Платок, косынка, которой покрывают волосы чеченские женщины, – символ добропорядочности и целомудрия. Когда-то головной платок торжественно вручали только самым верным и преданным женщинам. В одной национальной песне поэт жалуется, что наступили времена, когда каждая шлюха может купить себе платок на базаре.
Что-то вроде этого кричала и бешеная тетка, срывая платок с Лейлы.
Если бы это был мужчина, я пристрелил бы его. Но я не мог разбираться с женщиной.
Лейла сидела дома и тихо плакала.
Родственники оскорбительницы принесли официальные извинения, дело было вроде бы улажено. Но не для Лейлы. У нее был очень трудный характер. Лейла была горда и упряма. Она стала выходить на улицу без платка, распустив свои ароматные темные волосы.
Она шла с гордо поднятой головой, бросая вызов.
Старшие заставили ту тетку лично прийти к нам домой и смиренно поднести Лейле платок. Лейла взяла его, скомкала и швырнула ей в лицо.
Она еще сказала, куда эта баба может свой платок себе засунуть.
Наверное, не стоило Лейле поступать так. Было бы безопаснее, если бы она продолжала носить косынку. Тогда, возможно, беда обошла бы ее стороной.
Но это была бы не Лейла. Лейла не могла поступить иначе.
И случилось.
Она отправилась на рынок за продуктами, оставив ребенка у своих родственников, шла по тротуару. Рядом притормозила белая «девятка» с тонированными стеклами, и двое парней, выскочивших из машины, затолкали ее в салон. Ее похитили среди бела дня, посреди людной улицы. Многие видели, но никто не успел ничего сделать. «Девятка» рванула с места и скрылась.
Я был на работе, когда запыхавшийся и дрожащий от волнения подросток ворвался в мой кабинет и сообщил о случившемся. Я не мог в это поверить, я лишился дара речи и не мог двигаться. Лечи поднял на ноги всех кого мог. Мы бросились в погоню, по всем направлениям. Но мы не знали, куда ехать и кого ловить. Белых «девяток» с тонированными стеклами было слишком много. Номер был заляпан грязью, очевидцы не смогли его разглядеть. Даже если бы смогли – базы автомобилей не существовало, люди ездили без документов, даже без прав. Четверть машин была угнана из России.
Две недели продолжались безуспешные поиски.
На пятнадцатый день хмурые мужчины привезли Лейлу из Мескер-Юрта. Она была истерзана, но жива.
Лейлу положили в районную больницу. Она не захотела возвращаться домой. Она попросила, чтобы я не приходил к ней. Она не могла меня видеть. Она хотела видеть только своего ребенка.
Сын все это время так и оставался у ее родственников. Они принесли малыша, когда Лейле стало лучше. Я мог только прятаться за дверью и смотреть на нее.
Я не мог сам вести это дело. Лейлу опрашивал Лечи. Он приходил к ней в больницу и беседовал, пытаясь найти хоть одну зацепку. Это было трудно.
Лейла не помнила ни лиц, ни имен, ни мест. Ей завязывали глаза. Большую часть времени ее продержали в подвале, куда заходили мужчины, по одному и группами, и насиловали. Иногда Лейлу перевозили с места на место. В один из таких переездов похитители ослабили бдительность. Лейла выпрыгнула из машины на ходу и закричала, призывая людей на помощь. Преступники испугались и уехали.
Все, что запомнила Лейла, – в подвал вели шесть ступеней, на нижней слева была выбоина в целый кирпич. Лейла споткнулась на ней и упала.
К поиску подключился весь наш тейп. Всего за несколько дней обследовали подвалы едва ли не по всей Чечне. И нашли. Подвал с такими ступенями оказался в полуразрушенном доме, в селении Автуры. Рядом с домом стояла белая «девятка». Ублюдков вычислили.
– Мы возьмем их без тебя, – сказал Лечи.
– Нет, я поеду.
– Держи себя в руках.
Мы приехали вечером и окружили дом. В полуразрушенной пристройке горел свет. Когда мы ворвались, трое молодых мужчин курили анашу. Нас было два десятка, мы скрутили их безо всякого труда. Они были испуганы и даже не сопротивлялись.
– Прикончим их? – спросил меня молодой боец из МШГБ.
– Нет. Презумпция невиновности. Мы проведем следствие.
Опознание устроили в больнице той же ночью. Лейле завязали глаза и заставили похитителей говорить. Потом увели преступников и между собой говорили трое наших парней, с которыми Лейла не была знакома.
– Кто? – спросили у Лейлы.
– Первые трое, – ответила она уверенно.
Задержанных не пришлось долго колоть. Они сознались. Что за беда – поразвлеклись немного с девкой, которая даже волосы не покрывает платком! Они предлагали решить дело за деньги. Умоляли их отпустить. Ребята отбили им мошонки ногами.
Преступники содержались под охраной в нашем оборудованном под камеру предварительного заключения помещении, в полуподвале. Наутро пришли посланцы шайтанов и потребовали выдать задержанных им для суда по шариату.
– Нет, – твердо сказал Лечи, – это наше дело. Мы накажем их по адату, по закону гор и обычаям наших предков.
