– Да ты что?! Думаешь, вовсе без совести? – Марик возмутился. – Я у неё самовар покупал. Доплатил, конечно, десятку.
– Почвенник ты – на всю голову, – уел его Алька.
Марик почесал лысый затылок:
– Думаешь, надо было больше дать? Вот и я сомневаюсь.
Алька прыснул. Только что он выиграл трудную партию в «пирамидку» и пребывал в игривом настроении. При виде Клыша и Меншутина Алька – раскрасневшийся, искрящийся, вскочил, в своей манере кинулся шумно обниматься. Потащил обоих за их столик.
Впрочем, приглядевшись к смурному Меншутину, градус веселья чутко поубавил. Боб плюхнулся на ближайший стул, налил до краёв водку из графинчика в нарзанный бокал, махнул.
Посидел с закрытыми глазами.
– Добавить начальнику угро! – рявкнул он. Впечатал кулак о стол. Забокрицкий с переменившимся лицом поднялся, распрощался поспешно – подальше от скандала. Став частником, Марик сделался ещё осторожней, чем в молодёжной газете.
– Ты не пропадай! Заходи! Потолкуем о сермяжной правде! – крикнул вслед Алька.
Из подсобки, заслышав знакомый голос, к столику заспешил официант Тимоша.
– Весь город держу! – не открывая глаз, громогласно сообщил Меншутин. С хрустом сжал кулачище. – Ни копья в карман не заначил! И что в благодарность? Я же и скопидом. Слышь, Алый? Квартиру, видишь ли, попросил! Для дочки, чтоб без сырых стен. Может, не заслужил?!
– Уж Вы-то, – подоспевший Тимоша подобострастно махнул салфеточкой по заляпанной скатерти. – Уж кто бы говорил. Куда ни глянь – ваши крестники.
Меншутин при звуках знакомого голоса приоткрыл глаз.
– А думаешь, не давали? – вопросил он.
– Как же не давали? Сам знаю, сколько раз подступались. – Тимоша поддакнул. – Да и сейчас – только кивните. Мигом очередь от горсада построю.
Сказал, вроде, с шуточкой. Но глаз испытующе блестел.
– Поляну накрой! Самого лучшего неси! – потребовал Меншутин.
– Так сделаем, – интимно зашептал Тимоша. – Коньячок завезли. И сёмушка почти свежая. Только с краёв чуть заветрилась. Для вас, конечно, срежем.
– На вот, толкни живо. Можешь за полцены. – Боб сунул официанту «Зенит». – Но чтоб стол, как в «Метрополе». Не скупясь… Скопидома нашли!
Тимоша обнюхал свежую кожу футляра, заглянул внутрь.
– Чего ж за полцены? Вещь ходовая. А скажу, что для вас, так и за две цены возьмут. Да и вообще, о чем базар, Борис Ермолаевич? Пейте, ешьте. Кто за вами считает? Даже обидно. Будто не свои.
Он выжидательно подождал.
Клыш с Поплагуевым, попивая пивко, с интересом наблюдали, как ушлый официант подбирается подкупить опьяневшего начальника угро. Не на того напал. Меншутин чутко прищурился:
– Опять на дешёвку покупаешь?
– Так можно и не на дешёвку. Сколько скажете. Только намекните, – всё закидывал крючок Тимоша.
– Когда я тебе, шестёрке, чего намекал? – Боб прожёг его давящим взглядом. – Сделаешь в точности, как сказал.
Скиснувший Тимоша, понятливо кивая, скрылся в подсобке. В буфет заглянул ладный майор с самолётами в петлицах. Обнаружил Альку.
– Ты мне реванш обещал! Я стол держу, – крикнул от двери.
Алька неохотно поднялся.
– Бьёшь, бьёшь их, дураков. Ничему не учатся, – процедил он, поднимаясь. Заметил взгляды, кидаемые в сторону странной парочки.
– Это ж Васька Липатов с «гадюшника», – сообщил он, уже попрощавшись. – Между прочим, ныне – зам главного врача. Важный стал, как гусь.
Меншутин поразился.
– Да он же альфонс! Я его года три назад за тунеядство сажать собирался, – объявил он громогласно.
Липатов словно зацепенел, – всё это время он прислушивался.
Перемигнувшись, пересели. На Васькином столе среди закуски возвышался графинчик коньяку. Меншутин, не спрашивая разрешения, перевернул два пустых бокала, от души плеснул в оба. Обозначив общее приветствие, опрокинул.
Пришурился:
– Что не здороваешься, Липота, будто узнавать перестал? Представь нас барышне.
Подмигнул ошарашенной его спутнице.
– Да вы уж, считай, сами представились, – Липатов взболтнул беспардонно вылаканный графинчик. – Это, Ниночка, чтоб ты знала, менты. Самый наглый народец. На них даже обижаться бесполезно. А это Нина. Моя жена, – неохотно уточнил он.
Что невеста или жена, Данька сообразил сразу. На любовницу неказистая девушка никак не тянула. Плотная, широкоскулая, с рослой, плохо скроенной фигурой. Зато на мужа смотрела с хмурой требовательностью.
К подсевшим она отнеслась с подозрительностью, как, видимо, ко всякому, кто, по ее мнению, мог отвлечь от неё ненаглядного Васеньку. Судя по жадному взгляду, восторг от мужа ещё не иссяк. Но когда Клыш заверил, что заскочили они ненадолго и планов на Василия не имеют, вполне с ними примирилась и даже выпила за знакомство. А выпив рюмочку, сделалась словоохотливой. Поженились они совсем недавно. Васенька у неё третий. Нина принялась делиться впечатлениями от супружеской жизни, отчего физиономию Липатова то и дело схватывало судорогой. Втиснуться в монолог жены, впрочем, не решался.
