– Крепко же над тобой моджахеды потрудились, – посочувствовал дядя Слава.
– Как раз моджахеды к этому – ни сном, ни духом!
– Знаю! – коротко, обрывая опасный разговор, бросил Филатов.
– Что, дядя Слав! Матушка запустила тебя похлопотать за будущего арестанта? Или – пока не знает, что меня сажают?
– Знает, что к тебе еду. А запустила – за благословением, – дядя Слава широко ощерился. – Зову замуж. А она без твоего согласия наотрез. В общем, брюки доброго сукна пачкать о заплеванный кафель не стану, но, считай, я перед тобой коленопреклоненный. Откажешь – останусь без жены. Так что, можно подняться за отеческим лобызанием?
– Подымайся, – разрешил Клыш. – Считай, – благословил.
Тут же растворился в широких объятиях.
– Не так нежно, – Данька поморщился от боли.
Оплошавший дядя Слава отодвинулся.
– Тогда отметим. Пока до тебя добирался, оголодал, – соврал он. Предвкушающе потёр руки. Поднял с пола объёмистую, наполненную снедью корзину, выудил бутылку коньяка. Смахнув рукавом со стола бумаги, принялся расставлять тарелочки, блюдца с закуской и разносолами, ароматную, дышащую пловным духом кастрюльку.
Клыш невольно сглотнул. С трудом заставил себя не смотреть на еду.
Дядя Слава первым выпил коньяку, жадно, для виду, зачавкал. Глядя на него, перестал жеманиться и Данька.
Какое-то время стояли лишь хруст да бульканье.
– А насчет того, что мать знает, а что нет, – дядя Слава обсмоктал крылышко рябчика. – Думаю, правильней будет, если про орден от самого героя услышит. То есть от тебя. К ордену тебя, парень, собираются представить.
Клыш поперхнулся.
– Твоя работа?
Дядя Слава смолчал. И тем на вопрос ответил.
– Были, конечно, неприятные варианты, – признал он. – Надеюсь, понимаешь, что шансов доказать свою правду у тебя хрен целых и столько же десятых. Тем более, моджахед, тебя стрельнувший, погиб.
– Убили всё-таки! Пацаненок десятилетний…
– Что в рапортах было, то и передаю. А из автомата и в пять лет пальнуть можно.
Посерьёзнел, скрыв золотые фиксы.
– Вижу, надоело в войнушку играть. Будем комиссовываться?
– Будем, конечно, – сдержанно подтвердил Клыш. Но уже подступило негодование, что крепло многие месяцы. – Дядя Слава! Вот ты скажи, как же получается. Собрались десяток старпёров и повелели: быть войне! Вроде, и с благой целью. Друзья по коммунистической вере. Кому и помочь? А после одно за другое цепляется, и пошло: кровь за кровь. И уж они давно не друзья, и мы для них давно не спасители, а оккупанты. Через короткое время никто уж не вспомнит, с чего началось и кто за кого стоял. Закон один: прикрывай того, кто рядом, и коси поголовно всех, кто напротив. И в обратку – грузы двести. Борт за бортом! Борт за бортом! Скольких схоронил. А сколько других в вурдалаков обратились, кому уж вовсе все равно кого мочить. Тысячи и тысячи смертей с двух сторон, тысячи укладов порушенных, детей нерождённых. А кто скомандовал, без ума, – будто с гуся вода.
– Не ко времени разговор. После бы это, дома за рюмкой, – вполголоса ответил Филатов. – Но раз уж накипело, скажу – не в тебе одном эта боль. Пока судьбоносные решения будут зависеть от прихоти одного-двух, вознесённых волею случая, не будет такой стране счастья. Нам бы не по чужим домам шастать, свою правду колом вбивать. В своём бы порядок навести, прежде чем развалится.
– Что развалится? – Данька аж сглотнул.
Насупился улыбчивый дядя Слава, спрятались глубоко весёлые золотые фиксы.
– Да единый и нерушимый. Сам боюсь думать. Хотя как не развалиться, если уж то проржавело, что вечным казалось. Все нынче перестроились да ускорились – вперегонки кинулись лёгкую добычу расхапывать. А государственников, чтоб страну подпереть, на поверку оказалось не так, чтоб много. Каждый штык на счету.
– Приплюсуй ещё один! – с энтузиазмом произнёс Данька. – Демобилизуюсь, закончу спехом вуз и сразу в КГБ. Чистить эту ржу. Чтоб как вы с отцом. Возьмёшь к себе?
Он потянулся чокнуться.
– Вуз – да. Чем быстрей, тем лучше, – дядя Слава раздумчиво пригубил. – А вот в КГБ, пожалуй, не советую.
Данька встрепенулся:
– Почему? Ты ж сам говорил, что – орден. Значит – чистый. Или?..
– С этой стороны – биографию подчистили, – подтвердил дядя Слава. Поколебался. Притухшие глаза парня только-только вновь заискрили злыми угольками. Но и тянуть с неприятным разговором дальше не было смысла. – Такое дело, Данька, детей штрафников в штат зачисляют неохотно.
– Штрафников?! Ты о чем вообще?!
Клыш сделал движение подняться. Но дядя Слава жестом осадил. Огладил плечо, как бы извиняясь за то, что собирается сказать.
– Глубинная разведка – это, парень, не Джеймс Бонд с золотым пистолетом. И секреты добываются не с кусачками по-пластунски сквозь колючую изгородь.
– Говори, – поторопил Данька, наполнившись скверным предчувствием.
