Он вспомнил, как с братом мастерил скворечник и как тот нечаянно ударил его молотком по большому пальцу руки. Ноготь почернел, палец распух. Пришлось обращаться к хирургу.
Кирилл Андреевич посмотрел на тот самый палец, провел по нему губами. Ноготь был неровный, ребристый – память о брате. Вот ведь как бывает, и увечье может напомнить о прошлом. “Что ж, я тебя навещу, посмотрю на тебя. Нет, говорить я с тобой не стану, гляну издалека. Ты мое отражение в разбитом зеркале. Жизнь среди нормальных людей не для тебя, – подумал полковник налоговой полиции. – Вот только время выкрою, один денек, так, чтобы никто не узнал о моей поездке. Я смогу это устроить к концу месяца. Или, может быть, завершу дело с олигархами и тогда со спокойной душой отправлюсь к черту на кулички – в Пырьевск. Наверное, дороги там пыльные. Моя белая “Волга” станет серой, как больничная пижама”.
В семь тридцать Кирилл Андреевич, идеально выбритый, стоял в прихожей в свежей белой рубашке, при галстуке, в сером элегантном костюме. Никто бы, глядя на него, и не подумал, что этот человек провел тяжелую бессонную ночь. “Не только отец, но и я умею держать удар”, – подумал Кривошеев, закрывая дверь квартиры и легко сбегая вниз по лестнице к машине.
Глава 5
Генерал Потапчук, хоть и не первый год знал Глеба Сиверова, все же до последнего момента не верил, что ему удастся раздобыть недостающую часть счетов и кодов сложной финансовой схемы, выстроенной олигархами Даниловым и Ленским для отмывания и выведения из-под налогов огромных денежных сумм.
Сиверов не стал рисковать, боясь обнаружения связи с Потапчуком, поэтому по телефону с ним не связывался. На таможне никаких проблем не возникло. Весь его багаж составлял типичный набор туриста, не считая десятка компакт-дисков с классической музыкой. У каждого есть свои маленькие слабости, и иногда человек, даже путешествуя по миру, не может отказать себе в удовольствии послушать любимого композитора Рихарда Вагнера.
Потапчук весь извелся, пока, наконец, не услышал телефонный звонок.
– Федор Филиппович, надеюсь, вы еще не спите?
За окном стояла глубокая ночь. Звонок по мобильному телефону застал Потапчука дома.
– С тобой уснешь. Где ты?
– Выходите из дома через пять минут. Я подберу вас там, где мы встречались два месяца тому назад.
– Значит, ты уже в Москве, – с облегчением вздохнул Потапчук, отключая трубку.
«Вот стервец, – думал генерал, – не мог меня предупредить раньше. Я тут извелся, не знаю, что врать начальству, что говорить!»
Как раз сегодня Потапчуку пришлось объяснять начальству, что же на самом деле произошло в Швейцарии, в горном тоннеле неподалеку от Берна. Потапчук делал круглые глаза, уверяя в том, что сам знает об этом лишь в общем и что о том, что конкретно случилось с начальником охраны олигарха Ленского, не имеет понятия.
Самое странное, что ему поверили. Представить себе, что кто-то из агентов ФСБ может мобилизовать целую свору байкеров для нападения на вооруженную охрану, было трудно даже профессиональным разведчикам. Естественно, о том, что у него похищен компакт-диск, Прохоров при даче показаний швейцарской полиции умолчал. По всему выходило, что диск все еще находится у него.
– Ну смотри, Федор Филиппович, если это проделки твоего человека… – мягко предупредили генерала.
Потапчук вышел из подъезда. Ночной городской воздух показался ему удивительно свежим.
"Ай да Сиверов, ай да сукин сын”, – думал он, шагая дворами к улице.
Лишь только генерал оказался на троллейбусной остановке, пустынной в это время суток, из-за угла выехала машина. Она притормозила, но не останавливалась. Генерал чуть заметно кивнул, мол, можно не опасаться, затем быстро сел в автомобиль и с нетерпением спросил:
– Привез?
Сиверов деланно вздохнул:
– Вам, как и любимой женщине, врать не могу. Я же обещал.
– Ты обещал мне и многое другое, – не выдержал генерал. – Какого черта ты затеял в Швейцарии пальбу по людям?!
– Извините, Федор Филиппович, но просто так отдать чемоданчик Прохоров не согласился.
– Где диск?
Руки Потапчука чуть заметно подрагивали. Глеб затормозил, выключил двигатель. В салоне наступила звенящая тишина.
– Извините, – Сиверов протянул руку, открыл перчаточный ящик, вытащил стопку компакт-дисков, небрежно перебрал их, словно не знал, о каком именно идет речь.
– Не жалеешь ты мое старое сердце, – усмехнулся генерал Потапчук.
– Кажется, этот, – заметил Глеб, распуская диски веером, как карты, и выдвигая один из них.
Потапчук взял пластиковую коробку, на которой было написано “Вагнер. Лоэнгрин”, и раскрыл ее. Внутри легкого футляра зеленью отливал блестящий диск, чистый, без единой царапинки. У генерала было такое выражение лица, словно он собирался попробовать диск на зуб: не поддельный ли.
– Коробочку отдайте, – усмехнулся Глеб.