– Мы с Васенькой… Васенька предложил… Правда, совсем себя не жалеет. Ночами, бывает, на работе пропадает. Спрашиваю, что за ночные дежурства? Ведь ты же начальник. Нет, говорит, Ниночка, за всем пригляд нужен. Сам должен убедиться. Уж такой трудоголик!
– Скажи, пожалуйста, как люди меняются, – поддакивал Клыш.
– А вот и да. В Васеньке большие задатки. Просто раньше некуда было применить. Папа считает, что из Васеньки вырастет очень серьёзный администратор.
– А кто у нас папа? – невинно полюбопытствовал Клыш.
– А тебе не всё равно? – попытался свернуть тему Липатов. – Мне, во всяком случае, папа совершенно не важен.
– Думай что говоришь! – Нина построжела. – Как это не важен? Хотя бы двухкомнатный кооператив к свадьбе. Из халупы в хоромы. И – не важен? А сколько тебе лично помог. Взять хоть нынешнюю должность. Кто ты был? Шестёрка на станции переливания крови. И вдруг по щелчку раз – и заместитель главного врача Шестой больницы! – она и впрямь щелкнула сильными пальцами. – Из грязи в князи! И после этого – не важен!? Молиться тебе на папу.
Клыш поднял руку, как за партой.
– Позвольте угадаю: Вы – дочь завоблздравотделом!?
– Да, – с гордостью подтвердила Нина. – Я – Белугина!
– Пам-пам-парабам! – пропел Данька.
Липатов сидел совершенно серый.
– Я не против папы, – буркнул он. – А к тому, что всё-таки женился не потому, что папа, а по любви.
Клыш закрылся рукавом, чтоб не выдать смех. Васька, как всегда, был влюблён очень удачно.
Простодушная Нина расцвела.
– Ну то-то, – успокоилась она. Вновь защебетала. – Я ведь Васеньку за что полюбила? За гордость. Вот и нынче… Папа уж, считай, решил, чтоб главврачом выдвинуть. А Васенька противится. Мол, рано. А что рано? Ну потеряешь годы. После-то не вернёшь… Хоть вы как друзья повлияйте. Ведь он талант.
– Ещё какой! – согласился Клыш.
Липатов устал от насмешек и от глупости собственной жены.
– Ну и талант! – рубанул он. – Думаете, врач – только скальпелем резать? Настоящее искусство – подобрать и расставить кадры, чтоб каждый точно на своё место попал. А у меня как раз своя команда. Знаю, кто на что годится. Возьмите хоть Коля Моргачёв. По всему городу разговоров, что классный врач. А что толку? Мало ли их, классных! Сегодня хорош, а завтра, глядь, захирел. А я настоял, чтоб перевести в кардиологию. На днях такую операцию на сердце сделал – в Москве заинтересовались. И что – не талант? Кстати, через неделю свадьба у мужика.
Клыш скрипнул зубами.
В ресторанчик заглянула Мари Шторм – в короткой норковой шубке, в меховых сапожках, с кожаной сумкой ручной работы, с бахромой по низу. Подлетела к столику – статная, раскрасневшаяся с морозца. Кивнула всем, начальнику угро отдельно – с опаской. Вытащила из сумки пакет, шлёпнула на стол перед Липатовым:
– Держи свадебные фото! Я ещё за ним бегать должна.
– Сколько? – Васька заглянул в конверт.
– По рублю штука.
– Да ты что?! – Васька поперхнулся. – В любом ателье…
– Либо качество, либо в ателье! – не полезла в карман за словом Мари. – Свадебные фото – это ж штучная работа. Ювелирная. Одна ретушь чего стоит!
Налила в рюмочку из остатков. Выпила с морозца. Передала пакет Нине, потянувшейся в радостном нетерпении.
Мари усмехнулась:
– Глянь хотя бы на свою молодуху! И сравни с этими фото. Может, тогда заценишь.
Как опытный «частник», Мари Шторм была тонким психологом, – отказаться платить при жене, да ещё и при друзьях было невозможно.
Васька с кряхтением полез в карман.
– Лупишь ты! – упрекнул он.
– А тебе б всё на халяву, – Мари спрятала полученное вознаграждение. – Мне и по пятёрке отстёгивали, да ещё и благодарили.
– Звездишь ты, Штормяга, без меры, – оплошавший Васька демонстративно усмехнулся. – Другие тоже, бывает, приврут. А из тебя просто прёт. Надо ж ляпнуть – по пятёрке.
За столом заулыбались. Мари Шторм в самом деле была редкостной врухой.
Но как всякая лгунья, обижалась, когда ей не верили.
– А вот и гогочите себе! Раз говорю по пятёрке, значит, так и есть! Колдун, к Вашему сведению, заказал! – выкрикнула Мари. – Не как некоторые крохоборы, которые мелочь в дырявом кармане перетирают.
Клыш от неожиданности мотнул головой.
– Хоть на покойника бы не наговаривала, – упрекнул он. – Мещерский, к твоему сведению, умер.
– И что с того? – горячо возразила Мари. – Не всё время он мёртвый. Заказал, когда живой был. За месяц где-то. Сам, между прочим, позвонил. Ещё и уговаривал. Сначала чтоб терем во всех ракурсах. Потом внутри.
Клыш облизнул пересохшие губы. Заметил, что и у Меншутина смыло пьяную пелену из глаз.
– Стены-то на кой снимать? – как можно небрежней поинтересовался Меншутин.
– Да не стены! Стены, мебель, картины, – всё одно за другим. Вроде панорамной съемки. А после каждое – крупно. Коллекцию для альбома. Чтоб покупателям показывать. Всё отпечатала, как заказывал. Пять плёнок извела.