Алька оказался в самой серёдке. Так что новости перекатывались точнехонько через его голову.
Знакомятся в многолюдной толпе моментально. Правда, ещё быстрей – теряются.
От соседа, русоголового инструментальщика с завода «Серп и молот» Митяя, Алька узнал, что с заводскими выборщиками был проведён инструктаж. Дана жесткая установка голосовать только за кандидата от КПСС – секретаря райкома.
– Мало ли что, – усомнился Алька. – Поди, после проверь, за кого руку подняли. Времена уж не те.
– Те не те! – передразнил Митяй. – Что было, то и есть. За выборщиками специально следаки приставлены. Не проголосуют, как надо, – и у самого затык. А у них у кого премия, у кого квартира подходит. Специально таких подобрали. И у других, будь спок, так же. Не будет как по правде, – он безнадёжно сплюнул.
– Не все ж по инструкции голосуют, – усомнился Алька.
– Не все, – вроде как согласился сосед. – Ещё как не все. Народ за Громовержца настроен.
– Кого?! – поразился Алька.
– Борейко, конечно! – рассердился Митяй. – На любом митинге скажет – как припечатает. Глотка дай бог! Любой писк задавит. Отсюда и кликуха.
Алька стоял, ошарашенный. Именно так он окрестил их бригадира в Армении, когда голый по пояс на морозе, скользкий от пота, ревел Борейко на весь Спитак: «Навались ещё, ребятушки! Это только кажется, что неподъемная. Поднатужимся да поднимем! Нет силы, нам не подвластной!» И вот, оказывается, это прозвище неведомо как распространилось по огромной Москве.
– Писк не писк. А сегодня все равно без шансов, – втёрся в разговор прибитый к ним волной мужчина в очках. – Директор ВНИИ из Академии наук вернулся. Сахарова, и то установка блокировать. А с Борейко – напрямую сказано: ни под каким видом. Если криво пойдет, сорвать голосование. Но не допустить. Сами глядите, сколько серых понагнали. А внутри их много больше.
В самом деле, меж милиционерами крутились мужчины в штатском, неуловимо похожие один на другого.
– Больно он их боится, – без уверенности возразил Алька. – Десяток на одну руку, десяток на другую. Были – и нет.
– Эх, болезный! – донесло сзади. – Слышал поговорку: – На хитрую с винтом? Чего-чего, а подлянок у этих за семьдесят лет накоплено. На любого громовержца хватит!
Кто-то прохаживался вдоль рядов.
– Расходись, – негромко повторял он. – Допускаются только выборщики с мандатами.
– Митяй, чего скажу! – послышался запыхавшийся сдавленный голос. – С бокового входа, если по пожарной лестнице, – на втором этаже окно, вроде, не заперто.
– Пошли! – встрепенулся Митяй. Алька порхнул следом.
Окно и впрямь оказалось лишь наспех прикрыто. Открыли. Спрыгнули в помещение. Дальше по полутёмному коридору, потянули какую-то незаметную дверцу. И разом оказались в актовом зале, среди гудящей волнующейся людской массы. Митяя с его приятелем оттеснило куда-то в сторону, Алька удержался – вжался спиной в пожарный щит, закрутил головой в поисках Борейко. Страсти уж разгорелись.
На сцене – президиум из трёх человек. В центре – мужчина пятидесяти лет с депутатским значком на лацкане. Худощавый, с редеющими волосами, широкими скулами. Правая рука его цепко держала микрофон. Неизменный глава участковых избирательных комиссий. Надёжный, умеющий жёстко проводить линию. Но сейчас был он неспокоен. Тревожными глазами вглядывался в огромный зал, начисто вышедший из-под контроля. Скосился вправо, на трибуну в углу сцены. На трибуне стоял военный – капитан с артиллерийскими петличками.
На лестнице, ведущей к трибуне, скопилось несколько человек, ждущих своей очереди.
Председатель наклонился к микрофону.
– Товарищ капитан! За вами ещё желающие, – напомнил он.
Но капитан трибуну не покидал.
– В третий раз требую проголосовать, чтобы зарегистрировать разом всех кадидатов! – под одобрительный гул зала выкрикнул он. – Товарищ председатель, Вы меня, наконец, услышите?!
– Дайте микрофон в зал! – закричал кто-то натужно. – Почему в зале нет микрофона?
К трибуне прорвалась женщина в блузке, с растрепавшейся химзавивкой. Грудью оттеснила упрямого капитана от микрофона.
– Предлагаю прения. Надо выслушать всех кандидатов! – выкрикнула она.
Председатель одобрительно закивал. Зобина из соседнего КБ. Из своих. Накануне он сам её инструктировал.
Поднялся.
– Поступило предложение начать прения! – объявил он. – Выслушаем кандидатов!
Микрофоном на трибуне вновь овладел упрямый капитан.
– Председатель пытается замылить вопрос! – не регулируя голос, вскричал он. – Ставлю на голосование, чтоб единым списком!
– Голосовать!! – проревел в ответ зал.
– Может, перерыв? Уже два часа работаем, – напомнил председатель. – В фойе буфет хороший. Деликатесы завезли!
Пока мы тут препираемся попусту, всё разметут.
Стала видна полоска света, – кое-кто потянулся из зала.
– Сначала проголосуем! – преодолели соблазн остальные.
