л и с треском слетел с головы. Я осталась в специальной тонкой облегающей шапочке, на которой крепились чужие волосы. Если не приглядываться, череп казался лысым. Галюня сама испугалась того, что натворила, отпрянула. Я воспользовалась замешательствам врага и кинулась к дверям. На ходу успела прихватить платье, сумку и туфли. Отдышалась на первом этаже. Но за мной никто не гнался. Нужно было переодеться. Я юркнула в густые кусты сирени, что росли у самого подъезда, как раз под окнами Диминой квартиры. Поэтому разговор, что там состоялся далее, слышала отчетливо.
– Это же риэлтор была!! – кричал Дима.
– Ага! Риэлтор! Полуголая. Мало ей Галочка скальп сняла.
– А вы радуетесь, что ваша Галя – Чингачгук Большой змей… – съязвил Димка.
– Мама, он меня чего, змеей обозвал? – всхлипывала Галюня, не знакомая с творчеством Фенимора Купера.
– Не плачь, доча! Это не ты змея. Это Димке его змей покоя не дает. Жениться вам надо. Как можно скорее.
– Она же лысая, Дима! – ныла Галюня. – Вон как череп сверкал, когда улепетывала.
Я переоделась, но снять плотную шапочку не успела. В кусты заглянула злобная бульдожья морда. Псина осклабилась и зарычала. Я наверное от стресса научилась собачьему языку, потому что поняла: "Вали отсюда, это мои кусты!".
– Ухожу, – прошептала я. – Добренькая собачка. Хорошенькая....
Выскользнула. Хозяин бульдога отпрянул в ужасе. Бабушки-соседки, что собрались под Димкиным окном послушать последние новости, дружно завопили "Фантомас!!!" Хорошо, что рядом находился торговый центр, возле которого всегда стояло такси. Через несколько минут я уже сидела в машине. Едва сдерживала слезы. Столько стараний, и все коту под хвост. А самое обидное, я пролетела с поцелуем Аполлона. А ведь была так близко к победе. И… к своей мечте.
Дома я уткнулась в подушку и горько плакала. Да что за нескончаемая полоса невезения. У большинства людей жизнь как зебра. Черная-белая полосы. И это нормально. Моя же тянулась мрачным черным полем, до самого горизонта. Первая любовь пусть не разбила мое сердце, но надломила его. Оставила трещину на всю жизнь. Я влюбилась в Диму, что уж скрывать! Сильно, страстно. Таких чувств не испытывала даже к бывшему, Генке Самойлову. Почему нынешние ощущения намного сильнее, ярче, больнее? Может, причина в том, что этот славный парень вне досягаемости. С Генкой не было трудностей. Он потянулся ко мне, я к нему. Пусть его чувства оказались недолгими, ненастоящими. Димка, он другой. Более честный, порядочный, романтичный. Именно с такими, как он, понимаешь: это на всю жизнь, как у мамы с папой – глаза в глаза, а на губах счастливые улыбки. Дмитрий Аполлонов – чужой жених. Запретный плод. Такой манящий и такой сладкий.
От дальнейших страданий меня оторвала Жанка. Подруга ворвалась в квартиру. Хотела пригласить в кино. Увидела мое распухшее от слез лицо, заявила:
– Тааак. Гулянки откладываются. Колись, Скоробогатова, в чем дело.
Я рассказала все без утайки. Про новое воплощение. Почти сорванный поцелуй Аполлона, про нежданный визит Галюни и Раисы Ивановны. Показала фотки нашей с Димой фотосессии, Жанка воскликнула:
– Классная хата. А ты, Скоробогатова, бесподобна. Меня можешь отштукатурить, чтобы я такой же красоткой стала?
– Ты и так хороша, – улыбнулась я. – Жан, что делать? Совсем запуталась. Придумываю образы, перевоплощаюсь, чтобы быть к Диме ближе. А в итоге только отдаляюсь.
– Может тебе прекратить маскарады? Явиться к нему в своем настоящем облике Вероники Скоробогатовой? В офис ты теперь вход имеешь. Пришла, уничтожила рыжую образину. Мне кажется, что у тебя реальной больше шансов…
Я ответила:
– Нет! Ты бы видела, какими он глазами на Нику пялился. Вот в ее образе у меня был шанс.
– Не было! – отрезала Жанка. – Поцелуй сорвать – да. Какое-то время вместе провести – возможно. А если серьезно?! Или вообще замуж.. Тогда что? С чужими волосами и линзами ходить?
– Мне кажется, скоро все это и так закончится, – вздохнула я. – Завтра напишу заявление на увольнение. Смысла продолжать комедию нет. Жениться на Гале его долг обязывает. А любит он совсем другую девушку.
Жанка ушла. Я еще немного поплакала и заснула. Уволиться – правильное решение. Но как жить, не видя его. Как?!!! Хорошо, что у родителей вечерний спектакль. Никто не мешал, не лез с утешениями.
На следующий день пришла в офис пораньше. По дороге все думала, в каком душевном состоянии пожалует Дима, чем вчера все закончилось. Но новый сюрприз, что поджидал меня в приемной, свел на нет все переживания. Симпатичный клоун, сделанный из воздушных шариков, сидел возле монитора и весело мне подмигивал. В воздушных руках – открытка-записка. "Крутую забаву устроила крошка. Я тоже не против развлечься немножко!"
Я сжала послание так, что хлипкий картон помялся. Пользуясь, что шеф еще не пришел, рванула к Жанке, что работала этажом ниже. Протянула открытку. Та внимательно посмотрела. Достала из папки какой-то листок, велела:
– Смотри! Стопудово почерк Елизаветы. Видишь ее "К"? Так только она пишет.
