нно сейчас, когда мы с вами языками чешем. Я срочно на комбинат! Прикинем, что можно сделать!
Убежал в спальню.
– Томка, опять костюм не готов! – донеслось оттуда через минуту. – Дождёшься – уволю!
Перед уходом прихватил растерянного Альку за локоть, пожал примирительно:
– Запомни накрепко! Если чужая беда для тебя чужая, она придёт к тебе!
В тот же день в телефонном разговоре с приятелем-музыкантом Алька услышал, что несколько рок-групп сговорились вылететь в Армению с концертами в пользу пострадавших от землетрясения.
Решение пришло в долю секунды.
– Я с Вами! Заколите одно место под меня. Выезжаю спехом! – выкрикнул Алька, не дав возразить. Покидал в рюкзак все наличные деньги.
Музыкантам удалось втиснуться в транспортный самолёт, на котором летела бригада врачей и военно-полевых хирургов – в помощь группе Чазова. В пути узнали, что разрушения затронули едва не половину Армении. С тем же самолётом летел могучий великан с внимательными умными глазами. Алька с придыханием узнал в нём знаменитого спортсмена: двукратного олимпийского чемпиона по классической борьбе в тяжелом виде Юрия Борейко. После окончания спортивной карьеры он защитил кандидатскую диссертацию. С началом перестройки активно выступал на митингах, где привлекал внимание острой критикой в адрес властей. В последние годы Борейко стал известен как член межрегиональной демократической группы, близкий к Гавриилу Попову.
Общительный Алька, досконально знавший спортивную карьеру знаменитости, нашёл случай познакомиться, и оставшийся путь с восхищением пересказывал герою его собственные спортивные подвиги. Кому не нравится, когда нас любят? За время полёта они стали приятелями.
Медиков ждали с нетерпением. Тотчас повели к поджидающему вертолёту. Подошли и к Борейко – судя по костюму, один из местных чиновников. Поздоровался аккуратно.
– Мне поручили вас встретить и передать благодарность за отзывчивость. Но нам сейчас не до агитации.
– Мне тоже, – отреагировал Борейко.
– Но Вы не представляете… Порядка сорока тысяч погибших. Множество инвалидов. Огромное число под завалами. Армия не справляется.
Он кивнул на солдат, бегущих строем к военному вертолёту.
– Тем более, раз армия не справляется, ей нужна помощь. Добровольцев ведь принимаете?
– Да, конечно. Но там даже целых домов нет. Только-только устанавливаются палатки с отоплением…
– Годится, – перебил его Борейко. Подтянул двумя пальчиками. – Слушай, я ведь не только горлан. Я ещё и мужик. Надо разгребать завалы – разгребу не хуже прочих. Веришь?
– Как не поверить, – чиновник болезненно поморщился, – двух пальчиков хватило, чтоб повредить плечо. – Что с вами делать, летите… Я позвоню, чтоб встретили.
Вопросительно глянул на Альку.
– Мы вместе, – выпалил тот. Подбежал к приятелям-музыкантам. Сунул рюкзак с деньгами.
– Добавьте, чтоб вместе с вашими!
Наспех пожав руки, припустил следом за Борейко.
Ещё с вертолёта открылось удручающее зрелище. Города внизу не было. Панельные дома под ударами стихии сложились костяшками домино. Кое-где клыками торчали сохранившиеся остовы кирпичных стен. Сплошные строительные руины. Поднимались в морозное небо дымы. То там, то сям среди развалин возникали всполохи пожаров.
Борейко не отрывался от люка. Крупное скуластое лицо вплющилось в стекло. По щеке сползала слеза.
– Что ж, потрудимся, – прорычал он.
С земли всё выглядело ещё страшнее. Боль и ужас человеческие обрушились на добровольцев сразу по прилёту.
Количество предполагаемых жертв исчислялось в десятках тысяч. Выжившие бродили по зимним улицам – без тепла, пищи, медикаментов, – больницы в руинах, автодороги, по которым могла бы быть подвезена помощь, блокированы трещинами.
Но уже вовсю шли первоочередные работы. Устанавливали отапливаемые палатки, в которые сносили искалеченных, обмороженных людей. Развёртывали полевые кухни. У завалов рычали экскаваторы, к пожарам пробивались пожарные команды.
Подвезли на вертолётах и выгрузили пирамиды гробов. Опознанных тут же хоронили.
Борейко, наскоро кинув чемоданчик в выделенной палатке, сразу включился в работу. Деятельный, энергичный, он мигом сколотил вокруг себя бригаду из студентов-добровольцев, которую охотно использовали в помощь военным, пожарным. Работать приходилось чем придётся: ломами, молотками. На второй день их переключили на расчистку завалов. Прежде всего, там, где сохранялась надежда обнаружить под обломками живых. На месте разжились ножовками, зубилами, кувалдами. Не было даже кусачек, и арматуру приходилось пилить вручную. В темноте – при свете фонариков. Прожекторов в городе не было. Борейко работал, не зная устали. Огромный, распаренный, голый по пояс среди мороза, он сдвигал неподъемные камни и плиты, заменяя собою шагающий экскаватор, которых не хватало. Он торопился спасать. Кажется, убеждённый, что если не спасёт он, не спасёт никто. Старался не отставать от бригадира и Алька. Порой действительно удавалось обнаружить и вытащить выживших. Иногда невредимых, больше – искалеченных. Но гораздо чаще это оказывались трупы. С каждым днём живых находилось всё меньше. На исходе дня, обессиленные, доползали до палатки и рушились на скатки. Но уже с первым рассветом неугомонный бригадир принимался теребить бригаду, – подъем, ребята! Время не ждёт.