– Скажу, раз начал, – дядя Слава жёстко прищурился. – Все равно когда-то да узнаешь. Лучше уж от меня. Такая фамилия – Джон Листон – тебе что-нибудь говорит?
Данька недоуменно повел плечом.
– Это твой отец.
Клышу-старшему – по легенде, Джону Листону – было поручено достать новую присадку к радиолокатору – в интересах Минобороны. Любой ценой. Локаторы эти не относятся к числу особо секретных – применяются на гражданских судах. Но пригодны и для использования в военных целях. То есть, с одной стороны, достать, приложив усилия, присадку можно на вполне легальной основе. С другой – покупка узкофункциональной дорогостоящей вещи может привлечь внимание ФБР. Поэтому такая закупка шифруется, проводится через подставные фирмы… Дабы гарантировать выполнение задания, Листон решил действовать сразу в двух направлениях – через различные, не связанные меж собой каналы. И, что бывает нечасто, – на обоих добился успеха. Нужно было немедленно завершить реализацию – выкупить товар у обоих продавцов и переправить заказчику. Листону выставили счета. В свою очередь, Листон затребовал у руководства деньги на покупку. И тут от заказчика – Минобороны приходит отказ: заказ был на один аппарат. Этот аппарат они оплачивают и забирают. Со вторым же посредник волен делать что угодно. КГБ, в свою очередь, объявил своему агенту, что вторая присадка – излишняя роскошь, разбазаривать государственные средства комитет госбезопасности не уполномочен. Потому со второй присадкой агент волен поступить по своему усмотрению: вернуть продавцу или перепродать. Выкупить вещь ценой в несколько миллионов за свой счет Джон Листон возможности не имел. Произошла заминка с платежом. Высветились обе покупки, в центре которых оказалось одно и то же физическое лицо: коммивояжёр, и по роду деятельности, и по финансовому положению от военного направления бесконечно далёкий. Вразумительно объяснить, по чьему поручению и на чьи деньги покупался «товар», Листон не сумел. ФБР начал, само собой, раскручивать связи, предыдущие сделки. Тайное стало явным, и через короткое время американский гражданин Листон был разоблачён как советский шпион. Правда, выявить связи не удалось, – накануне ареста Джон Листон застрелился. Вышел скандал. За провал глубоко внедрённого агента положено отвечать. Агент и ответил, – виновным в провале был признан сам Клыш-старший, проявивший несанкционированную инициативу.
Дядя Слава, закончив рассказ, дотянул рюмочку. Данька сидел, будто оплеванный, не вполне осознавая то, что услышал. Высокое искусство глубинной разведки и мелкое крохоборство прижимистых хозяйственников – в его мозгу в одно целое не увязывалось.
– Какая-то чепуха, – просипел он. – Положим, для Минобороны – это безвестный посредник. Но КГБ?! Спалить из-за жлобства глубоко законспирированного агента?
Он заискивающе зыркнул на дядю Славу, будто надеялся, что тот сейчас ощерится в обе фиксы и заявит, что пошутил.
– К тому я и начал, – дядя Слава потянулся к минералке. – Ржа, она всюду ржа… Завелась, поди выведи.
Филатов деликатно скосился на настенные часы, – он уже опаздывал на самолёт.
– А хочешь перцу на закуску? Ещё через неделю на КГБ вышло Министерство внешней торговли. Они уж с год судорожно искали такую же присадку – для китайского партнера, готового переплатить втрое.
– Как жить-то? – простонал Данька.
– Весело, с живинкой! – хлестнул дядя Слава. – Не ломаться, а переть своим ходом. Чтоб другие подле тебя к твоему шагу пристраивались… Назло всем крохоборам. Они нас учат Родину любить. Но помяни – выйдет случай – первыми кинутся её растаскивать. Только Родина – это не они. И не им нас патриотизму учить. Она в тебе. И как ты её пользу понимаешь, такой она и станет. Если мы с тобой отступимся, так и вовсе не заметим, как державу в лохмотья раскроят.
Филатов поднялся. Оглядел повидавшего виды молодого мужчину, вдруг сделавшегося прежним, растерянным мальчишкой. Прощаясь, неловко потрепал по плечу.
– Демобилизуешься, к нам, в Москву, переберёшься? Мать только об этом и мечтает.
– Да нет, – отказался Данька. – Я уж домой. Ребят повидаю.
– К ёжикам! – блеснул золотой фиксой дядя Слава. – Это тоже к слову о Родине. Что Родина, как не друзья и близкие? Когда есть кто ждет и к кому тянет вернуться.
«Если бы ждала!» – подумалось Клышу. И, как всегда при воспоминании о Кармелле, в груди зажглось, – жарко и душно.
ГЕНЕРАЛЬНОГО СЕКРЕТАРЯ ЦК КПСС трясло, как Незнайку за рулём. То в панике от того, что происходит со страной, со всех сил жал на тормоз. И тогда появлялся запретительный Указ «Об усилении борьбы с извлечением нетрудовых доходов» (3.05.1986 г.), то в приступе эйфории вновь газовал, и следом на свет появлялся Закон СССР «Об индивидуальной трудовой деятельности», давший старт кооперации (ноябрь 1986 г.), Закон о соцпредприятии (11.12.1986 г.). Учреждались совместные предприятия – с участием иностранцев.
Ветви власти в борьбе за власть цеплялись одна за другую. Первые (консерваторы) отчаянно пытались притормозить разгоняющийся автомобиль, реформаторы, напротив, изо всех сил газовали.