— Да.
— Вы слышали, что случилось с ее мужем?
— Да.
— Вы меня помните?
— Конечно, помню, — он был тронут до глубины души и с трудом подбирал слова, — я время от времени вспоминал вас и гадал, что же из вас вышло. Вы девушка, которая приходила наниматься на работу.
— А можно я зайду и присяду? — спросила Мэри Энн. — У меня от этих каблуков ноги болят.
Шиллинг зашел в магазин следом за ней.
— Извините за беспорядок… не было времени прибраться.
Оркестр громыхнул, и он нагнулся, чтобы убавить звук.
— Вы знаете миссис Кумбс? — Он старался говорить непринужденно, чтобы эта беспокойная и зажатая девушка немного расслабилась. — А где вы с ней познакомились?
— В баре. — Мэри Энн уселась на подоконник и скинула туфли. — Вижу, вы убрали несколько будок для прослушивания.
— Мне не хватает места.
Девушка посмотрела на него прямо и внимательно.
— А хватит вам трех будок? А что, если посетителей будет толпа?
— Да вот все жду, чтобы проверить, — откровенно признался он.
— Вы вообще прибыль получаете? — Она массировала ступню. — Может, вам и нанимать–то никого не надо.
— Сейчас я готовлюсь к Рождеству. Если повезет, магазин, возможно, еще оживет.
— А что случилось с этим — как бишь его? — с тем певцом? Карьера заладилась?
— У Чада? Не совсем. Мы послали записи в Лос–Анджелес, но никто пока не откликнулся.
Девушка задумалась.
— Полу Нитцу он понравился. А мне показался дурачком каким–то. — Она пожала плечами. — Ладно, неважно.
Шиллинг стал раскладывать пластинки на прилавке, и какое–то время оба молчали.
Она сидела на подоконнике, как будто все–таки устроилась к нему на работу, как будто не развернулась и не выбежала тогда из магазина. В тот день он допустил грубую ошибку. Она ему понравилась, и он ее вспугнул. На этот раз он будет осторожней; теперь — надеялся он — все пойдет как надо.
— Вам нравится? — спросил он.
Смотрелась она так, как будто жила на этом подоконнике; словно кошка, она вошла и сделала это место своим. Теперь она приноравливалась, устраивалась здесь поудобнее.
— Магазин? — спросила она. — Я же вам говорила. Да, очень нравится. Здесь так мило, — голос ее прозвучал сухо и как–то по–деловому. И это смутило его.
— А ко мне вы, похоже, настроены враждебно, — заметил он.
Девушка не ответила. Она надевала туфлю.
— Вы сказали, что встретились с Бет в баре, — сказал Шиллинг, переводя разговор на более безопасную тему. — Это было здесь, в Пасифик–Парке? Раньше вы не были знакомы?
— Нет, раньше не были.
— А тогда вы ее уже знали? В тот день?
— В тот день ее еще здесь не было, — напомнила ему девушка, — они приехали позже.
— И как она вам показалась?
— Она привлекательная, — в ее голосе прозвучала нотка зависти, — у нее отличная фигура.
— Она толстая.
— Я так не думаю, — сказала Мэри Энн, закрывая тему, — а вот этот человечек, Дэнни Кумбс, он был неприятный. Что–то с ним было не так.
— Согласен, — сказал Шиллинг. Он вытащил пластинку из конверта и, взяв за края, просматривал, нет ли царапин. — Однажды Кумбс пытался меня убить.
— Правда? — заинтересовалась она.
Положив пластинку, Шиллинг подтянул рукав пиджака, вынул золотую запонку, расстегнул рукав белой хлопковой рубашки и показал запястье. Между волос пролегал бугристый шрам.
— Он ударил по этому месту железным прутом и сломал мне руку. Но тут подоспел мой Макс.
Пораженная, она смотрела на шрам во все глаза.
— Он и Туини пытался убить, но… — она осеклась, — ничего не вышло.
— Бет рассказала мне кое–что об этом. — Он вставил запонку на место и поправил пиджак. — В Кумбсе была какая–то патология… а в присутствии негра она, очевидно, расцвела пышным цветом. Негр — это тот музыкант, насколько я понимаю.
— Типа того. А почему Кумбс хотел вас убить? Вы были с его женой?
Шиллинг смутился.
— Ничего подобного. Кумбс всегда ходил по краю. Он жил в искаженном, пропитанном ядом мире.
— Почему же она за него вышла?
— Бет сама немного того. Их мании сошлись, как кусочки головоломки, — сказал он. — По словам Бет, Дэнни выгнали из начальной школы за то, что он подглядывал за девочками в раздевалке. А потом он вырос и стал делать то же самое, только через видоискатель.
— А ей нравится… показывать себя, — с отвращением произнесла Мэри Энн.
— Бет работала натурщицей. Там они с Кумбсом и познакомились… у него было фотоагентство. Ему нужна была модель, готовая позировать обнаженной. Можете представить, как она была счастлива. Вот они и договорились к полному взаимному удовольствию.
Когда Кумбс погиб, он, конечно, вздохнул свободнее. В одиночку Бет представляла собой небольшую угрозу или даже вовсе никакой; ошибка, совершенная пять лет назад, наконец перестала отравлять ему жизнь. Теперь все могло измениться.
— Я не сожалею о его гибели, — произнес он.
— Нехорошо говорить так о мертвых, — сообщила ему Мэри Энн.
— Почему? — удивился он.
