То и дело мысли сами стали возвращать его к Колдовской коллекции, безнадзорно брошенной в пустом доме, – бери – не хочу. Наверняка в десятках тысяч рублей. Перед глазами Вальдемара до сих пор стояли увешанные тяжёлыми картинами стены, альбомы со старинными монетами, тусклые иконки, за которые платили в сотнях, а то и в тысячах. Пяток таких иконок – и вопрос с машиной закрыт.
Но надолго ли брошенной? О том, что терем Мещерский передал комбинату, Гутенко знал. Значит, не сегодня-завтра выставят охрану.
Соблазн был велик.
Вальдемар заметался. Но не лезть же самому.
Пацаном, когда Валеринька Гутенко начал заниматься в музыкальной школе по классу баяна, одно время вместе с ним занимался Ломовицкий, сводный брат Лапина. И хоть близко они не сдружились, но всё-таки приятельствовали.
После школы Ломовицкий сделался активным участником Лапинской группировки, сколотил вокруг себя наиболее отчаянных «пацанов». За стремление любую конфликтную ситуацию разрешить силой Ломовицкий заработал кличку Ломик. Шептали, что за группой Ломика несколько нераскрытых убийств. Иной раз и Лапа не мог сладить с «отморозками», которых сам же вскормил.
Детского приятеля Гутенко сторонился. Но всё-таки изредка в городе пересекались. Общались по-доброму. Вальдемар решился обратиться к нему.
Правда, связываться с психопатом всегда опасно. Но выбора не видел. Да и дело пустяшное. Они встретились. Гутенко поведал о невиданном богатстве в пустом неохраняемом доме.
Ломик засомневался. Ему уж доставалось за самовольство от старшего брата. Лапин всё более активно входил в бизнес, начал приобретать связи среди политиков, стал ездить на собрания и форумы, прикидывая, к какому крылу выгоднее примкнуть. И всё дальше внешне, для всех дистанциировался от воровского мира. Младшему идти на любые преступления без ведома самого Лапы было категорически запрещено.
Но соблазн оказался велик. Огромная, к тому же лёгкая, пожива позволяла Ломику выйти «из-под опеки» старшего брата. Ударили по рукам. Отдельно обговорили, что причитается наводчику.
Через короткое время по всей области громыхнула новость: уникальный Колдовской терем сожжён, сам владелец убит.
С этой минуты Вальдемар пребывал в непрерывном страхе. То и дело – надо-не надо – забегал в угро, проведать, не появилось ли свежих новостей.
Подмывало встретиться с Ломовицким, но он терпел. Ломик сам нашёл его, как раз в гаражном кооперативе. Передал причитающийся десяток икон, предупредил, чтоб, пока всё не затихнет, припрятал подальше.
– Видишь, даже сам вор предупреждал. Так почему ж всё-таки выставил на продажу? – задал естественный вопрос старший опер Юра Гуляев. – Ведь лучше кого другого знал, что и где ищут.
Вальдемар уныло вздохнул. Знал, конечно. Но знал и то, что описания похищенного в распоряжении следствия нет, группа Ломика вне подозрений, и вообще розыск забуксовал. А тут ещё прибыла долгожданная партия «Жигулей». Гутенко решился. Выставил по отдалённым углам три иконки. К моменту, когда обнаружились фотографии, две ушли, одна – Углическая – задержалась в продаже.
Фёдоров грозно кашлянул.
– Ты Ломика, по воровским понятиям, подвёл под «мокруху», и вместо того, чтоб тебя на вилы поставить, он ещё делится краденым? И за что ж тебе такая благодать? Сказать?! – лицо Саши исказилось. – Да за то, что ты, курва, своих товарищей денно и нощно бандитам продавал! Телевизором у них работал!
Не сдержавшись, увесисто достал по затылку. Вальдемар вскрикнул, съёжился. Пространство вокруг него опять опасно сузилось. Вот-вот начнётся избиение.
– Кто убил Мещерского? – жёстко спросил Меншутин. Шум стих.
– Не знаю! – выкрикнул Гутенко. – Ломик обмолвился только, что, мол, хозяин не вовремя вернулся. Да тут и говорить не надо. Кроме него, больше некому.
Он зыркнул на толпящихся оперативников. Ненависть чуть отступила, и теперь они в поисках информации ловили каждое его слово. Вальдемар ощутил себя актёром на сцене, держащим в напряжении зал.
– Ну, вот скажите, не негодяй ли? Из-за паршивых картин живого человека убить! До сих пор поверить не могу! – Гутенко горько замотал головой, поглядывая из-под пальцев.
– Как думаешь, на допросе Ломик подтвердит убийство? – прикинул Фёдоров.
– Если правильно нажать… – Вальдемар приободрился. – А на край, очную ставочку со мной залепим. Глаза в глаза. Рупь за сто, я его на ней расколю! Главное, горячим взять. А уж я подскажу, как спросить! Да что там! Всю банду под ноготь снесём! Я нынче все их коны изучил.
Гутенко вошёл в лихорадочное состояние. Страх причудливо смешался с азартом.
– Записывай! – потребовал он от Меншутина.
Боясь что-то упустить, принялся диктовать адреса, предлагал очередность и способы поимки. Сам подправлял неточные записи, сердился на бестолковых. Даже постукивал кулаком.
– Выметем нечисть, – заверял он. – Только слушай меня, кого за кем послать. На задержание головки самых опытных надо. И чтоб с подстраховкой. Особенно Ломика. У этого психа всегда шмайсер при себе. С дурья палить начнёт…
– Где похищенное?! – заторопился Гуляев.