– Ты уверен, что это именно тот? – немного запинаясь, спросил Потапчук. – Не ошибся ли? Глеб пожал плечами:
– Я слишком высоко ценю хорошую музыку. Купить хорошего композитора в чудесном исполнении – большая проблема. Записи Вагнера слишком дорого мне дались, чтобы я мог ошибиться.
– Все-таки ты стервец, Глеб Петрович. Надеюсь, насчет коробки ты пошутил?
– Хотя бы вкладыш выньте, коробку я и другую подыскать могу.
Потапчук бережно спрятал диск, завернув коробку в большой клетчатый носовой платок, идеально чистый, еще пахнущий мылом. Первое волнение улеглось. То, что хотел, генерал получил. Теперь он имел право позволить себе разрядиться:
– Где ты набрал целую банду головорезов?
– Они приличные люди, – покачал головой Сиверов, – состоятельные, с принципами.
– Ты что? Заплатил им?
– Нет, рассказал им все, как есть. Они тоже не любят, когда нарушаются законы, поэтому согласились помочь мне просто так, из солидарности.
Сиверов, дурачась, вскинул правую руку со сжатым кулаком.
– Рот Фронт! Вы уже забыли этот лозунг международной солидарности, Федор Филиппович?
– Иди ты к черту, – засмеялся Потапчук. – Сколько живу, Глеб Петрович, не перестаю тебе удивляться. Как тебе удается входить к людям в доверие. Еще немного – и я начну тебе верить.
– Вот это зря, – абсолютно серьезно сказал специальный агент по кличке Слепой, – я не обманываю только одного человека.
– Кого же?
Потапчуку бы польстило, если бы он услышал короткое слово “вас”.
– Ошиблись, – улыбка тронула губы Глеба Сиверова, – я не обманываю Ирину Быстрицкую.
– Неужели она знает, что ты вытворял в Швейцарии?
– Я не обманываю ее, но.., просто иногда не говорю всей правды. Она женщина умная, а потому правды от меня и не требует. Обманываешь только того, кто требует от тебя исключительно правды.
– Теперь мы олигархов прижмем, – Потапчук похлопал по карману пиджака.
– Я уже говорил, вы – неисправимый оптимист. Ничего из этого не получится. Попугать можно – это да. Но серьезных последствий не будет.
– Мне обещали, – Потапчук подмигнул Сиверову.
– Мало вам в этой жизни обещали?
– Кое-что все-таки выполнили, – возразил генерал, – во всяком случае, с деньгами им все же придется расстаться.
– С деньгами олигархи не расстаются, они ими делятся.
Только сейчас Потапчук заметил, как устал Сиверов.
– Ты небось и домой-то не заезжал?
– Приятно сознавать, что отдых впереди, если, конечно, вам не придет в голову провернуть еще одну аферу. А в отношении байкеров вы несправедливы, Федор Филиппович. Они чудесные ребята.., если пожить с ними пару деньков. Столько пива я еще никогда не пил. Наверное, теперь полюбил этот напиток надолго.
– Ты пил с ними пиво? – изумился Потапчук, привыкший к тому, что Сиверов употребляет исключительно дорогие крепкие напитки.
– Баллонами. Сидя в их компании на дне каменоломни, возле костра, я подумал, что, возможно, ошибся в жизни и мое призвание – гонять по шоссе на мотоцикле с абсолютно свободными людьми.
– Почему же ты не остался там?
– Они не любят и не понимают Вагнера.
– Ты юродствуешь, Глеб.
– Нет. Неужели вы и в самом деле думаете, что компакт с кодами и номерами счетов более ценен, чем опера Вагнера в исполнении оркестра парижской оперы?
Не дав генералу додумать, Сиверов быстро распахнул дверцу:
– Спокойной ночи, Федор Филиппович. Подумайте на досуге о том, что я сказал.
Растерянный Потапчук медленно выбрался на тротуар и молча смотрел вслед удаляющейся машине.
"Не может быть, чтобы Глеб оказался прав, – подумал он. – Хотя прижать Данилова и Ленского власти могли и без этого диска. Для этого достаточно было московской части. Нет, делу точно дадут ход”.
И все-таки генерал Потапчук засомневался: уже не раз Глеб оказывался прав.
– Неужели и теперь… – Федор Филиппович не нашел в себе сил договорить эту фразу; ему казалось: если и теперь силы и время, затраченные на эту работу, пропадут даром, он будет считать, что жизнь прожил зря.
Всю документацию, а самое главное лазерный компакт-диск с информацией, Потапчук передал директору ФСБ.
Потапчук чувствовал, что работать ему в органах осталось совсем немного и каждое дело может оказаться последним. Поэтому он хотел, особенно в последние годы, чтобы каждое дело, попавшее к нему на стол, завершалось достойно и виновные несли наказание. Выступать же в роли политического ассенизатора и добытчика компромата генерал не хотел. Ведь не к этому он всегда стремился. Всю жизнь генерал Потапчук не любил доносчиков, ненавидел компромат, а больше всего презирал тех своих коллег, которые пользовались чужими слабостями. Так поступают обычные шантажисты, самые заурядные, с одной или двумя извилинами под фуражкой. Им все равно: что детей похищать, что компрометирующие улики добывать – все это сильно бьет по нервам, и человек, у которого шантажисты похитили сына или дочь, даст нужные показания. За глаза многие из администрации президента называли Потапчука законником-чистоплюем.