— Работай на кухне, — предложил он и надел пальто.
— Ты куда? — спросила она.
— Отвезу Рейчел домой. Нечего ей здесь делать. Съезжу и вернусь. А ты пиши пока.
Патриция сказала:
— Надолго ты — наверное, не знаешь?
— Если задержусь, позвоню, — пообещал он.
— Удачи, — пожелала она, рассматривая краски.
— И тебе.
Он поцеловал ее в висок и кивнул Рейчел на дверь.
— До свидания, — сказала Рейчел.
Они вышли, и дверь за ними закрылась. Она осталась в квартире одна со своими красками.
Стопка пластинок на проигрывателе закончилась. Пэт подняла их на шпинделе и завела снова. Ту же музыку, спохватилась она, но — какая разница? Она увеличила громкость, сбросила туфли и вернулась к мольберту. Она работала час, картина увлекла ее. Это была абстрактная живопись — упражнение, которое должно было вернуть ей чувство кисти и цвета. Но неуклюжесть мазка было не преодолеть, и в десять часов она бросила работу и побрела на кухню — поесть.
Как тихо в квартире.
Она поела и снова взялась за работу. Теперь было видно, что картина не удалась, и Пэт отбросила квадрат бумаги для рисования в сторону.
И тут же начала писать на новом листе. Пятнами набросала контур мужского лица. Это будет Джим Брискин, решила она. Его портрет. Но получалось непохоже. Выходило что–то мутное, мак будто плоть сплывалась, ускользала от нее. Изображение лица на волокнистой бумаге становилось все хуже, пока не превратилось в какой–то гротеск, что–то вроде маски, невыразительное и незрелое. Она бросила свое занятие и поставила кисти в стакан со скипидаром.
Был уже полдень, а он все не возвращался. Она вымыла руки. Пластинки на проигрывателе давно доиграли и были водворены обратно в альбом. Она вынула их и поставила снова. Под музыку она прошла в спальню и принялась рыться в ящиках комода.
В картонной папке лежали хранимые им письма и фотографии. Через минуту она нашла фотографию, которую искала. Она была снята во время похода на гору Диабло. Он был на ней анфас, улыбался. Тут он не выглядел обеспокоенным — таким он ей нравился. На нем была холщовая рубашка, он стоял на фоне их машины и палатки, за которыми виднелись скалы и густой кустарник на склоне горы. Фотографировала она, на него падала ее тень.
Положив на мольберт еще один лист бумаги, она поставила рядом с ним фотографию и начала писать снова. Но картина так и не получалась. В час она бросила кисть, вытерла руки и пошла на кухню чего–нибудь выпить.
На полке для сушки она расставила все необходимое для приготовления напитка: лоток с кубиками льда, джин, лимон, бокал, ложку и мерный стаканчик. Держа лоток под горячей водой, она хлопнула рукой по металлу. Кубики льда скользнули в раковину, и она положила два в бокал. Затем налила джину и добавила пару дюймов лимонада.
С коктейлем в руке она пошла по квартире, напевая под музыку. Теперь ей было не так одиноко. Она поставила бокал на подлокотник дивана и снова начала писать картину.
Запахи красок и напитка смешались. У нее заболела голова. Не бросить ли ей это занятие?
Допив бокал, она вернулась на кухню, чтобы налить еще. На сушильной полке оставались наполовину растаявшие кубики льда, и она сбросила их в раковину. Потом налила в стакан джину и воды из–под крана. Перемешивая содержимое, она села за кухонный стол.
Впервые в жизни ее посетила мысль о самоубийстве. И сразу же прочно засела в голове.
Она стала расхаживать по кухне, рассматривать ножи в ящиках стола. Потом всерьез задумалась об электрическом токе, проводке, розетках. Как это страшно, подумала она. Но мысль все крутилась, разрасталась. Она ходила взад–вперед по квартире в поисках подходящего инструмента: молотка, стамески, сверла — какого–нибудь зубоврачебного, так чтобы прошло сквозь кость, чтоб осколки летели.
Достаточно, подумала она. Но было еще не достаточно. Она снова взяла кисть и попробовала писать. Цвета ослепляли ее. Она задернула шторы и стала работать в полумраке. Теперь цвета сливались в мрачные коричневые и серые, похожие на сажу, облака.
Она продолжала работать. Лист потемнел и, наконец, превратился в сплошное пятно. Тут все цвета, подумала она. У нее в голове росли, уточнялись, приобретали все более причудливые очертания планы самоубийства, и вот она уже продумала все.
Положив кисть, она вышла из квартиры в коридор. Там никого не было. Она встала у двери. Прошло много времени, прежде чем мимо нее направилась к мусоропроводу женщина средних лет.
— Здравствуйте, — сказала Пэт.
Женщина средних лет бросила взгляд на открытую дверь в квартиру, затем на стакан в ее руке. И, не ответив, прошла мимо.
Хватит, решила она. Поставив стакан на пол в квартире, она размеренным шагом направилась по коридору к лестнице, спустилась на первый этаж, потом по ступенькам крыльца на тротуар, пошла по тротуару, вниз по склону до угла, к винному магазину. Блестевший плиточный пол отлого опускался. Она осторожно приблизилась к прилавку.
— У вас есть рейнское? — спросила она первое, что пришло в голову — наконец–то4это была какая–то новая мысль.
— Сколько угодно, — сказал продавец.