– Да. Это самое главное, – Гутенко не дал договорить. – Всё спрятали в гараже на Исаевском ручье, в подвале. Представляете, – иконы в сыром подвале?! Я заехал глянуть через месяц, – так иконы в замшелые доски превратились, а которые и в труху. Только те, что я спас, и остались. На картинах аж кракелюры потекли! Вандалы! Об искусстве без понятия! А в том же ряду, через два гаража, у них – склад оружия. Сам не видел, но – проговорились.
Вдруг захлопал в ладоши.
– Ну, что вола крутим? Быстро распределяемся по группам и – на задержания. Я своё сделал: адреса и явки как на ладони выложил! Теперь ваш черёд, парни!
Оперативники только переглядывались, огорошенные. С таким никто из них не сталкивался. Кажется, наводчик вошел в роль и ощущал себя ловким отважным опером, внедрившимся в банду и теперь руководившим её разоблачением.
Гутенко увели в Ленкомнату писать явку с повинной, – справа и слева его сопровождали два сотрудника, срочно присланные из Инспекции по личному составу, – специально охранять выявленного «крота». Руководство УВД опасалось самосуда, – ненавистью к предателю кипел весь отдел вплоть до уборщицы.
Наступил черёд безотлагательных действий. Слишком много народу оказалось задействовано. И, соответственно, с каждой минутой возрастал риск утечки информации.
Меншутин сработал быстро и качественно. Не прошло и часа как группы захвата были сформированы, автотранспорт, затребованный ГАИшниками с автобаз и предприятий, распределён, способы связи и страховки оговорены. Одна за другой опергруппы разъезжались от райотдела.
Остались координатор операции – Меншутин и двое следователей под руководством Клыша – им предстояло всю ночь проводить обыска, выемки, допросы, очные ставки, аресты.
Да ещё толпилось несколько внештатников – на всякий случай. Среди прочих – Фома Тиновицкий. Фома находился «в завязке», и, боясь заново впасть в запой, сам искал дело. Клыш всё время придумывал ему какие-то поручения, – развезти повестки, получить справки. Верная «Ява» дежурила у входа.
Проводив отъезжающих, Меншутин и Клыш заглянули в Ленкомнату.
Гутенко, взмокший от нетерпения, высунув язык, быстро строчил.
– Чистых листов подбавь, не жались! – покрикивал он.
– Эк как в образ вошёл! – Меншутин озадаченно почесал темя. – Классный агент – камерник из него получится. Такой к кому угодно без мыла в доверие вотрётся. Талант! Вот увидишь: посажу и тут же приспособлю в камерную разработку.
– Да, уникальная выдалась карьера, – горько согласился Клыш.
В коридор вылетел дежурный Кузнецов.
– Боб! Каблуковская группа на связи. У них незадача – рессора полетела! Ковыляют кое-как.
Группа на Каблуково была самой важной, – по словам Гутенко, там сейчас отдыхал у своей подружки Ломик.
Дозвонились до Каблуковского поссовета, где группу захвата должен был ожидать местный участковый. По счастью, он был на месте.
– Горюнов! – крикнул Меншутин. – Машина подломалась. Едет, но медленно. Найди в колхозе сменный транспорт, чтоб пересадить. Высылай навстречу. А сам ступай к дому, где Ломик, и до подъезда моих оперов карауль, чтоб не сбежали…
Прикрыл рукой трубку.
– Бесполезно. Уйдут! – с тоской сказал Клышу. – В доме телефон есть. Пока наши кандыбают, кто-то да сообщит. А участковый мямля. Ищи после!.. Если убийцу упустим, всё дело может рассыпаться.
У входной двери переговаривались внештатники.
– Фома! Заводи! – крикнул Клыш. Сорвал с вешалки дублёнку.
– Боб! Предупреди Горюнова – через сорок минут будем!
– Какие ещё сорок минут?! – Меншутин постучал себя по лбу. – На мотоцикле! По морозу и слякоти! Сорок минут только из города выбираться будете!
– Это ж Фома! Разве забыл? – пресёк спор Клыш.
Мотоцикл уж подрагивал и истошно рычал, распугивая редких прохожих, – Тиновицкий так и не поставил глушитель. Клыш впрыгнул на заднее сиденье, как заправский ковбой в седло.
Следом на мороз с длинным шарфом выбежал Меншутин. Обмотал наскоро. Спохватился.
– Лошара! Ты ж оружие не взял!
Стянул с себя наплечную кобуру. Передал.
Мотоцикл рванул с места, в заснеженную полутьму.
Опергруппу нагнали сразу за городом. Старенький брезентовый газик, выделенный колхозом «Крестьянин», скрипел и тяжко вздыхал, припадая на правое колесо. Кажется, готов был вовсе рассыпаться, подобно «Антилопе Гну».
Но тут как раз подоспела «Ветеринарная помощь» – высланный из Каблукова УАЗ-452.
Клыш с Фомой, хоть и намёрзшиеся, не теряя времени, припустили вперёд.
У поссовета наперерез мотоциклу бросился участковый Горюнов.
Низкорослый, в сбитых сапогах, вечно мятой амуниции.
– Чего это, вас всего двое? – удивился он. И тут же принялся тыкать пальцем в сторону леса. – С три минуты как отъехали на «Ниве». Должно, их предупредили.
Больно шустро всколыхнулись. На «Лисицкий бор» пошли. Там от турбазы по льду через Волгу и – по трассе с концами!