IV
Письма, которые читал г-н де Вердло, или, лучше сказать, которые он перечитывал, так как почти наизусть знал их содержание, были ему адресованы невесткой, маркизой де Морамбер. Вот о чем в них говорилось:
Париж, 9 декабря 1738 г.
Мне было бы очень приятно писать Вам, дорогой брат, если бы содержание моего письма касалось только путешествия, которое маркиз предпринял вместе со двором великого герцога. Это светлейшее лицо, услышав как-то отзывы о политических и экономических воззрениях г-на де Морамбера, выразило желание войти с ним в переговоры относительно некоторых реформ, которые ему хотелось ввести в королевстве. Г-н де Морамбер не счел себя вправе отказываться от такого почетного совещания, тем более что это было удобным случаем показать своим сыновьям свет. Он привел их с собой, и великий герцог дал ему понять, что он охотно будет видеть около себя этих молодых людей и что, без сомнения, согласится взять к себе на службу того или другого, сообразно его способностям. Договорившись об этом, г-н де Морамбер и оба его сына около трех недель тому назад отправились в дорогу, и по письмам я знаю, что они благополучно достигли цели своего путешествия. Вероятно, они теперь уже имели аудиенцию у великого герцога. Это событие очень лестно для нашей семьи. Оно еще увеличит ее блеск. Я не сомневаюсь в том, что Вы с удовольствием разделите эту честь, которою мы все гордимся, хотя Вы и не сделали ничего, чтобы ее достичь, если не считать того, что живете как подобает честному человеку.
Я охотно верю к тому же, милый брат, что Вы обладаете здравым смыслом и нравственными качествами и что, несмотря на Ваше одиночество и отчужденность, в которой Вы пребываете, Вы не сможете остаться равнодушным к судьбе своих близких. Поэтому мне не приходится сомневаться в том, что Вы ощутите истинную скорбь, когда я Вам сообщу о смерти Вашего брата, г-на де Шомюзи.
Я прекрасно знаю, что несходство ваших характеров и привычек делало вас несколько чуждыми друг другу, но природа создает в крови такие связи, которых ничто не в состоянии порвать, как бы слабы они ни были. В таком именно отношении находились друг к другу Вы и г-н де Шомюзи. Г-н де Морамбер равным образом не имел со своим братом сходства во вкусах, но это не помешает ему остро отозваться на его гибель, — чувство, которое Вы с ним, несомненно, разделите. Бывают часто в семьях люди, подобные г-ну де Шомюзи, которые приносят с собой меньше доброй славы, чем неприятностей, и чей образ жизни рисковал бы подорвать добрую репутацию семьи, если бы высоконравственное поведение остальных ее членов не уравновешивало все порицания, вызываемые прискорбным распутством одного из них. У многих семейств имеются свои тайные заботы. Г-н де Шомюзи был непрерывным огорчением для нашей семьи. Надо сознаться, он являлся постоянной угрозой позора и скандала и внушал нам вполне понятный ужас беспутством своего характера и неразборчивостью любовных влечений. Каким же образом человек благородного происхождения, обладающий таким умом и природными дарованиями, дошел до подобной степени пьянства и разврата? Г-н Морамбер и я часто ставили перед собой этот вопрос, когда, проведя с г-ном де Шомюзи, и не без удовольствия, несколько минут за беседой, мы видели, как он снова спешит вернуться в свою клоаку. Его влекла туда какая-то непобедимая тайная сила, владевшая самыми темными уголками сердца и сокрушавшая лучшие намерения. Некоторым извинением может служить ему то, что он родился с пылкостью страстей и одержимостью желаний, которые толкали его к женщинам с ужасающей стремительностью. Он шел к ним ради них самих, не ища в них того, что могло бы объяснить такую склонность, ставшую в нем чем-то вроде слепой и деспотической потребности, которой он до такой степени отдавал себя, что эта бешеная власть заставляла его опускаться на дно, подвергая риску иметь дело с самыми недостойными людьми и вращаться в самом опасном и гнусном обществе. Увы! Ваш бедный брат дорого заплатил за свои заблуждения и отвратительные поступки. Жестокая скоропостижная смерть не дала ему возможности примириться с небом, и — я боюсь — он отправился туда с душой, до конца изъеденной грехом.
