– А это моя нынешняя бригада. Знакомьтесь, – Меншутин выхватил из-за соседнего стола освободившийся на время танцев стул, плюхнулся, разом объединив две компании. – Мой зам Саша Фёдоров, – показал он на здоровяка. – Шура Большой… Светлая голова. Один из лучших оперов.
Клыш демонстративно удивился.
– А это тоже Шура, – ткнул Боб в невысокого, сбитого парня с длинным и тонким, будто корабельный киль, носом. – С приставкой Супер.
Носач с притворным смущением потеребил нос. По особому, мужскому гоготку причина клички стала ясна.
– А это – Лёвушка, наш следопут!
Яйцеголовый изобразил деликатный поклонец. Пушок на лысине задрожал, будто поляна одуванчиков под порывом ветра.
– В общем, перезнакомитесь, – прервал представление Меншутин. Щедро плеснул себе. При выжидательном молчании заглотил. Ухватил пучок зелёного лука. Зачавкал.
– Не тяни за хвост, Боб! – потребовал Фёдоров. – Говори, чего в колонию мотался?
– Сообщили, будто по низу прошла информация насчёт прошлогоднего убийства кассира.
– И?!.. – Фёдоров, дотоле благодушный, заволновался. – Балясный всё-таки?!
– Информация в цвет. Всё сходится на нём.
– Он, точно! Я его ещё в прошлом году вычислил. Но скользкая же сволочь! – Фёдоров долбанул кулачищем по столу. – Рупь за сто – специально нырнул на зону по мелкой кражонке – отсидеться, пока с убийством затихарится. Появилось, на чём прижать?
– Там на Лапу выходы проглядывают, – небрежно, будто об обыденном, произнёс Боб. Пучок лука во влажных губах его быстро, будто усы, шевелился.
Заметил, что присоединившаяся троица с жадным интересом вслушивается в диковинный разговор. Оборвал:
– Завтра на работе покумекаем.
– Может, и впрямь получится зацепить?! – Саша Фёдоров от избытка эмоций вскочил. Обхватил за плечи того, кто поближе, – Клыша.
– Вот она жизнь, паря! Найти, изобличить, посадить гниду. Что может быть слаще?
Порыскал глазами. Схватил с подоконника графин и, в свою очередь, долбанул его об асфальт. – Это чего получилось? Си? Фа?! – обратился он к троице.
– Крещендо! – Алька показал большой палец.
Потихоньку подступил последний получас перед закрытием – с братанием столов, съёмом неразобранных барышень. Солист ресторанного оркестра рыжеволосый усач-гастролёр Владимир Пуринашвили уже перешёл с камерного Визбора на «Семь-сорок»…
Столы сильно поредели. Сновали с объедками на подносах притомившиеся официанты. Незаметно разошлись опера. Первым ушел Саша Фёдоров – к беременной жене. СуперШура, стеснительно теребя нос, сообщил, что через час у него вербовочная встреча с новой агентессой. Тихий голосок его побулькивал от предвкушения. Задремал среди объедков и окурков упившийся Лёвушка.
Оська, вспомнив, что Светка на сегодня взяла отгул, заторопился домой. Зато Алька был востребован. Его наперегонки приглашали две девушки. Он не отказывал ни одной, пустив дело на самотёк. И поначалу даже назревала женская ссора. Но потом как-то само собой рассосалось: исчезли все трое.
Меншутин и Клыш переместились за соседний, подставленный столик. Меншутин вяло поколупал куцую, заветревшуюся закуску, ловко ухватил за хлястик пробегавшего мимо набриолиненного официанта.
Тот дёрнулся, резко извернулся. Увидел перед собой начальника уголовного розыска.
– Борис Ермолаич! – озлобленное личико его ужалось в сладостный кукиш.
– Ты чем угро кормишь, поросёнок? Жрать невозможно, – рыкнул Меншутин. – Найди что-нибудь поприличней. Рыбки какой. Или по шницелю. Живо, Тимоша!
