При виде обмороженного, с рачьими глазами следователя Саша несколько смутился.
– Показания снимаю, – сообщил он. – Хозяева ничего не слыхали. Легли в девять. А проснулись к ночи, когда уж полыхало. По всем признакам, – самовозгорание. Так, что ли, Никифор?
Пьяненький хозяин закивал. По знаку Фёдорова, извлёк из-за ножки стола початую бутыль.
– Согрейся. От угара помогает… – предложил Саша.
Клыш отрицательно мотнул шеей. По виду хозяина легко определялось, почему ничего не видели и не слышали, – сами напились и заснули.
Данька подошёл к ведру с пристёгнутой кружкой, зачерпнул воды, жадно принялся пить.
– И много понаписал про самовозгорание? Порви, пока никто не увидел, – зло выдохнул он. Сгрузил под ноги Фёдорову брезент. Сам сел на лавку, прижался затылком к печке.
Фёдоров развернул брезент, отшатнулся.
– Труп, – коротко пояснил Клыш. – Сильнейшее обугливание. Определить, кто именно, невозможно.
Он сделал ещё глоток, остатками промыл глаза.
– Може, Ральф? – предположил неуверенно Никифор.
Из кухни послышался женский голос:
– Откуда Ральф? Ральфа Колдун ещё с месяц как с собой увёз.
Натягивая на ходу платок, вошла полнотелая женщина со спитым, как у мужа, лицом.
– Нюра, – представилась она. Вскрикнула от догадки:
– Не Копыто ли, избави Господи!?
– Кутёшин?! – холодея, догадался Клыш. – Он-то здесь с чего?
– Как раз с чего! – сердито возразила Нюра. – Колдун его оставил за домом присматривать, пока комбинат на баланс не примет. Вот, похоже, и доприсматривался.
– Так в завязке… – неуверенно напомнил Фёдоров.
– Недели две как развязал, – Никифор усмехнулся.
– Дома-то Дарья после больницы в ежовых рукавицах держит, – пояснила Нюра. – А тут шкалик, видать, добыл. Шмыг в терем – и вроде как по делу – приглядеть. А там уж упился без присмотра. Много ль ему теперь надо? Желудка-то с гулькин хрен осталось. Ну и…
Нюра достала из пузатого буфета ещё две липкие стопки. Отобрала у мужа бутыль, разлила остатки.
– Помянем, что ли? Каков ни был, а безобидный.
– Да, кому что на роду написано, – Никифор, заново опьяневший, глубокомысленно потряс узловатым пальцем. – Смерть, она все равно достанет. Если изнутри не сожгла, так снаружи спалила.
– Может, ещё и не он, – усомнился Саша.
– А кто ж, по-твоему?
Саша в замешательстве поскрёб затылок.
– Но как сгорел? – он принялся размышлять над недающимся уравнением. – Чтоб сгореть, топить надо. А сами ж говорите, ничего не видели. Дыма над трубой?
– Да какая труба? Печь хоть и была, но для форсу – изразцовая, – ответила Нюра. – Как её ёш? Камин, во! Всё как не у русских. А так… У него ж газ был проведён. Один на весь посёлок. Только в правлении, поссовете и у него. Немереные, должно, деньжищи отдал, – Нюра зашлёпала губами, – она считала. Вздохнула завистливо, – везёт же куркулям…
– Да при чём тут? – Никифор в нетерпении ждал случай перебить. – За газом присмотр нужен. Так что Колдун его наверняка, уезжая, перекрыл. А раз так, пришлось Копыту печку разжигать. Да ещё незнакомую, со всякими заграничными заслонками. Да пьяный… Всё одно к одному и сходится. Словом, светлая память.
Выпили не чокаясь. Никифор со смаком хрустнул огурцом.
– Но Колдун каков! – Нюра впечатала стаканчик о стол. – Напоследок, получается, наподлючил. Сам по Парижам в мармеладе, а мужика, хоть одного, хоть какого, но сгубил. Все они такие, – она напряглась, сверилась с потолком. – Жиды – русофобы!
– Будя чего ни попадя молоть. У тебя везде жиды. Он же граф! – муж потряс пальцем.
– Значит, жидомасон! – стояла на своем Нюра.
Оба принялись закипать. Супруги любили, выпив, поспорить о философских материях. Чаще всего – кончалось мордобоем.
Скрип калитки. Шаги в сенях. Дверь распахнулась.
– Батюшки светы! – Нюра слабо ахнула. Никифор истово перекрестился.
На пороге в индевелых валенках стояло что-то вислое, тощее, с противогазом на плече.
Это был Кутёшин – человек-копыто.
– А кто ж тогда?.. – Нюра ткнула за окно.
Кутёшин подсел к столу, подышал на застывшие пальцы.
– Ни одного! – увесисто бросил он. Не замечая выпученных глаз. Ткнул в бок Фёдорова. – Ещё до вашего приезда с час пепелище исходил! Башка раскалывается. Пришлось весь посёлок оббегать, пока раздобыл… – он приподнял противогаз. – Ни одного!
– Что ни одного?! – осторожно уточнил Клыш.
– Хоть один оклад, говорю, должен был остаться… Оклады-то не могли сгореть!
Очумелые взгляды начали раздражать его.
– Оклады от икон! – уточнил он веско. – Ладно – картины, допускаю. Хотя рамы тоже толстенные были. В угольях хотя бы… Ладно, нет так нет. Но оклады металлические! Они-то не сгорают… Всё пепелище облазил. Даже там, где бытовка. И ни одного.
Клыш нахмурился.
– Конечно, ни одного, – язвительно согласился он. – Все давно вывезены.
