Далеко внизу под ними уже началось новое созидание. Они неторопливо пошли туда, чтобы приветствовать его.
Конец
Джо Мантила вернул рукопись и папку.
— Сентиментальщина, я тебе скажу, — изрек он и стал заводить «Плимут».
— Паршиво, — удрученно согласился Ферд Хайнке. — Это ты хотел сказать? Думаешь, не стоит в журнал посылать?
В глубине души он понимал, что рассказ безнадежен.
— Это, значит, Рейчел была? — спросил Джо. — Богиня эта?
— Ну да, — ответил Ферд.
— Конец непонятный какой–то.
Ферд пояснил:
— Идея в том, что она на самом деле человек, а не пришелец из другой вселенной.
— Как марсианка, что ли?
— Мутантка. Он–то думал, что она мутантка нечеловеческого происхождения.
— А этот, как там его звали — это будто бы Арт?
— Да, его прообразом стал Арт.
— И кто же он, в конце концов, — мутант, как и она?
— Ну да, как он выяснил, — сказал Ферд. — Он понял, что он тоже человек. Его долг был перед человечеством, а не перед самим собой. Она объяснила ему это. Его долг был в том, чтобы отстроить мир заново.
Помолчав, Джо Мантила сказал:
— Я бы точно не отказался жениться на ней.
— Твоя правда, — согласился Ферд Хайнке.
— А знаешь, она ведь умнющая.
— Это да, — подтвердил Ферд.
— Как ты думаешь, в чем смысл жизни? — спросил Джо Мантила.
— Трудно сказать.
— Ну, а ты–то как думаешь?
— Ты имеешь в виду конечную цель?
— Для чего мы здесь, на Земле?
Поразмыслив, Ферд Хайнке сказал:
— Чтобы человечество перешло на следующую эволюционную ступень.
— Ты думаешь, люди следующей ступени уже среди нас, но мы этого не знаем?
— Может, и так, — ответил Ферд.
— Я раньше думал, что смысл жизни в том, чтобы выполнять волю бога, — сказал Мантила.
— А как ты определяешь бога?
— Бог создал Вселенную.
— А ты Его когда–нибудь видел?
— Слушай, — сказал Джо Мантила, — я тут рассказ читал — там военный ангела подстреливает. Представляешь? Ранил его, что ли.
И он, бесконечно повторяя подробности, стал пересказывать Ферду Хайнке сюжет.
— Я читал, — оборвал его Ферд.
— Интересно, как она много всякой всячины знает, — заметил Джо. — Это я про Рейчел. Может, она и в самом деле высший мутант. — Он продолжал, жестикулируя: — Я бы не удивился, если бы у нее обнаружились эти способности, как у мутантов. В смысле, она на других не похожа. Как скажет что–нибудь, сразу знаешь — это правда. Может, у нее дар — как это? — будущее читать.
— Дар предвидения, — сказал Ферд Хайнке.
— Да нет. В этом–то весь смысл рассказа. На самом деле она человек. Есть много людей, не похожих на военных.
— Если бы она сейчас была здесь и слышала нас, знаешь, что бы было? — спросил Джо Мантила.
— Посмеялась бы.
— Точно, — согласился Джо. — Ты заметил, она не верит в то, во что другие верят — я там или ты? Когда с ней разговариваешь, она тебя даже не слышит. Про все, чем мы занимаемся — Организацию, «Существ с планеты Земля». Наверно, она — правда высший мутант, и в конце концов мир будет принадлежать ей.
— Наверно, наше общество переживает свои последние дни, погибнет оно скоро, как когда–то Рим, — сказал Ферд.
— А почему пал Рим?
— Рим пал, потому что общество у них выродилось. Тут и нахлынули варвары, и все, конец пришел.
— Они все библиотеки и здания сожгли, — сказал Джо Мантила.
— Круто.
— Неправильно это было. Они всех христиан поубивали, замуровывали их в катакомбах и зверей на них спускали.
— Это римляне делали, — поправил его Ферд Хайнке. — На гладиаторских боях. Римляне терпеть не могли христиан, потому что знали, что те разнесут их пустое общество, так и получилось.
— Император Константин был христианином, — возразил Джо Мантила. — Это варвары христиан убивали, а не римляне.
Они спорили еще долго.
Глава 17
Мотель «Четыре туза» представлял собой ряд квадратных, оштукатуренных снаружи комнаток в калифорнийском стиле, современных на вид, удобно расположенных на краю шоссе, по которому въезжали в Сан–Франциско с юга. Его венчала необъятная неоновая вывеска. Внутри каждого такого тускло освещенного номера, в самом его центре, стоял душ.
Постоялец, оплативший проживание, бросал на пол чемоданы, закрыв дверь, прятался от утомительной дороги с ее яркой мельтешней, осматривался и видел кровать — чистую и широкую, латунный светильник — тонкий и удивительно высокий и затем — душ. Тогда гость сбрасывал с себя потную одежду — спортивную рубашку, туфли, брюки, трусы, и, счастливый, шел принимать душ.
Пальцы его босых ног ласкал шероховатый пористый камень пола, похожий на известняк, но окрашенный пульверизатором в нежно–сизый цвет. Зеленые стены тоже были как будто выложены из пористого камня. Душ стоял не в отдельном помещении, а прямо в комнате. Воду держал барьер из саманных блоков высотой в фут. Блоки были неправильной формы, напоминали фундамент разрушенной испанской крепости, и постояльцу казалось, что он находится внутри древнего, безопасного, вечного строения, в котором он волен делать все, что ему заблагорассудится, быть, кем захочется.
