Ближе к вечеру первого дня генералу была предложена экскурсия по городу, которую согласилась провести работница Управления культуры Любовь Повалий.
– Специально для Вас уговорили. Из лучших краеведов. Тончайший знаток местной архитектуры, – отрекомендовал её Шура.
Собранная и улыбчивая одновременно, привлекательная в легком плащике, туго подпоясанном пояском, в замшевых, в обтяжку, сапожках, в платочке, из-под которого выбивалась светлая чёлка, Любочка водила генерала по историческим местам – от Никитинской набережной через Казаковскую площадь к Путевому дворцу. Время от времени, будто спохватившись, спрашивала: – Не устали ещё?
– Да что Вы?! – орлом вскидывался Гладышев. – Оторваться не могу.
Он и впрямь не мог отвести глаз от чудной гидши.
– Смотрите. А то я запланировала ещё посещение филармонии. Там сегодня необыкновенная концертная программа. Рекомендую как бывшая пианистка. Правда, Вагнер с непривычки тяжеловат…
Восхищенный Гладышев заверил, что никого так не хочет услышать как Вагнера, которого он давненько…
Тут генерал поймал лукавый взгляд и смущенно поправился. – Никогда не слышал.
– Ну, слава богу! – отчего-то обрадовалась Повалий. – Вы первый, кто не соврал.
Они оба засмеялись: она – завлекательно, он – чуть сконфуженно. С этой минуты моложавый генерал настоял, что впредь она позволит называть себя Любочкой, а он для неё будет Николай.
После концерта Гладышев пригласил свою сопровождающую в отельный ресторан на ужин, а после ужина настоял подняться в свой номер – с роялем. Будет несправедливо, если в конце она ему не поиграет, – уверял он. – Всё-таки Вагнера он честно вытерпел, а значит, заслужил послушать саму Повалий. Поднялись с шампанским. Любочка села за рояль – в облегающем светлом платье – строгая и томная одновременно. На заказ исполняла романсы. А Гладышев, в одной рубашке, заказывал всё новые, подливал и, преодолевая сопротивление, целовал в локоток.
– Вы слишком близко, Николай! – смущалась исполнительница.
– На «ты», на «ты»! – поправлял распалившийся Гладышев.
Спохватились совсем к ночи.
– Вызовите такси, – попросила гостья.
– Я не могу позволить… Здесь несколько комнат. Любая ваша.
Он с силой притянул её к себе.
Любочка упёрлась локотками:
– Не надо, Коля! У меня ведь так давно не было.
Ночью, в постели, Гладышева словно прорвало. Рассказывал о себе: вдовец, взрослая дочь, живущая отдельно. Истомился в одиночестве, без близкой души.
– Бедный, бедный, – шептала Любочка.
Наутро, когда СуперШура прибыл за генералом – отвезти в Управление, он застал в незапертом номере Любочку, разливающую кофе, – в прозрачном белье.
– Ах! – сказала, заметив его, Любочка и убежала в спальню. Вышел генерал – в пижаме. Сел в кресло, в другое усадил Шуру.
– Вот что, Александр! – смущаясь, сказал он. – Я бы хотел, чтобы, раз уж Вы застали, никто и никогда… Если тень падёт на её имя, я буду знать, кому обязан…
– Не сомневайтесь! – заверил Шура.
Гладышев поколебался, снизил голос:
– Я хотел ещё… Насчёт Любови. Вы всё-таки здешний. У неё кто-то?.. Может, Вы сами?!.. – он зарделся.
Последний месяц неутомимый СуперШура жил одновременно с Повалий и её подругой – Мари Шторм. Долго колебался, кого из двух подставить под генерала. Лишь в последний момент выбрал более утончённую Любочку. Планировал на другой день заменить её на Мари.
Но, чутко уловив подоплёку вопроса, сориентировался моментально.
– Да что Вы, товарищ генерал! У неё ж одна музыка в голове, – на голубом глазу соврал он. – Я вообще изумляюсь, как Вы ухитрились… Столько было до неё охотников, и всем обломилось.
Гладышева разом отпустило. Душа запела.
– Ладно, ладно, – он покровительственно улыбнулся. – А давайте-ка по бокалу шампанского! И уж потом за работу.
Через два дня высокий представитель, нагнав страху на руководство УВД, отбыл в Москву, предупредив, что вскоре вернётся для подведения итогов.
На скоростной поезд его провожала Любочка. Перед тем как сесть в поезд, генерал протянул ей коробочку – с колечком внутри.
– Вот, – волнуясь, сказал он. – Если сочтёшь возможным… Дом ждёт свою хозяйку.
– Но это ж обручальное! – выдохнула Люба. – Какой же ты – Коленька!.. Ну что смотришь, дурачок? Да! Да! Да!
Сбылась Любочкина мечта, – она вышла замуж за Москву.
Вскоре был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о награжении капитана милиции Клыша орденом Красной Звезды за проявленное исключительное мужество при задержании опасных преступников.
Уголовное дело, само собой, тут же было прекращено как необоснованно возбуждённое.
Последовали дисциплинарные санкции как по линии прокуратуры, так и УВД. По итогам проверки прокурор области Поплагуев был отправлен на пенсию.
Клышу было предложено повышение. Он отказался и всё-таки уволился. На сей раз по собственному желанию.
Клышу позвонил по межгороду Алька Поплагуев.