– Да откуда ж, Борис Ермолаич? – Тимоша проникновенно приложил руки к груди. – Конец вечера. Кухня вот-вот закроется. Разве что огурчиков с помидорчиками нарубить.
– И водки добавь! – согласился Меншутин.
Недобро посмотрел вслед.
– Видал? Для начальника угро у него пожрать нет.
– Но в самом деле – вечер на излёте, – урезонил его Клыш.
– На излёте! Только прежде – разбился бы в пыль, а достал. Я его от тюрьмы отмазал. А ныне ишь ты, года не прошло – на излёте!
Меншутин ухватил Клыша за лацкан. Придвинулся вплотную.
– Вся страна на излёте. Эх, Данька! Пока ты воевал, у нас здесь всё маткой наружу вывернулось. Хрен знает, куда катимся. Сам-то куда думаешь податься?.. В милицию не хочешь? Нам следаки позарез нужны.
Вот уж о чем Клыш вовсе не думал.
– У меня ещё два года учёбы, – ушёл он от ответа. – Да и не по мне это – за ворьём гоняться.
Меншутин обиделся.
– Не того пошиба, стал быть! Так и воры нынешние другого пошиба стали. Прежнее ворьё на задний двор задвинуто. Предприниматели какие-то мутные грибами из-под земли попёрли. Говорят – новая экономика. Может, и так. Только пены вокруг полно. Поди разберись, кто нужен, а кого к ногтю бы, как вшу… Да вот, главный грибник! – он посмурнел.
В ресторан вошел Саша Лапин. Рослый, крупный, в «ловкой» тройке. С золотыми часами на цепочке. В руке – вишнёвая трость с янтарной львиной мордой.
За плечом его вырисовывался официант Тимоша. Данька подметил, что спесивый Пуринашвили, разглядев вошедшего, принялся глубоко кивать, ловя ответный взгляд.
Лапин неспешно огляделся. Тимоша подступил, припал к уху, кивая на «ментовский» столик. Лапа поколебался. Помахивая тростью, подошёл к столику Меншутина. Окатив ароматом добротного мужского одеколона «Кремль». Безразлично мазнул взглядом по его соседу. То ли не узнал, то ли не счёл нужным признать.
– Здорово, мент. Слышал, искал.
– Здорово, Лапа.
– Могу присесть?
– И присесть, и сесть. В зависимости от результатов.
Лапа достал крупный носовой платок, протёр сиденье.
– Никак пугать надумал?
– Чего мне тебя пугать? Посажу, так разом.
– Ой ли? Новой крови на мне нет. Во всяком случае, считанной.
Лапа приподнял графинчик, взболтнул:
– «Палёнка». Да и закусон, будто в прежние времена в сарае под «гнилуху» за девяносто две копейки, – он брезгливо поддел на вилку заветрившуюся докторскую колбасу.
Обидчивый Меншутин заиграл желваками.
Чокнулись. Выпили.
– Работать, наконец, устроился? – буркнул Меншутин.
– Да я и не переставал. Как и раньше, в ночную. Зарплата сдельная, – с нескрываемой издёвкой ответил Лапа.
– Меня Лапой кличут, – пояснил он – для Клыша. – Есть мало́й брат. Задорный пацан. Вот у него кличка – Лом. Мозгов не хватает, так норовит на силу взять.
Перевёл потяжелевший взгляд на Кибальчиша. – Но лом, если по делу, – ты, Боб. Прёшь танком. Ни вправо, ни влево! А жизнь меняется. Новых подходов требует. Я так, наоборот, нынче старорусским искусством проникся. Картины, иконы. Особый дух старины. Припадаю и – такая благостность делается.
– То-то по области церковные кражи пошли! – Меншутин ухмыльнулся.