Под душем комнатки «С», расставив ноги, чтобы потереть лодыжки, стояла Патриция Грей.
Дверь номера была приоткрыта, и сквозь щель в него лился предвечерний солнечный свет. А вместе с ним в комнатку заглядывала площадка, посыпанная гравием, которая протянулась к квадрату лужайки с шезлонгами и пляжными зонтами в тени за неоновой вывеской. А за ним и сама Эль–Камино. Впритык друг к другу ехали грузовики, легковые автомобили, направлявшиеся в пригороды, на юг. Был конец дня, и поток машин с беспрерывным глухим грохотом покидал Сан–Франциско.
Из пластмассового радиоприемника «Эмерсон» над кроватью лилась танцевальная музыка. На кровати в свободных брюках и рубашке развалился Арт. Он читал журнал.
— Сделай одолжение, — обратилась к нему Патриция.
— Полотенце дать?
— Нет, выключи, пожалуйста, радио, — попросила она. — Или найди что–нибудь другое.
Мелодии напомнили ей о радиостанции, о работе, о Джиме Брискине.
Арт даже не пошевелился.
— Выключи, пожалуйста.
Арт не сдвинулся с места. Тогда она, взяв большое белоснежное махровое полотенце, предоставленное мотелем, босиком прошлепала по комнате и щелкнула выключателем. С нее вовсю капала вода.
— Ничего? — побаиваясь его, она отошла от радио и стала вытираться.
Тишина, похоже, подействовала на него угнетающе.
— Поймай что–нибудь, — попросил он.
— Не хочу ничего из внешнего мира.
Уединение должно быть полным, подумала она. Если оно вообще туг возможно.
Из купленной ему одежды она взяла красную с серым спортивную рубашку. Он надел ее только раз, сидел в ней за рулем, когда они ехали из Сан–Франциско. С рубашкой в руках она подошла к кровати и спросила:
— Можно, я ее надену?
Бросив взгляд вверх, на нее с рубашкой, Арт удивился:
— Зачем?
— Просто хочу, — сказала она.
— Она тебе велика.
Но она надела его рубашку. Полы болтались у нее ниже бедер. Она достала из чемодана джинсы и натянула их, потом распустила волосы и стала их расчесывать. Она расхаживала по комнате в джинсах и спортивной рубашке с флаконами, баночками, тюбиками и пакетами и расставляла их в аптечке в ванной и на туалетном столике. Шкаф уже был заполнен ее одеждой. Остальное она не стала распаковывать — уже некуда было класть.
— Да, вещей у тебя хватает, — заметил Арт.
— Да нет, не так уж и много, — возразила она.
— Все эти б–б–бутыльки.
Она заглянула на крошечную кухоньку — посмотреть, нет ли там буфета. Никакой посуды они с собой не взяли. На полке для сушки лежала пачка печенья, четыре апельсина, пакет молока, буханка хлеба «Лангендорф» и банка мягкого сыра. И даже бутылка портвейна «Галло». Она открыла вино, сполоснула гостиничный стакан и налила себе.
Через заднее окно мотеля ей виден был двор с досками и недостроенным бетонным фундаментом. На веревке сушились брюки и рабочие рубашки. Как тут безлюдно, подумала она. Вернувшись в комнату, она сказала:
— Хорошо здесь.
Она стояла у входа и смотрела, как мимо проезжают грузовики. Было семь часов, солнце начинало заходить. Поток машин пошел на убыль. Те, кто возвращался с работы в пригороды в своих деловых костюмах и галстуках, уже дома.
— Есть когда будем? — спросила она.
— Мне все равно.
— Тут чуть дальше по дороге кафе есть, — сказала она. — Хочешь, пойдем туда?
Он бросил журнал.
— Пошли.
Они шли вдоль шоссе.
— Что не так? — спросила она.
— Не знаю.
— Хочешь, чтобы мы поехали дальше? В другое место? Если хочешь, можем ехать всю ночь.
— Т–т–ты же распаковалась.
— Могу снова упаковаться.
Дверь в кафе была открыта и подперта. Кафе было современное, просторное, с одной стороны располагалась стойка, с другой — кабинки со столиками. На посыпанной гравием площадке стояли машины. Большинство посетителей, люди среднего возраста в отпусках, были из мотеля. С востока, из Огайо, подумала она, прикатили на недельку в Калифорнию на своих «Олдсмобилях».
Арт повернул табурет у стойки, сел и принялся изучать меню.
— Есть хочу, — сказала она. — Аппетит разыгрался. Знаешь что? Давай попросим, чтобы нам дали еду с собой. И поедем обратно.
— Зачем? — недовольно пробормотал он.
— Поедим в нашей хижине.
К ним подошла официантка.
— Готовы заказывать?
Она протерла стойку белой тряпкой.
— Можно взять у вас еду с собой? — спросила Пэт.
Официантка переадресовала вопрос повару:
— Мы можем дать им с собой?
— Смотря что они хотят, — сказал появившийся повар. — Салаты, сэндвичи, кофе — пожалуйста. Суп — нет.
— А ужин? — спросила Пэт.
В меню предлагались телячьи отбивные с картошкой и зеленым горошком.
— В вашу тарелку, — сказал повар. — А коробок у нас нет.