
— Де Сад был, возможно, самым великим человеком своего времени, настоящим новатором, первым провозвестником свободы. А еще он был писателем, аристократом и философом. И он жил той жизнью, которая не ограничена ни моралью, ни религией, ни правом, а основной ценностью считал возможность человека распоряжаться своей жизнью так, как он хочет.
— Но там ведь про другое написано, — прошептал Арсений и покраснел.
— Ну, он считал, что любой человек имеет право на удовольствие, на счастье, что тоже очень важно. Де Сад разрушал стереотипы, в которые общество заковало всех, чтобы было легче управлять, понимаешь? Только ты не вздумай нигде об этом болтать, об этом не говорят вслух, с чужими. Можно только с теми, кому доверяешь.
— Хорошо, не буду, — кивнул польщенный Арсений.
— Он считал, что через высшее личное наслаждение человек обретает свободу. А общество боялось этого и осудило его, — продолжал разглагольствовать дядя, — жаль, что ты этого не понял. Ты еще глупый мальчишка, который живет чужим умом и не имеет своего мнения.
— Вовсе это не так, — обиделся Арсений.
— Скажи, а ты пробовал когда-нибудь алкоголь? Вино там, водку? — неожиданно огорошил Арсения дядя, как будто забыв о французском развратнике.
Мальчик округлил глаза.
— Ну, курить-то ты курил и, думаю, продолжаешь. Я спрашиваю про вино. Да не стесняйся ты, я вот помню себя мальчишкой, очень хотел узнать, что взрослым в этом так нравится. Любопытный был.
— Нет, не пробовал, — неуверенно ответил Арсений. Он не понимал, куда клонит дядя и что за новую ловушку он придумал.
— А хочешь?
— Возможно, когда я стану старше, это было бы интересно, — уклончиво ответил мальчик.
— Да ладно придумывать, пай-мальчика из себя строить. Можем сегодня попробовать. Устроим пикник на природе. Ты, я вижу, разумный парень и уже достаточно взрослый. Лучше тут, чем в подворотне. Только сестрице не говори, а то она нам устроит. Бабы вечно все не так понимают, — добавил он с некоторой досадой.
Арсений в восторге кивнул, стараясь не показывать радости и делая вид, что ему все это почти безразлично. Но внутри все клокотало от возбуждения — он попробует вино! Как взрослый. Конечно, он никому не скажет.
Они вернулись в дом, и Арсений отправился наверх, дочитывать книгу, да так увлекся, что позабыл об их разговоре.
Но вечером дядя достал из шкафа пузатую бутылку. Раскупорил ее, налил темную жидкость в два стакана, придвинув один Арсению. Мальчик нерешительно понюхал содержимое. Он не соврал дяде, до этого дня он ни разу не пробовал спиртного. Наконец решился и сделал первый глоток. У него тут же перехватило дыхание, терпкий запах ударил в нос, во рту стало невыносимо кисло.
— Невкусно, — мальчик разочарованно отставил бокал, — невозможно пить.
— Ну, ты дурашка еще малолетний, — рассмеялся дядя. Он насмешливо наблюдал за племянником, потягивая вино.
Арсений собрался с силами и сделал еще несколько глотков. На сей раз дело пошло лучше. Желудок понемногу привыкал к новым ощущениям и уже не так сильно сопротивлялся. В голове начало немного шуметь, он чувствовал, как в теле наступает расслабление и какое-то освобождение, накатывает сонливость. С любопытством и страхом он наблюдал, как развязывается его язык.
— А почему вы никогда не общаетесь со взрослыми? — спросил он дядю фамильярным тоном.
Тот сидел напротив него, качал ногой и, казалось, уже здорово опьянел. Тяжелым взглядом он в упор смотрел на племянника. На его вопрос он ничего не ответил, потом задумчиво сказал:
— Ты уже большой, чтобы понять, что в жизни не все просто и однозначно.
Тут Арсений понял, что дядя уже пьян, по-настоящему пьян.
«Да и я, пожалуй, тоже, — подумал он, — а старик, видимо, налакался еще до этого».
Арсений выпил еще. Вдруг у него закружилась голова, перед глазами все поплыло, нестерпимо захотелось лечь в постель.
— Иди спать, — глухо приказал дядя.
Он послушно поднялся и поплелся на второй этаж, в свою комнату. Едва его голова коснулась подушки, как он тут же заснул. Но поспать ему не удалось, через несколько минут он почувствовал, как кто-то трясет его — над ним нависал дядя. Он почувствовал тяжелый запах перегара и горячее дыхание Михаила Павловича. Тот навалился разом, не успел он и слова сказать, зажал рот, повернул его на бок, схватил так, что мальчик не мог пошевелиться.
Что было потом, он никогда не хотел вспоминать, да и не смог бы, наверное.
Но зато он хорошо помнил, как дядя сидел на полу, у его кровати, курил, стряхивал пепел прямо на пол и как-то горячечно шептал:
— Мне теперь только в петлю или… А ты знаешь, где твоя мама работает? В Центральном бюро переводов. А кто ее туда устроил, знаешь? Я. У меня связи, я все могу. Могу сделать так, что твою маму с работы выгонят и никуда больше не возьмут. А могу сделать так, что ее вообще в тюрьму посадят за спекуляцию валютой, полученной от иностранцев. А тебя в детский дом отправят. Запомни, все ваше благополучие зависит от меня. Просто знай и усвой — есть вещи, о которых не говорят. Если будешь молчать, все у вас будет хорошо, по-прежнему. Да что по-прежнему, даже лучше. Помогу, в институт поступишь, работа будет хорошая…
Арсений лежал без движения, он не мог и пошевелиться, почему-то не смел. Только под утро он захотел в туалет, на ощупь вышел из комнаты и, не зажигая света, спустился. Но выпитое вино дало о себе знать, до кабинки дойти он не сумел — поскользнувшись, повалился в кусты и изрядно изодрал себе лицо. На следующий день его физиономию украшала огромная царапина.