— Просто нехорошо, и все. Он же был человеком, верно? Убивать никого нельзя. Высшая мера и все такое, это все нехорошо.
Она кивнула, закрывая эту тему.
— Я пойду переобуюсь; эти туфли я надела, чтоб выглядеть постарше.
Это насмешило его.
— Я знаю ваш возраст. Вам двадцать лет.
— Да вы экстрасенс. — Она поковыляла к двери. — Я иду домой переодеваться. С работой все решено? Мы договорились, так ведь?
Его веселье сошло на нет.
— Вакансия открыта.
— Тогда я выдвигаю свою кандидатуру. Вы меня берете?
— Да, беру, — с чувством произнес он, — на двести пятьдесят долларов в месяц, пятидневка, все, как мы обсуждали, когда вы были тут в прошлый раз.
Боже правый, прошло четыре месяца. Как же долго он ее ждал.
— Когда приступите?
— Вернусь сегодня же, как только переоденусь. — Она на мгновение заколебалась. — А что мне лучше надеть? Надо выглядеть по–деловому, наверное? Каблуки и все такое.
— Нет, это не обязательно, — хотя идея ему по–своему понравилась, — сгодятся и туфли без каблука. Но чулки — непременно.
— Чулки.
— Не стоит перегибать палку… но и в джинсах приходить не надо. Одевайтесь так, будто сами собрались в центр, чтобы пройтись по магазинам.
— Я так и предполагала, — сказала она, сверяясь с собой. — Как часто получка? Каждые две недели?
— Каждые две недели.
Без тени смущения она произнесла:
— А можно мне десять долларов прямо сейчас?
Это его и очаровало, и возмутило.
— Зачем? На что?
— Потому что я без гроша, вот на что.
Покачав головой, он достал бумажник и выдал ей десятидолларовую купюру.
— Я, может, и не увижу вас больше.
— Не глупите, — сказала Мэри Энн и исчезла в дверях, оставив его одного, как и прежде.
В час тридцать пополудни она вернулась — в хлопковой юбке и блузке с коротким рукавом. Ее волосы были зачесаны назад, а глаза светились готовностью к работе. Однако с нею пришел молодой человек вида весьма праздного.
— Где можно оставить вещи? — спросила она, имея в виду дамскую судочку. — В подсобке?
Шиллинг показал ей лестницу, ведущую в подвал.
— Здесь самое безопасное.
Просунув руку в лестничный колодец, он щелкнул рубильником и включил свет.
— Там дальше туалет и стенной шкаф. Небольшой, но плащ повесить можно.
Пока Мэри Энн не было, молодой человек профланировал к нему.
— Мистер Шиллинг, мне сказали, что вы разбираетесь в музыке.
Он вынул из кармана пиджака помятый конверт и принялся разглаживать его на прилавке. Шиллинг разглядел, что это список композиторов; все современные, все индивидуалисты–экспериментаторы.
— Вы музыкант? — спросил Шиллинг.
— Да, я играю боп на фоно в «Корольке». — Он пристально посмотрел на Шиллинга. — Давайте теперь посмотрим, на что вы способны.
— О, я способен на многое, — сказал Шиллинг, — спросите о чем–нибудь.
— Вы слыхали о парне по имени Арни Шейнбург?
— Шёнберг, — поправил Шиллинг. Он не мог понять — может, его разыгрывают? — Арнольд Шёнберг. Он написал «Песни Гурре»[124].
— И как давно вы в этом деле?
Шиллинг подсчитал.
— Ну, в той или иной степени в бизнесе я с конца двадцатых годов. Однако розничный магазин у меня впервые.
— Вы любите музыку?
— Да, — ответил Шиллинг, как–то смутно забеспокоившись, — очень.
— Вы хоть чем–нибудь еще занимаетесь? Выезжаете куда–нибудь? — молодой человек разгуливал, изучая магазин. — Элегантный магазинчик. Чувствуется вкус. Но скажите, Шиллинг, вы никогда не чувствуете себя оторванным от широких масс?
Из подсобки появилась Мэри Энн.
— Ну–с, приступим.
Нагрузив молодого человека пластинками, Шиллинг задвинул его в будку. Мэри Энн за прилавком деловито открывала кассовый аппарат.
— Это ваш друг? — спросил Шиллинг (его позабавило, что в ее мире просто не существовало такой формальности, как представить джентльменов друг другу).
— Пол играет в «Корольке», — ответила она, пересчитывая однодолларовые банкноты.
Уйдя отсюда, она поспешила домой, чтобы переодеться, а потом побежала в «Королек» отдавать Полу его десятку… на которую жила с тех пор, как проела последние деньги, полученные в телефонной компании.
— То самое место? — спросил Нитц. — Музыкальный магазин? Там, где этот парень, с которым мне все советуют поговорить.
— Пойдем со мной, — упрашивала его Мэри Энн, леденея от мысли, что ей придется вернуться туда одной. — Пожалуйста, Пол, сделай одолжение.
Он поднял бровь.
— А в чем дело?
— Ни в чем.
— Ты боишься?
— Конечно, боюсь. Новая работа, первый день.
— А что ты знаешь об этом типе?
— Я с ним уже встречалась, — уклончиво сказала она, — он пожилой.
Отложив вестерн в бумажной обложке, он встал.
— Ладно, пойду. Буду тебя сопровождать. — Он дружески похлопал ее по спине. — Я даже готов вызвать его на дуэль — ты только подмигни.