На пятые сутки к Борейко подбежал старый, ссохшийся от горя армянин. Ухватил за рукав.
– Ашхен, Ашхен! – объясниться не мог, по-русски не говорил вовсе. Побежали за ним следом – к развалинам кирпичного одноэтажного дома, – видимо, жилище старика.
– Ашхен! – гортанно кричал он, припадая к одной из плит, закрывавших вход в подпол.
Бросились на землю, вслушиваясь. Тишина.
Кажется, несчастный старик тронулся от горя. Развели сочувствующе руками. Потянулись назад.
Оббежал, рухнул на колени.
– Ашхен! – умоляюще зарыдал он. Принялся хватать руки, целовать.
Острослухий Алька вновь припал к земле, поднял руку, требуя тишины. Наконец, поднялся.
– То ли чудится… Как будто детский плач, – неуверенно сообщил он.
– Будем работать, – принял решение Борейко. – Отрезаем кусок плиты, пробуем приподнять. Другого варианта нет. Ну что? Вперёд за орденами?
Пытаться подогнать экскаватор было бессмысленно, – подхода к руинам не было. Пришлось работать вручную: пилили, долбили, крошили. Час-другой-третий. Сменяли друг друга. Только старый армянин отказывался смениться. Упрямо поднимал и опускал лом.
Кое-как отделили часть плиты, острым узким углом перекрывающую вход вниз. Места, чтоб поднять, было на одного.
Борейко склонился, поднатужился, пробуя, будто штангу на помосте. С усилием чуть приподнял. Бросил.
Оборотился к Альке, уже изготовившемуся с фонариком в руке.
– Не слабо, однако, – озадаченно прикинул он. – Разве что с полминуты… Замешкаешься, там и останешься. Готов?
Алька нетерпеливо кивнул. Ещё двое с боков приготовились подсунуть ломы.
– Ну, с нами Олимпийские боги! Пошли!.. – зарычал Борейко страшно и потянул плиту вверх. Он ещё приподнимал, когда Алька вьюном уж ввернулся в щель.
Борейко приподнял плиту на уровень груди. Ноги будто вросли в землю, трицепсы канатами ходили по спине его, страшные, с верёвку жилы взбухли на висках.
Тут увидели, что подставленные ломы под непомерной тяжестью принялись сгибаться, – силы оставляли гиганта. Кто-то бессмысленно попытался ухватить сбоку – помочь.
Бросились к щели с фонариками:
– Олежек, милый! Быстрее!
– Да зацепилось тут! – невнятно послышалось из подземелья.
Борейко, помогая себе, зарычал. Рычал, чем дальше, тем яростней. Вскинул голову.
– Ну же, вы там! – простонал он, то ли Альку торопя, то ли небесам грозя.
– Держите! – послышалось из щели. У Альки приняли обвисшего ребёнка. Следом – стал виден он сам. Самые бесстрашные ухватили за руки, потянули. Рухнет плита – ни рук, ни ног не останется. Успели-таки.
– Всё! – крикнули Борейко. В следующую секунду плита упала, разметав известковую пыль. А сверху на неё лёг богатырь. Да так и лежал, раскинувшись. Разбросав руки. Из порезанных ладоней хлестала кровь.
Старик жадно выхватил из чужих рук внучку, побежал к «скорой помощи», поджидавшей в проулке.
– Что надо старичина, – оценил Алька. – Его бы в нашу молодёжную бригаду.
После того случая Алька прозвал Юрия Борейко Громовержцем.
Прилетевший в Спитак с группой итальянских спасателей, в сопровождении телевизионщиков, секретарь ЦК компартии Армении нашёл знаменитого спортсмена среди развалин. Итальянцы во все глаза глядели на могучего атлета.
– Наш знаменитый олимпийский чемпион, – представил его секретарь – под софиты. – Одним из первых пришел на помощь. Армянский народ навсегда сохранит в сердцах благодарность к тем, кто откликнулся на нашу беду. Товарищ Борейко, откройте митинг. Скажите несколько ободряющих слов первопроходцам из Европы.
– Нет времени на митинги! – громыхнул Борейко. – Включайтесь, ребята! Под завалами люди.
Итальянцы закивали энергично, требовательно заговорили. Митинг пришлось свернуть.
Массово стали высаживаться спасательные группы со всего мира.
Сменили их бригаду спустя десять дней. Борейко согласился уехать, когда надежды обнаружить живых не осталось вовсе.
Когда взлетали, внизу был уже иной город – палаточный. Пятьдесят тысяч палаток.
Прощались в Домодедово. Обнимались. Обменивались адресами. За эти дни сроднились.
Все уж разошлись. Борейко придержал Альку.
– Не теряйся, – попросил он. – Обязательно не теряйся. Нечего тебе в провинции тереться. Ко мне приезжай. Найдём дело по плечу. Помни, мы одной крови, и от нас зависит, какой сделается жизнь на планете.
Сжал за плечи – осторожно, чтоб не повредить, – и зашагал к поджидающей «Волге».
Альке ещё долго вспоминалось пережитое. Вопли женщин, ногтями скребущих завалы, всхлипы детишек, пробивающиеся откуда-то из-под обломков, – куда было невозможно добраться, перерубленные человеческие конечности. Чаще – во сне, иногда – наяву. И всякий раз его будто окатывало холодным потом.