Казнь была назначена на воскресенье. Преступников привезли на свалку, вывели со связанными руками и по ставили на горы мусора. Вокруг собрались тысячи жителей. Родственник Лейлы подошел к осужденным и прилюдно спустил их штаны и нижнее белье. Они стояли среди воняющих отбросов, их голые ноги мелко дрожали, а маленькие члены, кажется, старались втянуться в синие отбитые мошонки.
Вперед вывели Лейлу и дали ей в руки АКМ с полным рожком патронов.
– Стреляй.
Лейла сняла с предохранителя и, не дрогнув, нажала спусковой крючок. Длинная очередь прошила животы насильников, они свалились на мусорные кучи, вопя и корчась. Мы подождали несколько минут, наблюдая за агонией. Потом Лечи поднял свой пистолет и прикончил каждого контрольным выстрелом в голову.
– Этих животных запрещается хоронить. Три дня они должны гнить на свалке. Потом родственники могут забрать трупы и закопать их в лесу.
Ни я, ни Лечи не вспомнили, что еще совсем недавно мы возмущались по поводу публичной казни в Грозном. Это было совсем другое.
Я подошел к Лейле. Она все еще сжимала автомат. Ее руки свело.
– Пойдем домой – сказал я, – все кончилось.
Она отдала автомат подошедшему со склоненной головой бойцу и покорно пошла со мной. Но не забрала ребенка. Она сказала, что сделает это завтра.
Я был устал и измучен. Со времени похищения Лейлы я почти не спал. В ту ночь я провалился в тяжелый сон.
Я проснулся от звука выстрела и выбежал на кухню.
У стола лежала Лейла, в ее руке был мой пистолет, дуло «Стечкина» она держала во рту, голова была прострелена, изо рта сочилась кровь.
Куба, Куба! Куба либре. Что это? Коктейль. Рецепт почти не отличается от рецепта коктейля Молотова. Или я опять все путаю?
Здесь очень много Кубы по телевидению. Репортаж о встрече боксеров с Острова Свободы, прилетевших ради дружеского турнира. На музыкальном канале по нескольку раз в день ставят клип «Ночных снайперов» – «Куба».
«А в моих ботинках до сих пор кубинский песок…»
И сразу за ним: песня убийственно красивой кубинской певицы на испанском языке, посвященная команданте Че Геваре. В клипе на фоне деревень и плантаций сахарного тростника идут длинноногие девушки-латинос, в белых платьях, с детьми на руках и автоматами Калашникова за плечами.
Это очень красиво. Романтично. Но какое мы имеем к этому отношение?
Создается стойкая ассоциация: Чечня – Куба. Чечня – остров свободы.
Неправда. Чечня – это не Куба. А Че – не бригадный генерал.
Легко снова затуманить сознание молодых, глупых. В телечате на местном канале ники: «Шахидка», «Талибан».
Они думают, что это смешно.
Значит, все опять запутается.
Я предлагаю ввести новый предмет в курс военно-теоретической подготовки: боевые действия в условиях телевизионной реальности.
То, что произошло, – этому уже никогда не будет не только объяснения, но и полного, достоверного описания. Попробуйте изучить любые источники. Вы найдете все что угодно, кроме системы фактов в их последовательности и внутренней взаимосвязи. Не работает закон причины и следствия, отброшен принцип историзма. Клипы, клипы, только клипы.
Официальная версия событий: ложь, громоздящаяся на другую ложь, совершенно не заботясь не только о правдоподобности, но даже и о согласованности второго сообщения с первым. Каждый выпуск новостей начинает историю с сотворения мира. Одно и то же событие, вчера поданное так, сегодня будет освещено совершенно иначе. И это нормально. Вчерашний день умер, и его правда умерла вместе с ним. Достаточно каждому дню своей правды.
Книги независимых журналистов, претендующие на историзм, на поверку оказываются компиляцией репортажей. Собственные впечатления, душераздирающие истории, нравственный и политический комментарий – но не складывается, общая картина не складывается. Клипы.
Художественные творения российских солдат – с большим или меньшим мастерством выписанные истории из ненормального быта антитеррористической операции. Поехали на БТРе за водкой на базар и подорвались на мине. Самый популярный сюжет.
Пожалуй, только мемуары генералов похожи на связный последовательный отчет. Но едва ли непредвзятый.
Мирные чеченские писатели, члены союзов и академики, начинают издалека – «когда динозавры были маленькими…» И получается хорошо, исторично. До самого конца двадцатого века получается исторично. Потом в двух последних главах, посвященных собственно войне, повествование рассыпается на осколки.
Совершенно особая вещь – отчеты моджахедов. Там вообще все выглядит как мистический триллер: сплошь ангелы чудесным образом уничтожают кафиров целыми дивизиями, выводя воинов джихада практически без потерь из любого столкновения. И как они умудрились при таком покровительстве проиграть войну? Остается непонятым.
Но самое удивительное – рассказы очевидцев.
Чаще всего оказывается, что никто из очевидцев ничего не видел собственными глазами. Они с серьезным видом пересказывают документальные фильмы, показанные по НТВ. Если же видели, то в ограниченном мире каждого оценка события совершенно непредсказуема и зачастую неадекватна.