Он подошел к полке. Пока он искал, она вышла из магазина и стала подниматься по склону. Наверху она остановилась, чтобы отдышаться, и двинулась к дому.
Проигрыватель был включен, но пластинки уже не играли. Она подняла их на шпинделе и поставила снова.
«Где ты?» — спросила она беззвучно.
Никто не ответил.
«Ты вернешься? Нет, и я знаю почему. Я знаю, где ты. И с кем, — сказала она. — Я не виню тебя. Ты прав».
Она взяла кисть, обмакнула ее кончик в краску. И стала писать во тьме квартиры, добавляя тьмы вокруг себя. Она подняла тьму и понесла ее по гостиной, в спальню, в ванную, на кухню. Она разнесла ее всюду, покрыла ею все предметы в квартире, а затем обратила ее на себя.
Глава 19
Рейчел, сидевшая рядом с ним в машине, сказала:
— Не нужно никаких юридических формальностей. Просто будь со мной, особенно после того, как я рожу.
— Меня приговорят к пожизненному заключению, — сказал Джим.
Машина стояла у ее дома, он смотрел вниз на дорожку, которая вела к ступенькам в подвальный этаж, разглядывал дом, магазины, прохожих на Филлмор–стрит.
— Только это тебя останавливает? — спросила Рейчел. — В этом причина?
— Я не могу жениться на семнадцатилетней девочке. Что бы я к ней при этом ни чувствовал.
— Ты просто скажи мне — в этом причина?
Он серьезно задумался. И пока он думал, Рейчел не отрывала от него глаз, она рассматривала его лицо, тело, то, как он сидит, его одежду. Она впитывала в себя каждую его частицу. Собирала его, каждый кусочек. Чтобы спрятать и сберечь.
— Да, — наконец сказал он.
— Тогда давай уедем. Переедем в Мексику.
— Зачем? Там что, это разрешено? Ты читала о чем–то таком в журнале или видела в кино?
Рейчел продолжала:
— Ты знаешь больше, чем я. Выясни, куда мы могли бы уехать.
— Эх, Рейчел.
— Что?
«Я так и сделаю», — хотел сказать он. Чуть не сказал.
— Ты слишком логически рассуждаешь. Слишком рационально. Нет, я не могу, — произнес он.
— А что, если я поговорю с Пэт?
— Держись подальше от Пэт. Не нужно к ней приходить. У нее и так неприятностей хватает.
— Боишься, я сделаю ей больно?
— Да, — сказал он. — Если у тебя получится. Если придумаешь как.
— Я знаю как, — сказала Рейчел.
— Ты хочешь этого?
— Да наплевать мне на нее. Я о тебе думаю.
— Я бы солгал, если бы сказал, что не думаю о тебе. Но она не может жить одна. У тебя проблемы с деньгами, но, в конце концов, ты решишь их. Станешь старше, будешь зарабатывать больше. Скоро все будет у тебя хорошо. Ты со своими трудностями справишься быстрее, чем мы. Это вопрос времени, и только.
— Это всего лишь куча слов, — сказала Рейчел.
— Ты не хочешь слышать. Потому и говоришь так.
— Я хочу слышать правду, а не то, что тебе кажется правильным. Я раньше тебя не знала, но теперь знаю и буду знать тебя всю твою оставшуюся жизнь. Разве не так? — Она толкнула и открыла дверцу машины. — Обычно по утрам я работаю. Ты даже не поинтересовался, почему сегодня я не работаю.
— Почему? — спросил он. — Ты что, ушла с работы? Я сам временно не работаю месяц. Пэт тоже не будет работать какое–то время. А ты, кажется, окончательно бросила?
— Я поменялась с одной девушкой, — сказала Рейчел. — Сегодня работаю не утром, а вечером.
— К которому тебе часу?
— К восьми.
— Тогда у тебя есть время посидеть тут.
— У меня куча всяких дел. Нужно уже начинать. Много работы. — Она полезла в карман пальто. — Тут записка. — Она передала ему сложенный листок бумаги. — Возьми, только не смотри, пока домой не поедешь. Обещаешь?
— Записки… — проговорил он.
— Увидимся.
Она двинулась по дорожке к дому. Как только она повернулась к нему спиной, он развернул записку. Слов там не было, только рисунок. Возможно, на это ее навела живопись Пэт. На бумажке было нарисовано сердце, и он понял, что Рейчел хотела признаться ему в любви.
Спрятав записку в карман, он вылез из машины и бросился ей вдогонку.
— Я зайду к тебе, — сказал он, поравнявшись с ней.
— Разве ты не домой?
— Чуть позже.
Рейчел сказала:
— Ты посмотрел записку.
— Да, — признался он.
— У меня обычные дела. Просто сходить в магазин, в аптеку за лекарством, в прачечную самообслуживания. Убраться еще надо. — Она нерешительно взглянула на него. — Может, пообедал бы со мной? Завтрак–то у тебя был не очень.
— Ладно, — согласился он.
Она пошла впереди, спустилась по ступенькам к двери в подвальный этаж.
— Сначала мне нужно уборку сделать, — сказала она, открывая дверь, которая, как он заметил, была не заперта. — Надо пол пропылесосить. У нас старый пылесос. Я вчера убираться собиралась, но при тебе не Хотела.
Она открыла все окна и двери. Потом вытащила из шкафа древний вертикальный пылесос. Он загрохотал и задрожал, и Джим вышел на улицу, на бетонную дорожку.