Окатов требовательно посмотрел на Студёного.
– Байки всё это, – отмахнулся тот. – Появился один в посёлке. Известный балабол. Пить нельзя, вот и бродит по ночам по посёлку. А после врёт что ни попадя.
Клыш собрался вмешаться, но Меншутин быстрым движением сжал его руку.
Окатов заметил. Показал на Клыша:
– Тогда почему всё сам? У тебя ж следователь под рукой был. Мог бы и дело возбудить, и задержать. А ты его вдруг сплавил.
– Потому и сплавил, чтоб пацана не впутывать, – буркнул Боб. Демонстративно показал на часы. – Так что, герр майор? Идти писать рапорт? А то у нас с этой кражей работы невпроворот.
– Вы не нахальничайте, Меншутин! – Окатов поднялся. – Рапорт будете писать в инспекцию по личному составу в связи с превышением служебных полномочий. Возбуждение уголовного дела без следователя. Задержание в качестве подозреваемого без визы руководства! Думаю, на вас хватит.
Меншутин осклабился. Ёрнически приложил два пальца к виску, развернулся через левое плечо.
– И насчёт склада… – остановил его Окатов. – Я уже дал команду немедленно распечатать… Так что бесполезной инвентаризации не будет.
– Конечно, не будет, – согласился Меншутин. – Её уж провели.
Поражённый Окатов зыркнул на Студёного.
– Да туфтит, – растерялся тот. – Чтоб за два дня… Да и кто б полез без команды?
– КРУ! – рубанул начальник угро.
– Контрольно-ревизионное управление области?! – не поверил Окатов. – Да у них очередь на месяц вперёд расписана. Это кто ж должен был дать команду?
Он растерялся, – всё становилось неподконтрольно.
– Кто б ни дал, а сделали, – Меншутин ухмыльнулся. Держался он вызывающе. – С утра мой зам поехал за актом. Вот и поглядим, насколько шубки потянут… Да не он ли?
В самом деле, от дежурной части донёсся возбуждённый голос Саши Фёдорова, следом срывающийся выкрик дежурного:
– Смир-рна-а!
И тут же до озноба знакомый густой бас. Окатов машинально поднялся, поправил галстук, пробежался руками по кителю. Нашарил фуражку, примерился к околышку.
Студёный с изменившимся лицом принялся оправлять джемперишко, слюнявить волосы.
Дверь распахнулась. Вошел рослый подполковник милиции – свежий, большеротый, грозно улыбчивый. Начальник райотдела Андрей Иванович Трифонов.
Окатов бросил руку к козырьку.
– Товарищ подполковник! Докладываю. За время Вашего отсутствия…
– Здорово, Окатыч! – благодушно перебил тот. Кивнул подтянувшемуся Студёному, ненароком скользнув взглядом по неопрятному джемперу, по засаленной ширинке на брюках. Всмотрелся в Клыша. Данька шагнул вперёд. Набрал воздуха.
– Не представляйся. Ещё в чайной познакомились. Под чаёк, – Трифонов подмигнул.
Перевёл взгляд на Студёного:
– Помнишь, сколько я тебе талдычил про эту Балясную? Что всех подставит. И в ответ ни рылом ни ухом. Всё, мол, хорошо, прекрасная маркиза. Ещё б не хорошо, если из подсобок у неё не вылезал. Надо было человеку контузию за тысячи километров отсюда получить, демобилизоваться, к нам на службу поступить, лично задержать вора, – чтоб, наконец, невероятное сделалось очевидным.
Студёный прокашлялся с непонимающим видом.
Трифонов, потеряв к нему интерес, оборотился к своему заместителю.
– И ты, Юрий Михайлович, сказать по правде, хорош. Всё отношения выстраиваешь, обидеть руководство лишний раз боишься. Вот они за нашими спинами и расцвели в полный рост. Перестройщики хреновы!
– Да в чем дело-то, Андрей Иванович? – втиснулся, наконец, Окатов. – Только появился. И с места в карьер разнос. Если насчёт Маруськиной копилки, знаем. Копеечное дело.
– Эва как широк! Недостача – сорок семь тысяч для тебя копейки?!
– Сколько? – переспросил Окатов осевшим голосом. Студёный сделался совершенно бурым.
– На складе с остатками 90 тысяч рублей – недостача сорок семь тысяч! – отчеканил Трифонов. Ткнул в Студеного. – Потому Балясная изо всех сил пыталась помешать инвентаризации. Она-то под сурдинку хотела проскочить. А как вора с рюкзачком повязали, на попятный пошла. В общем, так, Арсентьич. Хватит сторублёвые «палки» по обвесам да обсчётам строгать. Немедленно, отставив всё остальное, наваливайся…
Студёный замешкался.
– Пулей в ИВС! – рявкнул Трифонов. – И чтоб вернулся с признательными показаниями. Если ты и на таком материале Балясную не «развалишь», выгоню за профнепригодностью.
Неловко кивнув, Студёный выскользнул из кабинета.
– Ни черта у него не выйдет. Палочником прожил, палочником и на пенсию уйдёт, – прикинул Трифонов вслед начальнику ОБХСС. Упёрся тяжёлым взглядом в начальника розыска. – Да и тебе, Борис, пора перестать лбом в стену ломиться. Марина девка тёртая. На «слабо́» без железных доказательств не пробьёшь. Но у каждого есть заветная ниточка. Только нашарь. А там – потяни и распутаешь узел. Нужна свежая идея. Устрой мозговой штурм. А мы пока с Юрием Михайловичем за жизнь потолкуем. Освобожусь – загляну!