И не болезнь положила конец жизни г-на де Шомюзи, ибо ничто не могло бы сокрушить его железного здоровья.
Во время отъезда г-на де Морамбера ко двору великого герцога г-н де Шомюзи явился пожелать счастливого пути путешественникам. Я присутствовала при этом свидании, так как не люблю, когда мои сыновья встречаются со своим дядей. Я всегда боялась, чтобы он какими-нибудь неблагоразумными словами не внушил им недостойных мыслей. Мне было бы в высшей степени неприятно, если бы г-н де Шомюзи имел на них хотя бы самое ничтожное влияние. Впрочем, нужно это признать, он всегда воздерживался от всяких попыток такого рода. В этот день г-н де Шомюзи казался озабоченным и, видимо, желал побеседовать со мной, как обычно. Я приготовилась к тому, чтобы его выслушать, но он не пошел мне навстречу и удалился, не сказав ни слова. Немного погодя я получила от него записку, где он спрашивал, когда и в котором часу ему можно будет посетить меня на будущей неделе. Я указала ему несколько сроков и часов, за исключением тех, когда у меня обедают или когда кто-нибудь бывает, так как он желал говорить со мной наедине. Свой ответ я велела отнести в гостиницу, где он проживал и которая носила название «Польская Армия». Он поселился в ней после того, как выехал из прежнего трактира под вывеской «Шпага». Такая перемена адреса была вполне в его привычках. В эти дни г-н де Шомюзи не появлялся. Погода была скверная, падал снег, за которым вскоре последовал сильный ветер. На улицах было не очень приятно. Зима стоит в этом году суровая.
Непогода, казалось, установилась прочно и длилась вплоть до назначенной недели. В прошлую среду, которая была как раз тем днем, когда у меня кто-нибудь обедает, непогода усилилась. Дул бешеный ветер, шел ледяной дождь. Слышно было, как капли стучали в стекла, и, несмотря на колпачки, свечи мигали при каждом порыве ветра. Я была уверена, что никто не рискнет идти ко мне в такую погоду, и мне придется обедать tête-à-tête с президентом де Рувилем. Впрочем, я ничего не имела против. Г-н де Рувиль очень неглуп, а после обеда мы можем начать с ним партию в реверзи[1]. Но, несмотря на бурю, я была обманута в своих ожиданиях. Когда садились за стол, нас было уже четыре дамы и шесть кавалеров. Такое количество друзей тронуло меня чрезвычайно. Я очень благодарила их за твердое желание развлечь меня в моем одиночестве. Это привело меня в хорошее настроение, и обед начался весьма весело. Четыре дамы: г-жа де Блэзэ, г-жа де Вардонн, графиня д'Антильи и я; кавалеры: д'Антильи, де Блэзэ, де Валентон, граф д'Эстрак, англичанин мистер Смитсон, г-н де Бридо и президент, к которому была обращена тысяча комплиментов за то, что он, невзирая на подагру, рискнул подвергнуться ярости Борея. Из этого шутя вывели заключение, что он влюблен в меня и пользуется отсутствием г-на де Морамбера, чтобы достичь своей цели. Не соглашаясь с этим, г-н президент сознался, что он достоин некоторой похвалы за то, что прибыл в такую дурную погоду еще потому, что, выходя из кареты, чуть не был сбит с ног женщиной и весьма подозрительным мужчиной, которые, словно устроив засаду, прятались в подъезде дома. Президент добавил, что в этом нет ничего удивительного, что улицы весьма небезопасны в такое время, что они так и кишат любителями легкой наживы и что в Париже наблюдается большое число самых невероятных ограблений. Не лучше дело обстоит и в провинциях, ибо там отмечено немало случаев грабежа, произведенного с замечательной дерзостью.
