И всё-таки Клыш непритворно радовался, – Оська остался жив. Пусть переломанный, с рассечённым лбом, сшитым каким-то коновалом – наспех, грубо. Но живой. И это главное.
– Красаве́ц! – счастливо констатировал Данька. Подсел на койку.
Гранечка не спал. При виде Даньки в накинутом белом халате рот его искривился страдальчески. Пошевелил пальцами из-под гипса, подзывая поближе.
– Дядя Толечка?.. Что, правда? – выговорил он.
Данька с чувством пожал его пальцы.
По Оськиному исхудалому личику потекли слёзы.
– Алька?.. Уже знает? – прошептал он.
– Куда денешься? Узнает.
– Ты б как-нибудь сам… И тёте Тамарочке. Чтоб не от чужих, – попросил Оська.
Клыш тяжко кивнул.
– Насчёт аварии, – вроде как между делом припомнил он. – Можешь хоть в двух словах – как произошло?
Оська отрицательно кивнул.
– Спал! – виновато прошептал он. – На коллегии наш вариант реконструкции утвердили – с поправками, конечно. Ну, дядя Толечка, понятно, всех в буфет…
– Тебя развезло, – подсказал Клыш. Оська кивнул.
– Последнее, что помню, – Кучумов на заднее сиденье загрузил, – признался он уныло. – Он-то сам как?
– Пока жив.
В палату заглянул Моргачёв.
– Ещё наговоритесь, – деликатно прервал он визит. – Завтра в отдельную палату переведём.
Клыш поднялся. Показал исподтишка пачку «Столичных». Сунул под матрас. – Чего принести?
Оська помялся.
– Ты это… – промямлил он. – Светку, если увидишь… Так, вроде ненароком…
Клыш отвернулся, чтоб не выдать недоброй усмешки, – Светка уж с неделю не показывалась на людях. Несколько дней назад её видели выходящей из вендиспансера.
В сущности, как следователю визит в больницу не дал Клышу никакой новой информации. Оська момент аварии вовсе не видел, водитель Кучумов находился в коме. И сколько в коме пробудет? Сутки – трое – семеро? Да и не уйдет ли вообще к Верхним людям?
Прощаясь, Клыш показал Моргачёву на палату, в которую положили водителя.
– Если очухается, сообщу, – с сомнением пообещал тот.
Снизу донёсся топот, – по парадной лестнице в валенках, не сняв шинели, через ступеньку поспешал запыхавшийся лейтенант Муравей. Моргачёв нахмурился:
– Эй, литер! Куда без халата?!
Он преградил путь. Но Муравей уже увидел Клыша.
– Едва успели оформить! – с сапом выдохнул он. Показал, что надо отдышаться. – Так что с дружком?
– Жив, по счастью! Спасибо тебе, Лёха… Так почему, говоришь, едва успели оформить?
– А потому. Что наперёд знал, то и случилось. Понаехало видимо-невидимо. Прокурор области с начальником УВД, обкомы-горкомы. Как услышали про Земского, уж и не до работы. Гутенко едва успел протокол осмотра накидать, а после вовсе на вытяжку стоял. Хуже нет, когда начальство. Хорошо хоть ключевую записку напоследок ему сунул.
Муравей выжидающе замолчал. От самодовольства щёки аж раздулись. Он в нетерпении ждал наводящего вопроса.
– Так что за ключевая записка? – подыграл ему Клыш.
– А номер телефона очевидца. Лёшка зря асфальт не топчет. Уж не хуже вас, следопутов, знаю, чего искать надо.
– Ну?! – уже не наигранно вскрикнул Клыш.
– А гну! Там за фурой ещё жигулёнок из Гомеля кандыбал. На его глазах всё и произошло.
Точнёхонько как я вычислил. Фуру на льду замотало и потащило на встречку, прям в лоб на комбинатовскую «Волгу». Та, само собой, вправо и – в кювет. А фура вывернулась опять на свою и уж там на бок легла. Выходит, сто пудов – дальнобойщиков вина. Свидетель говорит, что сам еле-еле увернул, чтоб фуре в жопу не влететь. Несло, будто на катке.
– Допросил?!
– Когда? Говорю ж, – понаехали. Только и успел Гутенке в карман сунуть данные жигулёнка. А самому свидетелю велел на месте ждать, пока не допросят. Следом – подъехали из ихней фирмы. Тут же наш Окатов. Понагнали технику, фуру подняли, покидали из косметики, что осталось. У них в городе филиал какой-то. Они ж, оказывается, косметику к нам везли, в кооператив… как бишь его?
– А ты зачем в больницу приехал? – сообразил, наконец, спросить Клыш. – Следователь – Гутенко. Он оформлял. Он и дело возбудит. Ко мне-то зачем приехал?
– Так поделиться.
– В лапу, что ли, дали? – пошутил Данька.
– Отчего в лапу? – Муравей обиделся. – Я взяток не беру. Косметики напихали, аж багажник провонял… Половина, считай, твоя… В райотдел подвезти?
– Лучше к Дому шёлка. Придётся сообщить вдове покойника.
И от того, что впервые назвал искрящего вечно, неугомонного дядю Толечку покойником, а тётю Тамарочку непривычным, горьким словом вдова, возникло у Даньки ощущение, что тем самым он самолично расколол время. Отколол милое детство от нынешнего: смутного, бурлящего.