– Я Лапу засёк! – объявил он с хмельным торжеством. – Вы его в розыск объявляете, а он преспокойненько тусуется в Москве. Знаешь, куда примазался? К «ДемРоссии»! Как говорится, демократия расширяется на марше.
– Только не вздумай выйти на прямой контакт! – забеспокоился Данька.
– Уже! Я его для начала приложил публично так, что мало не показалось.
– Эй, эй! Алый, притормози! – Данька встревожился. – Это не хохмочки. Это крутой бандит. Просто скажи где, и его арестуют.
Алька злодейски расхохотался.
– Арестуют его, как же! Видел он таких арестователей.
– Что за пургу гонишь? На самом деле с огнём играешь! Давай я к тебе прямо сейчас подъеду.
– Не, не. Я сам к вам дня через два-три подскачу. Тогда и помаракуем.
– Алый! Пожалуйста, не вздумай напрыгивать…
– Всё чики-поки! – перебил его Алька. – Приеду – расскажу.
Он разъединился. Клыш положил трубку с тяжёлым чувством. Голос этот был ему куда как знаком. Не просто пьяно-весёлый. А шалый. Такая интонация возникала, когда Алька решался на поступок чрезвычайный, – чтоб всем на диво. Из ряда вон!
Поколебавшись, Клыш набрал телефон Завидонова.
– Готовьте задержание. Кажется, на горизонте нарисовался Лапа. Его видели в Москве. У кого розыскное дело?
– Нет никакого розыскного дела. И постановления об аресте больше нет, – буркнул Завидонов.
У Клыша отвисла челюсть.
– Уголовное дело в порядке надзора рассмотрено Прокуратурой Союза! – отчеканил Завидонов. – Производство в отношении Лапина прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления. Постановление об аресте – соответственно – отменено.
– Как же это может быть? – пролепетал Клыш.
– Спроси чего полегче, – Завидонов раздражённо кинул трубку.
С этой минуты Данька потерял покой. Каждый день названивал на таганский телефон. Но тот – что утром, что к ночи – молчал. Данька физически ощущал, как подрагивает от зуммера телефон на столе, под пухлой тополиной лапой, как падают в пустоту звонки. И оттого тревога его возрастала многократно. А других номеров у него не было. Как часто бывает, обменяться контактами в ежедневной суете забываем.
Прошёл и день, и три. Алька не выходил на связь и не давал о себе знать. На четвёртый день Клыш, бросив всё, сам выехал в Москву. Со знобким ощущением, что пришла беда.
В Москве Клыш поехал в штаб Борейко. У подъезда стоял грузовик. В трёхкомнатной квартире стоял гвалт. Несколько человек, по виду студенты, паковали в коробки документы, перетягивали бечевой. Командовала ими сухопарая женщина сорока лет с поджатыми узкими губами.
– Грузите в фургон! – она делала отметку и указывала на очередную коробку.
– Борейко на месте? – спросил её Клыш.
Дама глянула мельком.
– Вы записывались на приём? Депутат Верховного Совета СССР Борейко сейчас занят, – отчеканила она.
– Я не спрашиваю Вас, занят или нет. На месте он?
– Кто там, Ксения Павловна? – послышался раскатистый бас из дальней комнаты.
Клыш прошёл внутрь. От окна к нему обернулся высоченный стареющий богатырь – с седеющей бородкой на испещренном морщинами скуластом лице, с кустистыми бровями, с очками, сдвинутыми на лоб. Глыба, высеченная из куска гранита. Правда, уж начавшая крошиться. Борейко глянул искоса на вошедшего.
– Переезжаем! – сообщил он язвительно, то ли незнакомцу, а скорее – самому себе. – Места, видишь ли, стало не хватать.
Тотчас из соседней комнаты ответил голос Ксении Павловны.
– Депутату Верховного Совета СССР положены и специальные помещения, и персональная машина, и штат помощников! Тем более, если он Борейко. Почему депутаты от КПСС торопятся захватить, что положено и что не положено, делят меж собой комитеты. А мы так и будем дальними родственниками на отшибе ютиться! Борейко вам не бомж, чтоб на галёрке! Если Вам самому это неважно, то я такого надругательства не допущу. И, нравится Вам, не нравится, сегодня же пойду к Лукьянову.
Она фыркнула воинственно.
Богатырь тяжко выдохнул.
– Что? – спросил он незнакомца.
– Я разыскиваю Олега Поплагуева, – сказал Клыш.
Борейко посерел.
– Я тоже, – сдавленно ответил он. Показал Клышу на два дерматиновых кресла, одно к другому. Сам сел на свободное, нависнув над гостем. Кресло под ним привычно хрустнуло, застонало. Клыш коротко объяснился. Борейко дотянулся до календаря, перелистнул.
– Пятый день пошёл, – сообщил он. – Слышал, может, проходил экономический форум демократических сил. Докладчики Шмелёв и Попов. Пресса, само собой. Представители посольств. Ельцин подъехал. Демдвижение с ним всё больше сближается. Преобладает мнение – подпереть. Не один, конечно, подъехал. Вокруг, как обычно… – он изобразил рукой водоворот. – Благостность, само собой. Поцелусики, только что не взасос. И вдруг Поплагуев бросается на одного из Ельцинского окружения…
– Лапина.
– Лапина, да. Отвешивает пощёчину. Это тебе за… (он потянулся к блокноту).