Некоторое время беседа придерживалась этой темы. Рассказывались истории про фальшивомонетчиков и авантюристов, про разбойников и грабителей в масках. Потом все уселись за карточные столы. Моими партнерами были г-жа де Блэзе, г-н де Бридо и г-жа д'Антильи. Я только что объявила свою игру, как вдруг крик, донесшийся с улицы, заставил нас вздрогнуть над разложенными картами. В это самое мгновение непогода завыла еще бешеней, а дождь изо всей силы застучал в стекла. Однако мы уже совсем собрались продолжать партию, как опять в передней послышался человеческий голос и чьи-то шаги. При этом шуме каждый из нас обратился в слух. Я уже видела, что г-н д'Эстрак направился к двери, за которой раздавались голоса и шум, как вдруг эта дверь внезапно распахнулась от порыва ветра, заставившего задрожать пламя свечей, и на пороге, поддерживаемый под мышки лакеями, почти в лежачем положении, со шляпой, сдвинутой на затылок и разодранным плащом, появился г-н де Шомюзи. Лицо его было бледнее воска, а правую руку он прижимал к груди. При этом зрелище мы все поднялись с мест, при грохоте опрокинутых кресел и звоне жетонов, катящихся по паркету. Опередив меня, кавалер де Валентон бросился к г-ну де Шомюзи одновременно с мистером Смитсоном, но как только они наклонились над ним, г-н де Шомюзи, икнув, брызнул им в лицо целым фонтаном крови и, несмотря на то, что его поддерживали слуги, повалился на пол, где его шляпа докатилась до ног г-жи де Вардонн.
В страшном смятении все склонились к г-ну де Шомюзи, которого продолжало рвать кровью, бегущей целыми потоками. Мистер Смитсон, немного понимающий в медицине, стал возле него на колени. Г-да д'Эстрак и де Бридо держали каждый по свече, чтобы ему было светлее. Г-н де Блэзэ закрыл глаза, чтобы ничего не видеть, а г-н президент собирал рассыпавшиеся жетоны. В это время мистер Смитсон раздевал г-на де Шомюзи, расстегивал его жилет и отворачивал рубашку. Показалась рана — красное пятно на белой коже. Во время этой операции г-н де Шомюзи сделался еще бледнее. Он оставался неподвижным, и, казалось, одни только его глаза продолжают жить. Он смотрел на меня так, как будто хотел мне что-то сказать. Я наклонилась над ним; губы его дрогнули. Он попытался пробормотать несколько слов, в которых, как мне показалось, хотел назвать какое-то имя, но новый поток горловой крови заставил его задохнуться. Зрачки потускнели, все тело вытянулось так резко, что отскочила пуговица жилета. Он сделал еще несколько коротких движений и застыл в неподвижности. Он был мертв. Мистер Смитсон поднялся с пола. На скверном французском языке он объяснил, что у г-на Шомюзи пробиты легкие. Удар был нанесен с необычайной помощи остро отточенного оружия. В это время Люцерн, нечто вроде Вашего Аркенена, сбежал вниз и стал опрашивать кучеров карет. Но, найдя убежище в кабачке напротив, они ничего не видели и не слышали. Вероятно, г-ну де Шомюзи был нанесен удар в то время, когда он дергал за звонок у входной двери. Виновниками преступления являлись, по-видимому, та женщина и подозрительный мужчина, которые толкнули г-на президента де Рувиля. Кучер г-на де Бридо, направлявшийся в кабачок к своим товарищам, обернулся на крик, который испустил г-н де Шомюзи, и увидел женщину и мужчину, пустившихся в бегство. Не интересуясь больше ими, он присоединился к веселой компании. Поиски, предпринятые сообразно этим указаниям г-ном лейтенантом полиции, не дали никакого результата. Удалось только узнать, что за несколько дней до преступления г-н де Шомюзи принял в гостинице «Польская Армия» одну даму, не похожую ни на одну из его прежних посетительниц. Г-н де Шомюзи провел ее в свою комнату, в которой немного спустя служанка слышала шум какой-то ссоры. Дама вышла ночью, и никто из лакеев не мог рассмотреть ее лицо.