Это печальное событие, произошедшее в отсутствии г-на де Морамбера, не принадлежит, однако, по своей природе к тем случаям, которые могли бы прервать его путешествие, ибо он и его брат никогда не были сильно привязаны друг к другу. Я держусь именно такого мнения и потому сочла излишним извещать его Об этой смерти. Он узнает о ней со всеми подробностями после своего возвращения, ибо нельзя рассчитывать на то, что его предупредят об этом раньше. Г-н де Шомюзи жил в большом отчуждении от света, который довольно долго держался от него в стороне по причине его распутного образа жизни. Поэтому его смерть пройдет там незамеченной, и г-н де Морамбер узнает о ней, когда уже на нее ляжет забвение, тем более что содействие г-на президента де Рувиля и г-на лейтенанта полиции, его добрых друзей, позволяет произвести похороны г-на де Шомюзи с весьма уместной в данном случае скромностью. Все это дело не дало никакого повода для рассуждений газетчиков, не вызвало любопытства людей, занимающихся литературой. Мы опустили в землю тело г-на де Шомюзи на маленьком кладбище Пикпюс. Там будет он ожидать небесного суда. Да простятся ему небесным милосердием все его заблуждения! Я послала забрать у трактирщицы его вещи. Если их осмотр представит какие-либо интересные частности, я Вам напишу о них. От этой же трактирщицы, которая думала, что г-н де Шомюзи просто куда-то уехал, и с которой он охотно пускался в откровенности, узнали, что г-н де Шомюзи был весьма стеснен в средствах и, находясь в отчаянном положении, издержал все свои сбережения. Он говорил, что собирается отправиться на Острова, а в тот самый день, когда эта неизвестная дама приходила к нему в гостиницу, без сомнения, за тем, чтобы вытянуть у него несколько луидоров, решил продать довольно большой бриллиант, который у него еще сохранился. Быть может, этот самый бриллиант и был причиной смерти г-на де. Шомюзи; быть может, для того, чтобы похитить этот камень, о существовании которого им было хорошо известно, негодяи и убили г-на де Шомюзи, спрятавшись в засаду возле моего подъезда? Что бы там ни было, эта смерть является трагическим концом того эпикурейского существования, которое вел г-н де Шомюзи. Я уверена, мой дорогой брат, что Ваше доброе сердце будет этим впечатлено. К тому же смерть — всегда смерть, и гибель наших близких внушает нам некоторые размышления, некоторые переживания, обращенные к нам самим. Мне хотелось бы, чтобы это письмо нашло Вас в добром здравии и чтобы подобные переживания не вызвали у Вас никаких тягостных предчувствий. Я напишу Вам все новости, которые узнаю о славном путешествии г-на де Морамбера при дворе великого герцога. И я обрету в них гораздо больше интереса и удовольствия, чем в том, что принуждена была сделать, касаясь гибели г-на де Шомюзи при уже известных Вам обстоятельствах.
Примите уверение, мой дорогой брат, в том, что, питая должные чувства, я остаюсь Вашей преданнейшей невесткой и сестрой.
Маркиза де Морамбер
Париж, 17 декабря 1738 г.
Еще одно письмо, мой дорогой брат! Я думала, что все уже кончено с этим г-ном де Шомюзи, и вот видите, снова собираюсь говорить с Вами о нем. Если во время своей жизни этот ужасный человек часто бывал несносным, то и дальше он угрожает быть таким же, несмотря на то, что его уже больше не существует. Судите сами поэтому о моем удивлении, когда вчера сестра-привратница из монастыря Вандмон в предместье Руль явилась в мою приемную и заявила о своем желании говорить со мной. Так как я не люблю подобных посещений, кончающихся обыкновенно выпрашиванием пожертвований и просьбами о чем-либо похлопотать, моим первым движением было отделаться от этой монахини, но ввиду того, что привратница упорствовала и утверждала, что ей поручено передать мне письмо от г-жи де Грамадэк, своей настоятельницы, я переменила свое решение. Эти монастыри, где воспитываются девушки хороших фамилий, часто бывают рассадниками невест, и, хотя мой старший сын еще очень молод, не было ничего удивительного в том, что какая-нибудь особа услышала отзывы о его нравственных достоинствах и уже строила относительно него планы будущего. Привратница, приведенная в мою комнату, протянула мне конверт, прося вскрыть его в ее присутствии, чтобы иметь возможность, если это понадобится, передать настоятельнице мой ответ на словах. Я так и сделала. Переписываю для Вас то, что я прочла.
Маркиза!
Ваше родство с г-ном де Шомюзи извинит свободу, с которой я говорю о нем. Мне приходилось несколько раз посылать ему письма с просьбами о деньгах по адресу, который он мне сам же указал, то есть в гостиницу «Шпага» в квартале, именуемом «Болото». Эти письма остались без ответа, и я распорядилась, чтобы последнее из них было отнесено ему лично нашей привратницей, которой сказали, что г-н де Шомюзи больше там не живет и что он выбыл неизвестно куда. Не зная, где его теперь искать, я принуждена рассказать Вам о том положении, в котором он нас оставил. Устав нашей общины требует, чтобы плата за наших пансионерок вносилась по третям года, и вот уже целый год, как мы не получаем того, что нам должен г-н де Шомюзи за содержание и воспитание девицы, которую он поместил к нам шесть лет тому назад и за которую до сих пор очень аккуратно выплачивал причитающуюся сумму. Эта юная особа, которой в настоящее время около шестнадцати лет, удовлетворяет нас во всех отношениях, и мы испытали бы большое сожаление при необходимости с нею расстаться, тем более, что г-н де Шомюзи представил ее нам как сироту, и потому еще, что она во всех отношениях достойна внимания. Поэтому мы были бы весьма Вам признательны, если бы Вы попросили г-на де Шомюзи внести порядок в выплату нам денег без запозданий, которые мы можем приписывать только какому-либо важному занятию, нарушающему его привычки и об успехах которого мы будем молиться так же, как и о Вас, маркиза, если Вы захотите помочь этому делу, поручаемому Вам с доверием и уважением Вашей служанкой о Господе.
