Я им о Родине, они мне – о себе.
А вот и материалы времён покоренья Крыма!
Крым-наш разделил всех по причастности: свой-чужой. Общество раскололось совершенно причудливо. Не по социальному статусу, не по имущественному цензу, даже не по национальному признаку. Старые знакомые при встрече, прежде чем начать откровенничать, стали осторожно прощупывать друг друга, словно муравьи усиками: свой-чужой?
Иногда думаю, что это эпидемия, подобная ковиду. Кто-то подвержен заразе, кто-то нет.
Дверь в номер распахивается. Вскакиваю. Торжествующий Светочкин голос:
– Знакомьтесь заново, ёжики!
Мы сидим вдвоём в лоджии. Стареющий рыжий еврей с облысевшим лбом. Напротив, несколько боком, – длинноволосый, совершенно седой, с колючими бровями и бородой человек. Отчего крупная голова и подбородок кажутся обсыпанными хлопьями снега. Лицо из-за мелких надрезов удивительно напоминает лоскутное одеяло. Это следы челюстно-лицевых операций. И прежние, навыкате, синие глаза, разве что припорошенные. К креслу приставлена тросточка.
Бутылка виски опорожнена на треть, но разговор не клеется.
Рюмка водки при встрече друзей как ключ зажигания у машины. Прежде – молодые, «со стапелей» – чуть повернул, и схватило, завелось. Закипело. Торопишься поделиться, выговориться. Теперь не то – одна рюмка, другая, третья. Не идёт разговор. Старый движок фырчит, но не схватывает. Подсел аккумулятор, искрят провода. И хоть в старости всем не хватает общения, даётся оно трудно. Наконец, кое-как схватило, застучало. С перебоями, с придыханием.
– С кем-то из наших контачишь? – спрашивает Алька.
Повожу плечом, – «иных уж нет, а те далече». В Берне пересёкся с Баулиным. В 2000-х, после того как отказался по добру отдать банк, отсидел, выехал за границу. Ныне руководитель фонда, «иноагент». Алька кивает.
– От Даньки… ничего? – подступается он к главному.
– Так, больше вскользь.
Время от времени на почту, на ватсап ко мне приходят странные, непонятного происхождения сообщения, за которыми научился различать Клыша.
– По-прежнему легендируется, старый? – Поплагуев тепло улыбается. Большие, навыкате глаза вспыхивают прежней синевой.
– Между прочим, Данька – единственный, кто предсказал и Болотную площадь, и даже – ещё за год – Крым, – припомнил я.
– Это он редкий умница, – позавидовал Алька. – Ведь что мы объявляем умом? Да ничего другого как умение с важным видом обосновать то, что уже произошло. То есть разложить по полкам задним числом, почему случилось так и не могло случиться никак иначе. Но его не хватает, чтобы предвидеть хоть на полшага наперёд и предотвратить. Люди, умеющие проанализировать до, а не после – редчайшие. Полагаю, это свойство и рождает лидеров. И, должно быть, – разведчиков.
Он с хитрецой поднял бокал:
– За Даньку.
Выпили. Я решил, что настало время для алаверды.
– Ну, я знаю ещё одного предсказателя! По-прежнему считаешь, что Россия обречена?
Алька нахмурился:
– То предсказание нехитрое. Вырождение физическое – тут и предсказывать нечего. По одному ребёнку на семью. Это на сколько поколений хватит? Но корень всего – вырождение внутреннее, пассионарное, когда отмирает жизнетворное начало. Последний, главный шанс встряхнуть нацию был в восьмидесятых – начале девяностых.
– Суд над КПСС? – мне вспомнились наши Таганские мечтания.
– Да, суд, открытие архивов, стыд кромешный на весь мир! – сердито рубанул Алька. – Это как кровопускание. Быть может, очистило бы кровь. Рабскую, крепостную кровь! Тогда б, у всех на виду, кучка дорвавшихся до власти не смогла бы рвать друг у друга самые жирные, сочащиеся минералами, шматы России. И, конечно, не решились бы прилюдно на фальсификацию выборов в девяносто шестом. Так нет, отшатнулись. Да ещё и передушили предпринимателей, что по кооперативам начинали. Как до того – нэпманов. А без собственности человек – тот же раб. Не за что насмерть стоять. Раб – всегда завистник. Мечтает украсть ловчее, чем сосед. И чтоб пайка от хозяина побольше и желательно – на халяву. Теперь имеем, что заслужили: выскребается всякая жизнетворная бактерия, всякая водоросль. Остаётся дистиллированная вода, в которой, как известно, жизни нет.
Алька, как прежде, когда входил в раж, зачастил. Добавил тембра, словно репетируя выступление на симпозиуме.
– Браво, профессор! – я поаплодировал. – Считайте, первый слушатель ваш доклад одобрил.
Алька слегка смутился.
Ближе к ночи, оставив женщин за столиком, вышли прогуляться по дорожке, освещённой гирляндами фонариков.
Впереди, при свете луны, вспыхивают светлячки. Один… три… десяток. Оказывается, мы вышли к бассейну. Вгляделись в темноту. На лежаках в открытых купальничках и плавках сидят девчонки и пацаны 17–18 лет. Они тесно сбились, стараясь коснуться друг друга коленями. Всё как положено. Но сидят в полной тишине. Не произнося ни звука, все как один сосредоточенно, не поднимая глаз, уткнулись в свои гаджеты.
– Что они делают? – озадаченно произнёс Алька.
– Общаются, – отвечаю я.
Он смотрит ошарашенными глазами. Что я могу объяснить? Только то, что временны́е пласты сместились. И эта новая поросль – порождение следующего витка Урана. А наш – на излёте.
– Кстати, насчёт предсказателей, – припомнил я. – На днях получил очередное послание от Даньки. По его мнению, вот-вот разразится вооружённое столкновение меж Россией и Украиной.
– Чего?! – Алька поразился. Пожевал губами. – Да нет! Это нашего провидца всё-таки занесло. Даже за внешним безумием всегда прячется рациональная цель. Но большая война – с экономикой десятого – двадцатого уровня?! У России и так-то жизнетворного населения для такой огромной территории всего ничего. Скоро даже просто охранять границы некем станет. И что? Послать на убой последнее молодое племя? Да нет же. Покатаются вдоль границ, погромыхают мощью. Но чтоб всерьёз? Тем более – с Украиной, когда все крови перемешаны. Это все равно, что северо-восток Москвы пойдёт на юго-запад. Что-то несвершаемое и несбываемое.
Стоял февраль 2022 года. Несвершаемое свершилось, несбываемое сбылось. Российские войска перешли границу Украины.
Конец