Любовница лорда Синклера! И весь Лондон об этом говорит! Наложница из гарема!
Она долго не могла выбросить из головы вчерашнюю беседу, заставившую ее испытать жгучее чувство стыда. И дело не только в том, что была разрушена ее репутация, речь шла о разрушенной репутации тех, кто был с ней связан.
К счастью, лорд Синклер весь день отсутствовал, так что ей не пришлось встречаться с ним ни за завтраком, ни за ленчем. Она видела раздражение в его взгляде, когда посмела украдкой переглянуться с ним вчера за ужином. Но раздражало его все и вся, что же касается иных чувств к ней, более личного плана — о них Джапоника предпочитала не думать.
Зато она совершенно точно знала, что сама к нему чувствует.
До того как встретиться за ужином с леди Симмс, Джапоника успела сказать себе, что все лучшее и все худшее, что случилось за день, принадлежит ей. Проторчав в сломанной карете больше часа, она успела вздремнуть в объятиях лорда Синклера и проснулась с ясным сознанием того, что именно по причине ее чувств к нему она не может позволить лорду прикасаться к себе. Несмотря ни на что, ее тянуло к человеку, которого она едва знала, а еще менее понимала. И все же вот она готовится выйти с ним в общество, будто не было у них ни вчерашнего дня, ни позавчерашнего.
— Ты дура, Джапоника Эббот, — прошептала она собственному отражению.
Лорд Синклер прислал ей записку, уведомив о том, что она должна быть готова ужинать с ним вечером. Ужинать на людях после того, что, как она теперь знала, о них говорят? Как сможет она прямо держать голову после этого?
— Что вы по этому поводу думаете, миледи?
То, что Джапоника увидела в зеркале, заставило ее улыбнуться. Ее необузданные кудри были подняты наверх и свернуты в тугой узел, прикрытый серебристой сеткой с подкладкой из пурпурного шелка и отороченной серебристым гофрированным кружевом, кокетливо опускающимся на левое ухо.
— Вы кудесник. Где вы раздобыли этот головной убор?
— Леди Симмс велела мне его захватить. — Парикмахер склонил голову набок. — Челку можно было немного подрезать, но цвет — то, что надо, и эффект получился весьма милый.
— Вы чрезвычайно помогли мне, задав нужный тон в моем начинании, — сказала Джапоника в надежде на то, что прическе будет соответствовать все остальное.
Несколько минут спустя леди Эббот уже ждала горничную в своей гардеробной. Девушка вошла, неся платье из зеленого шелка.
— Я не это платье выбрала.
— Я знаю, миледи. — Горничная покраснела и сделала реверанс. — Но леди Симмс очень настаивала на том, чтобы вы надели именно это платье. Другие, хотя и очень милые, недостаточно нарядные для ужина. А это… — Горничная взмахнула платьем так, что подол прошелестел по полу.
Джапоника прикусила губу. Если верить леди Симмс, все в Лондоне знали, что это платье лорд Синклер купил для нее. Если она наденет его, то лишь подольет масла в огонь, а в нем итак уже полыхала ее репутация. Но черное платье, которое она хотела надеть, действительно слишком унылое. И тут внутри ее словно вспыхнула искра. Если уж все считают, что она любовница лорда, что же — она сыграет эту роль с честью. И оденется соответственно.
Девлин появился в резиденции Шрусбери незадолго до того, как часы пробили девять. Он уехал из дома еще утром и оделся в клубе. Его тетя была бы счастлива узнать о том, что он забросил крюк в нижний выдвижной ящик комода и приказал своему пажу заказать новые рубашки с зашитым правым рукавом. Если он сумел угодить тете, то она, увы, сильно разочаровала его своим поведением. Она даже заставила его засомневаться в том, что пребывает в здравом рассудке. Быть может, он слишком долго жил вдали от столицы и утратил чувство юмора, свойственное только лондонцам, ибо шуточки тети он счел весьма сомнительного вкуса. Девлин ехал в клуб, уверенный в том, что именно тетя и разожгла у публики интерес к виконтессе, но там он убедился в обратном. Кто-то другой пустил мерзкий слушок и даже если искра давно угасла, дым от нее продолжал расползаться по лондонским салонам.
Итак, Синклер выяснил, что благодарить за все должен в первую очередь Фрамптона и Хау. Они всем и всюду рассказали об обстоятельствах знакомства с виконтессой. Кроме того, упорное нежелание Девлина выступить на сцене общественного театра, каким являлся высший свет, и загадочные обстоятельства приезда «индийской виконтессы», как ее называли в определенных кругах, еще сильнее разожгли праздное любопытство. Из этой ситуации Девлин видел лишь один выход — как можно скорее выйти в свет и тем самым заставить замолчать тех, кто сделал слишком поспешные выводы.
Синклер налил себе немного бренди. С угрюмым видом он ждал появления леди Эббот. Ему было наплевать, что думают о них люди, но вот как насчет нее? Слишком многое в глазах общества было против нее: вдова, родом из колоний, дочь купца, вышедшая замуж за умирающего аристократа, к тому же старше ее более чем вдвое. Даже весьма опытный игрок едва решился бы делать ставки с такими картами на руках.
Залпом опустошив содержимое бокала, Девлин обернулся — кто-то вошел в комнату.