Данька совсем готов был убежать из отдела. Он уж давно ёрзал в нетерпении, – поглядывал на расписание электричек до Чухраевки.
Но спустя полчаса в кабинет зашёл Трифонов – в сопровождении Меншутина. Трифонов уселся на свободный стул. С интересом оглядел новичка-следователя.
– Что преступника взял, – молодец. Но ты следователь. А для следователя истинная смелость – соблюдать закон. На тебя жмут, требуют, грозят. Выговорешники сыпят – а ты на своём стоишь! Чем сейчас занимаешься?
Услышав, что Мещерским, удивленно приподнял бровь.
– Мещерский находится в оперативной разработке, – доложил Клыш. – Заведено ОРД. Возобновили уголовное дело.
– Ну-ну, – несколько озадаченно буркнул Трифонов. – Что ж, на то другая храбрость нужна…
Он достал из кармана пачку «Казбека», с аппетитом закурил. Вновь вернулся к прежнему разговору.
– Балясная фигура промежуточная. Её теперь так и так уберём. Не в тюрьму, так с работы выгоним. А вот то, что за Балясной Лапин высвечивается, – это и впрямь важно.
При упоминании Лапина Меншутин набычился.
– Они с её мужем – Балясным – по первой ходке на зоне сдружились, – объяснил он Клышу. – С тех пор плотно контачат.
– Если последняя кража – дело Лапинской группы, то и прошлогодняя его. А значит, и убитый ревизор на нём, – прикинул Трифонов. – Жаль, не сумели вовремя уличить, теперь приходится наощупь.
– Да не боись, Андрей Иванович, – успокоил его Боб. – Лапу я все равно прихвачу. Не на этом деле, так на чём другом.
Лоб Трифонова пошел морщинами, – беспечность подчинённого его встревожила.
– Не будет никакого «на чём другом»! – жёстко возразил он. – Будто не понимаешь, в какое время живёшь. Я за этот год по Союзу поездил, нагляделся. От Узбекистана до Татарстана. Повсюду одно и то же. Криминал вовсю легализуется. Через кооперативы обрастают учтёнными деньгами и рвутся во власть. А дружок твой Лапа – из самых умных. До большого негодяя вырос. К политике присматривается. Думаю, сам уж давно на дело не ходит. И если не ухватишь Лапу по прежним делам, так и вовсе не дотянешься.
Клыш внимательно слушал. По сути, сейчас от Трифонова услышал то же, что перед этим в ресторане от самого Меншутина, а до того – от дяди Славы.
Меншутин осклабился:
– Под твоим-то руководством и не ухватить? Всю плешь проешь.
– Не будет никакого моего руководства, – ответил Трифонов, принуждённо. Побарабанил пальцами. – Через месяц-другой ухожу в Академию МВД.
Боб охнул.
– Как же это? – выдавил он растерянно.
– Да вот так! – Трифонов отчего-то рассердился. – Защищу диссертацию по криминологии. Стану других учить тому, в чём сам запутался. Но в одном разобрался твёрдо. И вас обоих прошу усвоить. Криминология – наука, которая изучает преступников-неудачников. Которые попались, – уточнил он. – А удачливых преступников изучает политология. Как бы Лапин, пока мы тут время теряем, не перебрался во второй разряд.
Поглядел на совершенно потерянного начальника угро:
– Жаль вот, с квартирой тебе помочь не успел.
Квартира была главной головной болью Бориса Меншутина.
Однокомнатная «хрущёвка», в которой жил он с женой и дочкой, располагалась на последнем, пятом этаже. Квартирку пробил ему Трифонов. Для выросшего в подвале Меншутина отдельная площадь поначалу представлялась хоромами. Кто мог предвидеть, что ушлый хозяйственник подсунул из жилого фонда неликвид? Антисанитария обнаружилась спустя год. На потолке начали проступать бурые пятна от подтекающей теплоцентрали. В воздухе скапливались тяжёлые пары, дышать которыми малышке категорически возбранялось, – девочка родилась недоношенной, со слабыми лёгкими. Чуть что, заболевала.
Как-то после очередного признания лучшим оперативником года с награждением именным фотоаппаратом «Зенит» Меншутин набрался духу и попросил заместителя начальника УВД помочь лучше с улучшением жилплощади. Тот поморщился, переменился в лице, насупился разочарованно – такой меркантильности не ждал.
Но и смотреть, как тает здоровье малышки, чахнувшей из-за сырой штукатурки, у отца сил не было.
Борис, скрепя гордое сердце, ходил по инстанциям, потрясал актами, заключениями. Но все просьбы об улучшении жилищных условий заканчивались отказами. К тому же вызывали недоброжелательное отношение прочих очередников.
Невозможность помочь собственным близким угнетала грозу преступного мира и словно выжигала изнутри.
– Я попросил, чтоб без меня тебе помогли с обменом, – произнёс Трифонов. – Пообещали на будущий год.
По смущенному тону его было заметно, что в обещания эти он и сам не слишком верит.
– Кто ж за тебя-то теперь будет? – спросил Борис. – Неужто!?…
– Окатов, да, – подтвердил Трифонов. – Его Москва подпирает. Поэтому опять же, Борис, – со Школой милиции. Сколько напоминал! Самые дебилы уж дипломы получили, а ты всё штаны на втором курсе просиживаешь…
– Да не лежит душа!
– Десять классов тоже нарисовал?
Меншутин неохотно кивнул.