– А вот тебе фигушечки на рагушечке навстречу! – с такой же насмешкой ответил Кутёшин.
Фёдоров склонился над Кутёшиным. Демонстративно принюхался.
– Да тверёзый! – Копыто дыхнул. С новой силой закипел. – А самовары? Две штуки обнаружил. А Колдун не меньше чем два десятка оставлял.
– Он же эмигрировал, – неуверенно подсказал Фёдоров.
– Когда? – Копыто удивился.
Фёдоров, в ком не осталось и следа прежней вальяжности, хмуро опустился рядом.
– Говори! – потребовал он.
Со слов Копыта, Колдун приезжал с месяц назад на микроавтобусе. Вывез часть картин и что-то из скульптур. Копыто сам помогал грузить. Но лишь часть. А вот большинство картин, икон, коллекцию монет планировал вывезти ближе к отъезду. Хотел сразу развести по покупателям. Ключи от дома передал бессребреннику Копыту – присматривать. Денег вперёд не дал, чтоб не запил. Но пообещал заплатить под расчёт. Единственно – просил никому не говорить, чтоб не польстились. На днях должен был подъехать за остальным добром. И надо же, – обшмулили-таки.
Федоров подобрался – вытянулся – почуявшей дичь ищейкой.
– Кому проболтался?! – рявкнул он.
Взгляд Копыта заметался. Хотел соврать. Но Саша уже буравил его маленькими злыми глазками.
Копыто вздохнул безысходно:
– Рази позавчера?.. Несушка моя, просил ведь: – Поднеси, падла! Не-к-ка! Кудахчет чего-то про здоровье! Как ты можешь о моём здоровье понимать, если сама ни в жисть полный стакан не оглоушила?
– Кому?! – поторопил Клыш.
– В «трущобе» если… Поселковая столовая. Пиво завезли. Наливали… Чего-то про Колдуна, вроде, разговор. А вот с кем, чего, не вспомню. Я им говорю – друг мой. Терем доверил. А эти насмешничать… Получается, подвёл человека. Ведь вот-вот приедет. Чего теперь скажет?
– Может, и ничего, – Клыш сделался мрачным. – Если б приехал, за ключами к тебе бы зашёл?
– Если только помочь чего погрузить. А так, у него свои остались… Да я свои, сказать по правде, третьего дня где-то по газу посеял.
Клыш поднялся, подняв тем и Фёдорова.
– Вот что, Саша. Я заново начну осмотр, – будем искать следы поджога. Гони мне в помощь Спиридонова, а сам двигай не мешкая в посовет. Пожэксперта, судмедэксперта, криминалиста. Проводника с собакой… В поссовете дружину пусть поднимут для подворного обхода. И своих: оперов, участковых, кто свободен, – побольше нагони.
– Да куда уж теперь деваться? – Саша принялся натягивать тулуп. – Теперь придётся по-взрослому.
– И ещё, – задержал его Клыш. – Дозвонись в УВД. Пусть они выйдут через министерство на французское посольство. Нужна информация, когда Мещерский получил документы на выезд.
Саша, коротко кивнув, вышел.
Клыш жестом подозвал ошеломлённого Копыто.
– Чего искать-то станем? – уточнил тот.
– Следы убийства, – Клыш кивнул на брезент. Копыто, пугаясь, приподнял. В ужасе отпрянул.
– Может, кто из воров? – не веря себе, выдавил он.
На этот раз место пожара осматривали втроём: следователь, госпожинспектор и – в помощь – Кутёшин, лучше всех знавший расположение помещений. Через какое-то время из пепелища выбрался Спиридонов. Петя потрясал обгорелой керосинкой с засунутой внутрь паклей. На измождённом аскетическом лице запойного пьяницы горели торжеством воспалённые глаза.
Клыш, совершенно прокопченный, надсадно кашлял возле пепелища.
Через час прибежал Фёдоров.
– Дозвонились в посольство!.. – азартно сообщил он. – Документы на выезд лежат готовые, но он их ещё не получал.
– И не получит, – Клыш стянул варежку, выудил из кармана оплавленную порванную цепочку. – Обнаружили возле тела. Копыто утверждает, что точно такую носил на шее Мещерский.
Вскоре из областного центра подтянулись дополнительные силы. На подворный обход задействовали дружинников, внештатников. Прочесали весь посёлок. Опросили жителей всех домов, расположенных вдоль дороги и улиц.
– Машины? Фары? Звук моторов? Голоса?
Где-то проезжали. Но кто? Проехали и проехали. Посёлок большой, рядом с трассой, – мало ли кто куда в сумерках заворачивал.
Против сыска сработал жгучий мороз. В обычное время всегда кто-то да окажется на улице. В магазин, к соседке за солью, к однокласснику списать уроки. Но в стужу все позапирались по углам, попрятались за узорчатыми окнами.
Соскребли, само собой, «химиков» из общежития. Никакой значимой информации, увы, не получили.
Следов протекторов на мёрзлой, продуваемой позёмкой земле также обнаружить не удалось.
На изъятых замках ни признаков взлома, ни открывания посторонним предметом не зафиксировано.
Заключение судебно-медицинской экспертизы гласило:
1. Обугленные останки принадлежат человеку; 2) в горящем помещении оказался мертвым; 3) на голове трупа имеются прижизненные механические повреждения, от которых наступила смерть. С действием высокой температуры не связаны.
Наконец, провели биологическую экспертизу по идентификации личности. В распоряжение эксперта поступили собранные сравнительные материалы, включая истории болезни и карту стоматполиклиники. По заключению эксперта, останки, обнаруженные на месте пожара, принадлежали гражданину Мещерскому Алексею Феоктистовичу, 1928 года рождения.