Я уставилась на список, составленный кадровичкой. Сомнений не было, послание написано ее рукой! Взрослая женщина, начальница! И так гнобит девчонку за пролитый кофе! Нелепые методы. Может, она маньячка и ненавидит всех, кто портит документы, необходимые для устройства на работу? Я высказала свою мысль Жанке. Или, если учесть, что первая записка с намеком на любовь, то может Елизавета имеет симпатии к девочкам? Но подруга подкрутила у виска. Посоветовала еще раз уволиться и признаться во всем Диме.
– Иначе ты, Скоробогатова, со своими маскарадами и тайнами действительно чокнешься.
Я попрощалась с подругой и отправилась на рабочее место. И, о ужас, в коридоре лицом к лицу столкнулась с самой начальницей отдела кадров Елизаветой Егоровной.
Глава 6
– Скоробогатова! – расплылась та в улыбке, которая мне казалась оскалом. – А ну зайди ко мне в кабинет.
Она развернулась. Я послушно потопала следом. Мы зашли, Елизавета закрыла за собой дверь. Я хотела дать деру. Но увидела помощницу кадровички Ларису. Это немного успокоило. Не станет же начальник отделов кадров при этих самых кадрах причинять мне вред или набрасываться с ласками. Но Елизавета явно не собралась делать ни того, ни другого. Она стала на меня орать:
– Ты почему на рабочем месте отсутствуешь?! Время 9 часов двадцать минут. Секретаря заместителя генерального директора нет в приемной. Ты на испытательном сроке. Забыла? И когда паспорт сделаешь? Ну что молчите, Вероника Августовна? Мне докладную писать?! Чтобы выгнали тебя пинком под зад…
Пусть замечания кадровички были правомерны. Но вот разговаривать со мной в подобном тоне не стоило. Во мне проснулась Ника, рожденная побеждать. Я не выдержала, швырнула кадровичке последнюю записку и заорала:
– Ваше отношение ко мне необъективно, Елизавета Егоровна! От чего так? Ненавидите новую сотрудницу всей душой? Или, напротив, влюблены в меня, старая развратница?!
Очки Елизаветы съезжали на нос. От возмущения и удивления она еле могла говорить:
– Я.. что.. развратница? В тебя влюблена?!! Издеваешься?
– Я издеваюсь?! Это вы мне любовные записки пишите!
– Я… Что?
Кадровичка закрутила головой вокруг, ища поддержки. Но глаза Ларисы горели любопытством, рот был приоткрыт. Все же не зря Елизавета стала начальницей. Сумела взять себя в руки. Сказала уже спокойно, сухо:
– Обоснуйте, Вероника Августовна, свои нелепые обвинения.
– Вот, – я кинула на стол открытку. – Только не отпирайтесь. Рука ваша, половина офиса подтвердит.
Пока Елизавета пялилась на открытку, я сгоняла в приемную, принесла предыдущие послания.
– Вере с верой в любовь! Что это значит? Вы же это писали. Вы!
– Я, – ответила Елизавета Егоровна. – Я этих открыток кучу подписала. На весеннем корпоративе молодежь нелепые игры-конкурсы затевала. Вот и пришлось вручную буквы писать. Открытка крохотная, в принтер не вставишь.
Я растерялась:
– Пусть так. Но ведь в первой записке мое имя: Вера.
– О, Господи! Да у нас Вер по штуке на каждый этаж. А Оль, Наташ, Свет еще больше.
– Как тогда открытки, предназначенные для игры, ко мне попали?
– А мне откуда знать. Я их в коробку из-под бумаги сложила, вдруг еще пригодятся, да и забыла.
Я молчала, разгадка была так близко. И… пролет. Елизавета Егоровна заговорила первой:
– Сама подумай: я руководитель, жена, мать, даже бабушка уже. Нужна мне такая слава. Ох, Скоробогатова, как чувствовала, с тобой проблем не оберешься. Иди, работай! А коли узнаю, кто шутник с записульками, придушу! А в приемную я шла, потому что тебя Раиса Ивановна искала. С меня спрашивала: мол, почему кадра на месте нет…
Я выскочила из кабинета как ошпаренная. Идиотка, сунулась к Лизавете с дурацкими записками, а она и ни при делах. Еще самой Раисе зачем-то потребовалась. Раскрыта моя маленькая тайна? Казалось, душа ушла в пятки.
Но Раиса Ивановна встретила меня приветливо. Даже предложила чаю с конфетами. Подобная любезность вызывала подозрения. И неспроста. Раиса улыбнулась, спросила:
– Верочка… Ты на данный момент ближе всех к Дмитрию Валерьевичу. Целый день с ним в одной упряжке. Не видела ли ты, деточка, девицы темноволосой? Может, приходила к Диме?
Я догадалась, что риэлторша Ника вызвала у мадам серьезное беспокойство. Покачала головой:
– Нет, не видела.
– Ну а может, слышала, какие Дима разговоры вел. Не служебные, личные. Стеночки-то у нас в офисе тонкие, зачастую все слышно.
– Не слышала.
– Это плохо. Референту, как зайчику, ушки на макушке держать надобно. А нам, девочкам, следует дружить. Помогать, делиться секретами. Советоваться. Сплетничать даже. Хи-хи…
– Я вас поняла, Раиса Ивановна.
– Вот и умничка! Знала, что не ошиблась, когда брала тебя на работу. Думаю, подъемную премию вот тебе выписать авансом за добросовестный труд. Уже бухгалтерам указ дала. Иди в кассу, получи. А потом с Ольгой Андреевной езжай домой к Дмитрию Валерьевичу, бумаги подписать. Заболел Дима.