– Ну, глас народа… – пошутил председатель с увещевающей улыбкой. – Итак, кто за то, чтоб зарегистрировать всех семерых кадидатов?
Над головами взлетел лес рук с красными мандатами.
– Много и против, – углядел сверху председатель. – Придётся считать. Где у нас избранные счетчики? Прошу пройти по рядам. Считать тщательно.
Счётчики поднялись, пошли по залу, отсчитывая на пальцах и записывая.
Но что-то мешало. И они то и дело, то один, то другой, сбивались. И начинали отсчёт заново.
Послышались, нарастая, выкрики:
– Передёргивают!
Председатель согласился:
– Что ж. Раз сомнения, начнём заново!.. А где наши счётчики?
Счётчики и в самом деле куда-то запропастились.
– А ну, расступись, комар и муха! – подавил растерянный гул густой бас. И Алька, наконец, увидел Громовержца. До этого он был скрыт на угловом балкончике, а теперь двинулся на трибуну. Перед ним охотно расступались.
– Прения кандидатов не объявлялись, – напомнил председатель.
– И не объявляй, – благодушно согласился Борейко. В шаг взлетел на трибуну. Раздвинул, осваиваясь, локти, отчего послышался деревянный треск, и вслед за тем хохот собравшихся.
– Отключаю микрофон, – предупредил председатель. Нажал на рычажок.
Зал в едином порыве негодующе выдохнул. Начались скандирования:
– Сло-во Борейко! Сло-во Борейко!
Борейко успокаивающе поднял руку.
– Вот так они и привыкли за семьдесят лет, – чуть кто не по ним, – отключают, – прокомментировал он. При отключённой технике бас его разносился по самым отдаленным заулкам притихшего зала. Вновь появились полоски света, – торопились вернуться те, кто сбежал ранее. – Только мы-то теперь другие. И не желаем, чтоб нас отключали от нашей же страны, от свободы, которой едва-едва задышали. Такому дай волю, все триста миллионов отключит. Но я человек площади! Могу и без микрофонов!
Голос оратора погрознел.
– Мы, представители демократического движения, выступаем за очищение общества через публичное покаяние! С расследованием деятельности КПСС и служб НКВД и КГБ, с открытием всех засекреченных архивов. Известно, что революцию начинают энтузиасты. А плодами пользуются негодяи. В России к власти рвётся паханат. Если не сплотимся, скоро, кого прежде сажали, тех станем охранять. Наша задача – не допустить этого!
Председатель не удержался, подключил микрофон. Услышанное задело его за живое:
– Таким путём вы расколете общество пополам. Допустим, у одних отцы сидели, а у других сажали или писали доносы. И как же тогда быть с исторической памятью! Ты внукам о деде-герое рассказывал. И вдруг нате вам – палач, доносчик?! И чему тому верить?
– Да, больно! – согласился Борейко. – Да. Мы – потомки фронтовиков! Но мы – и потомки доносчиков, стукачей и вертухаев. И если рабскую кровь, будто гной, не выдавить, то и следующие поколения вырастут доносчиками и стукачами. Открыть архивы – это как кровопускание. Выпустить рабскую кровь, что скопилась в нас и отравляет организм! И другого пути, как через покаяние, нет.
Историческая память – всегда на два поколения. Фронтовики потихоньку сходят. Уйдём за ними мы. А чем пропитается следующее, не знающее войны поколение? Открытие исторической правды – это сыворотка против новой бациллы!
Председатель горько потряс головой:
– Знаете, я не так натаскан на митингах, как вы, но помню твёрдо: благими намерениями вымощена дорога в ад! Развалить куда легче, чем построить. Это я Вам лично говорю!
– А я Вам лично отвечу, – не задержался с репликой Борейко. – Я прошёл три Олимпиады. И всегда и всюду шёл в честную борьбу. Но подыгрывать мухлёвщикам, затевающим свои, закулисные игры, не желаю, – он развернул руку к президиуму.
– Это кто же мухлёвщики? – искренне возмутился председатель. – Мы действуем по утверждённой законодательной процедуре, и мы же, выходит, мошенники! Вот уж подлинно: в наш век слепцам безумцы вожаки! Наоборот, предложение нарушить закон – это политическая провокация! – председатель неожиданно оказался крепким оппонентом.
– А что такое политическая провокация? – тотчас отозвался Борейко. – Это любой вопрос, на который у власти нет ответа. Для чего вообще выборщики? Чтобы из семи кандидатов отобрать тех, кого допустят к голосованию. То есть тот же мухлёж. Почему вы должны решать за народ, за кого им отдать голос? Пусть люди на избирательных участках сами решат, кто им по сердцу. Значит, голосуем за всех кандидатов!
Зал согласно выдохнул. Борейко, похоже, вошёл в раж. Голос его загремел. До Альки донеслось:
– А ну!.. Возьмёмся за руки, друзья!
– …Чтоб не пропасть поодиночке! – подхватил зал.
Прошло полчаса.
Воспользовавшись паузой, председатель постучал по микрофону.
– Аж сам заслушался, – пошутил он. – Но давайте вспомним о часах. По регламенту, что мы утвердили, ещё час назад должен быть перерыв. Все измотаны. Поэтому предлагаю передохнуть. Все равно одним голосованием не ограничимся. Есть ещё процедурные вопросы. Клятвенно обещаю: сразу после перерыва голосуем списком.