Семён Башлыков, бывший начальник отдела капстроительства объединения «Химволокно», торопился по трассе на своих «навороченных» «Жигулях» третьей модели. Обезьянка на лобовом стекле моталась взад-вперёд. Казалось, содрогается от страха. Семён и сам боялся. Дорога скользкая, покрытая льдом, так что гнать напропалую было бы самоубийством, но всюду, где появлялась возможность, Башлыков прибавлял газу. Он мчался навстречу переменам в судьбе.
Изгнанный Земским с комбината, Семён перебрался в Клин на невидную должность начальника инвентарного цеха. Но, оставаясь общительным остроумцем, востребованным в любой компании, прежних связей с комбинатовскими приятелями не растерял. Легко приобретал он и новых друзей. И не только в Союзе. Будучи в командировке в Хельсинки сошёлся с директором местного завода по производству косметики. Даже, крепко попарившись, «забились» на создание совместного предприятия. Единственным условием финна было, чтоб участником с советской стороны был кто-то, вхожий во власть. Это совпадало с планами самого Башлыкова. Потому он подъехал к Девятьярову, прежнему однокурснику, ныне – первому секретарю обкома комсомола, и договорился о вхождении в совместное предприятие с советской стороны комсомольского НТТМ. Правда, при детальном изучении выяснилось, что среди близких к НТТМ лиц не кто иной, как «криминальный авторитет» Лапин, что могло отпугнуть осторожных финнов. Впрочем, по документам это не просматривалось, да и Лапа при ближайшем знакомстве оказался человеком вменяемым, – сам охотно держался в тени. Зато любой вопрос через него решался быстро и без проволочек.
СП оказалось не сверхприбыльным, но вполне успешным. Поставляемая косметика в условиях дефицита расхватывалась в драку. Вот только увеличить поставки маленькому заводику было не по силам.
Вскоре Башлыков, вникнув в уставные документы, узнал, что завод является крохотной частичкой транснациональной химической империи ACNA, принадлежащей одному из богатейших итальянских бизнесменов – Алехандро Аньери. Получив в наследство скромную фабрику, Аньери переоборудовал её под производство красителей и со временем стал первым итальянским производителем синтетических красителей для тканей. Башлыков от имени СП принялся донимать Аньери предложениями о сотрудничестве. Писал письма, посылал факсы, пытался дозвониться, – всё сбрасывалось на уровне секретариата. Да и сам Семён, хоть и надувал в письмах щёки, фонтанировал проектами, понимал, что предложений уровня международной корпорации у него нет и быть не может. Приходилось довольствоваться доходами от торговли косметикой. Впрочем, и этого можно было лишиться. Не раз и не два до него доводили недовольство «хозяина» созданным без его санкции «мелким» предприятием.
Всё изменилось в одночасье. Сегодня. Башлыкову прямо на работу позвонил партнёр из Хельсинки. Насмерть перепуганный финн предупредил, что в Клин уже дозванивается сам хозяин концерна господин Аньери. После чего разъединился, даже толком не объяснившись.
Впрочем, Башлыков и без того не сомневался, что речь пойдет о расторжении договора.
В этот день ожидалась очередная фура с косметикой, которую Башлыков намеревался раскидать по мелкооптовым точкам. По сведениям, фуру сопровождал менеджер компании, вероятно, с полномочиями на расторжение договора. Потому к телефону Семён подошёл с неохотой. Дозвонилась русскоязычная референтша. С её слов, несколько часов назад на шоссе Москва – Ленинград фура с косметикой попала в аварию. После чего она передала вторую трубку самому владельцу концерна. Это было удивительно. Ещё удивительней, что голос г-на Аньери звучал чрезвычайно взволнованно. Не сразу, с ужимками, но всё-таки он сообщил, что фуру сопровождал не кто иной, как его сын и наследник, и, больше того, – Аньери поколебался, но деваться, видно, было некуда, потому выговорил: – Есть предположение, что в момент аварии именно сын управлял машиной, и синьор Аньери просит господина Башлыкова как о личном одолжении немедленно выехать к месту аварии, разобраться и при необходимости предпринять все возможное, чтобы по отношению к сыну не были предприняты, – он замешкался, договорил: – крайние меры.
Услышанное меняло все расклады. Башлыков, ошалевший от открывшихся перспектив, пообещал немедленно отложить все дела, выехать на место, разобраться и – через своих людей в прокуратуре взять ситуацию под контроль. Чего не сделаешь для дорогого компаньона!
От такой фамильярности Аньери поперхнулся, но смолчал.
С этой информацией Семён дозвонился до Лапина. Лапин об аварии у поста ГАИ уже знал и, в свою очередь, поделился новостью, ещё более оглушительной, – при столкновении с финским большегрузом погиб Анатолий Земский.
Трубка едва не выпала из руки Башлыкова. Земский, всесильный Земский погиб! То есть его больше нет. В смысле – вообще.
Но раз так – невозможное становилось возможным. Гибель Земского полностью меняла расклады. Все прежние комбинатовские дружки во главе с Горошко оставались на своих местах. А стало быть, открывается дорога для возвращения на «Химволокно». Да ещё с совместным предприятием на плечах. А значит, появляется что предложить для сотрудничества транснациональной корпорации. Если, конечно, всё грамотно выстроить.
Башлыков бросился в машину. Всю дорогу он перебирал варианты, просчитывал возможные схемы.