Грамадэк.
Подумайте только, каково было мое удивление при чтении этого письма! Что означают этот монастырь, эта воспитанница, которую г-н де Шомюзи содержал на свои последние гроши? Где он отыскал эту голубку, из какого гнезда она к нему упала? Что станем мы делать с этой неожиданной родственницей, свалившейся нам на голову?
Все эти вопросы теснились на моих устах, и дух мой рвался в бой. На этот раз г-н де Шомюзи перешел всякие границы. Кто бы мог подумать, что он был опекуном! Эта комедия показалась мне игрой дурного вкуса. Опекунство, без сомнения, прикрывало тайное отцовство, по отношению к которому он, даже будучи таким распутником, пожелал, однако, выполнить все обязательства. Но кому же, однако, был обязан он этим незаконнорожденным ребенком, так внезапно появившимся на нашем горизонте? Имел ли он в своем распутстве какую-либо возвышенную связь, в которую входило чувство любви и о которой напоминало ему это дитя? Было ли участие, которое он принимал в этом ребенке, искуплением каких-либо угрызений совести или же просто он видел в нем предупреждение своей испорченности? Не была ли эта девочка, которую с такой заботливостью он воспитывал, предназначена стать жертвой его старческих удовольствий, жертвой, заранее выбранной в запас для удовлетворения порочных склонностей; не была ли она невинным существом, купленным у недостойной матери на одном из тех гнусных рынков, которые одинаково позорят и того, кто предлагает товар, и того, кто его берет? На кого могла быть похожа эта шестнадцатилетняя загадка и какое имя она носила?
Я была охвачена одновременно и удивлением, и гневом, и любопытством, в то время как сестра-привратница, испуганная действием принесенного ею письма, расточала поклоны и в ужасе перебирала свои оливковые четки. Надо сознаться, я достоинством своей осанки и благородством черт смущаю простую чернь; уважение, которое я ей внушаю, легко переходит в трепет при виде признаков моего нетерпения и раздражения. Бедная монахиня не знала, куда деваться, и, я думаю, охотно пустилась бы в бегство. Однако я овладела собой. Необходимо было пролить свет на это дело; я сказала посланной, что послезавтра приеду в монастырь Вандмон, чтобы поговорить с сестрой Грамадэк. Это мне казалось самым удобным выходом из положения. Г-жа де Грамадэк должна была находиться в курсе обстоятельств, она только с доброго согласия могла принять этого подкидыша в среду благородных девиц, воспитывающихся в монастыре Вандмон. Она разъяснит мне все, что касается ребенка, которого г-н де Шомюзи оставил нам в воспоминание о себе и который принесет нам немало забот. Негодование, внушенное мне этим поступком, заставляет меня писать Вам в надежде, что и Вы разделите мои чувства. Они превысили бы всякую меру, если бы отсутствие г-на де Морамбера не позволяло мне действовать по своему усмотрению. Я чувствую себя удовлетворенной уже тем, что он может избежать таким образом всех забот, связанных с этим делом. Обо всем дальнейшем я поставлю Вас в известность. Примите мои уверения в чувстве дружеского расположения к Вам.
Маркиза де Морамбер.
Париж, 21, декабря 1738 г.
Милый брат, монастырь Вандмон в Руле — это очень хорошее здание, расположенное на окраинах предместья. Фасад его не блещет красотой, но самый дом, в своем расположении, прекрасно соответствует той цели, к которой оно предназначено. Г-жа де Грамадэк оказала мне честь, дав мне возможность посетить все его уголки. Дортуары там просторные, в классах много воздуха, дворы обширны, а капелла выстроена со вкусом. Сестры носят светло-серую одежду с белым нагрудником, наплечник и чепец. Все это особы, достойные уважения, а некоторые из них, как г-жа де Грамадэк, происходят из благородных фамилий. Есть даже такие, которые производят впечатление образованных и способных быть преподавательницами. А что касается остальных, то пусть им господь поможет! Все эти монахини присматривают за шестьюдесятью девушками, частью из дворянских семейств, частью из буржуазных, между которыми не допускается иных различий, чем заслуги и добродетель. Их учат правописанию, грамматике, истории, счету, очень много катехизису, шитью, немного литературе, рисованию и музыке. Во время уроков не терпят лености, а во время перемен как можно меньше допускают частных разговоров. Игры вменяются в обязанность. В определенные дни воспитанницы могут принимать визиты в приемной. Для танцев и для преподавания манер к ним приходят частные учителя, Воспитание в общем очень хорошее, дисциплина не очень суровая, но проводится твердо. Тем не менее девиц не отделяют от света. Отголоски светской жизни достигают ушей воспитанниц, которые находят удовольствие в мечтаниях о том, как они позднее займут там свое место. В Вандмоне часто выходят замуж. Г-жа де Грамадэк — великая мастерица в брачных делах. Она подобрала бесчисленное количество союзов. Это ее единственная гордость. Одежда монахини не скрывает ее еще достаточно приятного вида. Она приняла меня с самым отменным почетом, принося извинения за вынужденную экономию в угощении, но я быстро покончила со всеми предисловиями, перейдя к цели моего посещения и к удивлению, которым оно было вызвано.