То платье, что он столь спонтанно приобрел у модистки, сейчас украшало едва ли не лучшую женскую фигуру из тех, что ему приходилось видеть. Плотно облегающее грудь, платье ниспадало свободными складками до пола. Тонкая ткань не скрывала, а подчеркивала изящную линию бедер и колыхалось при ходьбе. Волосы ее были убраны назад под тонкий сетчатый берет, но при этом мудрый парикмахер оставил короткие кудри сияющего рыжего цвета, чтобы те обрамляли лицо. Единственным диссонансом в этой картине совершенной красоты было выражение ее лица. Что это: волнение или злость? Он не мог сказать. Он знал лишь, что с этим надо что-то делать.
Она остановилась в нескольких шагах от Синклера.
— Вы одобряете?
— Повернитесь.
В тот же миг ее лицо исказилось гневным презрением:
— Я не кобыла на ярмарке!
Он молча жестом дал ей знак повернуться. Джапоника все с тем же злобно-мрачным выражением медленно повернулась вокруг собственной оси.
Девлин задержался взглядом на полной груди, когда она оказалась к нему в профиль, отметил стройность и совершенство линий плеч и спины. Как он вообще мог посчитать ее заурядной простушкой? Разодетая в шелка, она из воробушка превратилась в колибри, изящную и потрясающе красивую маленькую птичку. Так, может, в этом была ее тайна? Может, он с самой первой минуты знакомства догадывался о том, что она собой представляет?
Как хотелось ему вспомнить все! Вес, что касалось обстоятельств их знакомства! Но он справился с искушением. Желание вспомнить всегда имело лишь одно последствие: неуправляемый гнев или страшную головную боль. Но сегодня он не имел права рисковать. Он должен быть во всеоружии. Никакой головной боли. Слишком многое решал этот выход в свет.
Сделав круг, Джапоника замерла под его золотистым взглядом. Сердце ее бешено колотилось. Она чувствовала себя так, будто стояла перед ним голой. Дурацкое ощущение! Не важно, что сказало ей зеркало — от него она пока не услышала ни одного доброго слова. Не надо было надевать этот наряд!
— Я переоденусь.
— Нет! — Синклер подался вперед, чтобы остановить Джапонику, и легко прикоснулся к ее плечу. И тогда он улыбнулся, неотразимо, обезоруживающе искренне. — Простите меня. Я забыл выразить свое восхищение, леди Эббот.
Джапоника скрестила на груди руки.
— Могли бы сразу сказать.
Девлин невольно скользнул взглядом по той части ее тела, к которой своим жестом она непроизвольно привлекла внимание, и почувствовал прилив тепла внизу живота. Если бы она догадывалась, какое оказывает на него влияние, то, наверное, отказалась бы вообще где бы то ни было с ним появляться. Но теперь он действительно хотел, чтобы его увидели вместе с ней. Хотел сильнее, чем когда бы то ни было раньше.
— Итак, вы готовы? Джапоника кивнула.
— Леди Симмс присоединится к нам?
— Конечно, нет. Ей было велено держаться от вас как можно дальше.
— Отчего же?
Ее умоляющий взгляд словно просил заверить, что все, что наговорила его взбалмошная тетушка, и гроша ломаного не стоит. Но он не мог солгать ей. Он не знал, какой урон был нанесен ее репутации, и не узнает об этом до тех пор, пока она не появится в обществе. И что бы он ни думал о своей тете, она сделала для Джапоники благое дело. Было бы жестоко вывести Джапонику в свет, совершенно не подготовленную к тому, с чем она может встретиться. Теперь на ее стороне была осведомленность, и она будет держаться настороже.
— Я ушла, потому что хотела побыть одна, — запальчиво сообщила Джапоника, и Девлин внезапно пожалел о том, что до сих пор не относился к ней с подобающей галантностью. Но виконтесса была не из тех, кто останется в долгу. — Впрочем, вам, я полагаю, безразлично, насколько сильно запятнана моя репутация.
— Разве я хоть с чем-нибудь из того, что она сказала, согласился?
— Вы ей не возражали.
Синклер чувствовал себя трусом оттого, что не отвечал ей, как она того хотела, но давать ей ложные надежды было бы неблагоразумно.
— Правда никогда не вставит палки в колеса сплетен. Надежда на спасение умерла, и он прочел это в ее глазах.
— Значит, вас не волнует то, что меня называют вашей любовницей, а вас — развратным типом, устраивающим оргии на глазах у пятерых юных девиц.
— Мадам, если бы я полагал, что этот фарс воспринимается серьезно, я бы застрелился. А поскольку я считаю подобный слух одиозным, я его просто игнорирую.
Она молчала, и тогда лорд накинул ей на плечи меховое манто.
— На улице холодно. Возможно, опять пойдет снег. Джапоника затаила дыхание. Он нежно обернул ее плечи в мех. Хотелось бы обрести веру в себя, такую же, как у него. В конце концов, не все ли равно, что думают о ней в лондонском обществе? Зачем ей этот титул? Скоро она все равно окажется далеко отсюда и от лорда Синклера тоже.
Девлин наблюдал за тем, как менялось ее лицо. Одна эмоция сменяла другую. От внутренней борьбы щеки ее разгорелись, именно этого — румянца — ей до сих пор не хватало. Итак, цель его оказалась достигнутой, пусть и ценой некоторой жертвы: он понимал, что румянец ей придала злость на него, Девлина. Надо было все так и оставить. Но он не мог.