– Странный у нас базар, – разочарованно протянул Лапа. – Бакланишь по городу невесть что. Или забыл, кому обязан? Если б я тот гоп-стоп на себя не взял, ныне не кумом бы восседал, а на зоне чалился.
– Ты меня на слабо́ не бери! – узкие губы Меншутина сошлись в скобку. – Гоп-стоп ты на себя взял, потому что по групповухе срок потянул бы вдвое! Да и вообще: с той поры рельсы наши далёко разошлись. Не до кумовства! И говорю напрямки: подловлю – сядешь!
– Не опасаешься мне такое? – полные, красиво очерченные губы Лапы побелели. – Я ведь памятливый.
– Чего мне тебя опасаться? – Меншутин пренебрежительно сцыкнул. – Под тобой кодла, а за мной – фронт! – он повел плечами. – И шпану вокруг тебя вскоре пересажаем. Того же твоего Ломика. Вырастил бандита подстать себе. В городе один хозяин должен быть!
– Ты?
– Не ты же.
Они сцепились взглядами.
Первым отвёл глаза Лапа. С той же блуждающей ухмылкой подлил себе водочки, пригубил.
– Был ты, Кибальчиш, упёртый. А ныне вовсе фишку не рюхаешь, – он посмоктал заветренный лимончик. – Времена-то как раз переменились. И тем, кто на новую дорогу ступил, всяческий профит. Ты вот мне гоп-стопы пацаньи поминаешь, а я в предпринимательство думаю двинуться. Агентство учредил по оказанию правовых услуг. Очень перспективное начинание. Многие из ваших – ментов, прокуроров – интересуются. – Он насмешливо пошелестел пальцами. – Так что как бы твой фронт ко мне в холуи не переметнулся!
Похлопал начальника угро по запястью.
– Пока не поздно, приходи, Боб. По старой памяти всё порешаем. А завоюешься на своем фронте – только и останется из мест, что на воротах. Шлагбаум поднимать.
– Задушу! – прорычал Меншутин. Опёрся на стол, напружинился. Клыш предостерегающе сжал ему под столом колено.
– Непросто это, – Лапа насмешливо похлопал себя по бычьей холке. Подозвал поджидающего в сторонке официанта. – Тимоша! Кабинет!
– Уже освободили!..
– Коньяк. Закусить чего-нибудь.
– Сделаем-с! Вчера икру, белужку завезли, – отводя вороватые глаза от начальника розыска, шёпотом зачастил официант.
– Пури! – Лапа чуть повысил голос. Оркестр предупредительно смолк. Пуринашвили подался вперёд – со вниманием.
– С этой минуты – играть моё любимое! – он подхватил трость. Поднялся. Тимоша забежал вперёд, сопровождая к кабинету.
Меншутин с пьяной тоской смотрел вслед бывшему дружку.
Цепко ухватил Клыша за запястье.
– Понял хоть, о чем этот трендел? Правовые услуги, как же! Колпаки крутит! – встретил непонимающий взгляд. Пояснил. – Напёрсточников крышует. Ныне и вовсе самое грибное время для него пришло. ИТД (лица, занимающиеся индивидуальной трудовой деятельностью), кооперативы попёрли. За них взялся. Ты вникни, паря! Если такие подгребут под себя кооперативы, так они такими и станут – бандитскими, – Боб зашептал, щедро брызгая слюной. – Ещё в прошлом годе по «малинам» от меня ныкался. А ныне поди ж каков гусак! На поверхность всплыл! И страха не видать. Стало быть, его самого какая-то накипь во власти уж крышует. Прежде-то, худо-бедно, но против криминала стояли единым фронтом: милиция, комитет, суды, исполкомы. Тёрки меж собой ведомственные, конечно… Типа кто круче. Не без того. Но против криминала – стена! Что мы, что Контора. А нынче оперативную комбинацию затеваешь, глядь: то тут утечка, то там протечка… Чуешь, к чему всё?