Теперь, когда я нашел трещину в ее броне, я неустанно вбиваю клинья.
— Сколько тебе было лет, когда ты сорвала свой первый миллион?
— Двадцать два.
— Черт возьми. — Я присвистываю. — Ты меня опередила. Мне было двадцать четыре.
Она ухмыляется. — Но как только я поднялась до десяти, меня снова сбили до шести.
Я качаю головой и ухмыляюсь ей в ответ. — Со мной такое случалось много раз.
Она ликует, наконец-то рассказывая кому-то об этом грандиозном событии, и слова сами льются с ее губ:
— Я выиграла конкурс по выбору акций. Так я поступила в Колумбийский университет — призом была стипендия. Но… — Блейк делает паузу, в ее глазах поселяется странная тусклость. — Я не закончила университет. Бросила на втором курсе. Когда мне понадобились деньги… я начала заниматься этим.
Вот почему она сводит меня с ума. Каждый ответ порождает еще дюжину вопросов. Я задаю тот, на который, как мне кажется, она действительно может ответить:
— Как скоро ты поняла, что улавливаешь полезную информацию?
Улыбка Блейк возвращается. — Сразу же. В первый раз, когда кто-то купил мне кошелек, я продала его и вложила деньги в Paysign. Прибыль составила четыреста процентов.
Я не спрашиваю, почему она продолжает это делать. Я лучше других знаю, как трудно получить хорошую информацию. Информация — это преимущество, единственное оружие, которое имеет значение.
— Как ты нашла своих первых клиентов?
— Через друга, — говорит она, не предлагая ничего другого.
Я поворачиваю руль, чрезвычайно довольный. Это было больше, чем я надеялся получить от нее так скоро.
Я задаю последний вопрос, который, надеюсь, не выйдет за рамки:
— Что ты будешь делать, когда наберёшь свой номер?.
Блейк смотрит на меня из-под челки, выглядя моложе своих лет.
— Конечно же, куплю себе замок. Я хочу самое красивое место, какое только можно себе представить, сад, как в сказке. И чтобы он принадлежал только мне.
В моей груди возникает странное напряжение. Блейк видит намек на это на моем лице.
— Что случилось?
— Ничего не случилось. — Лгать слишком легко. Правда зеленеет на губах — слова выходят живыми и перерастают в нечто иное. — …У меня была такая фантазия.
Блейк заинтересованно приподнимается. — Ты хотел замок?
— Я хотел дом. — В голове мелькает то, что когда-то мелькало за окном автобуса — цветущие розы в саду, свежая краска на ступеньках. — Этот дом я видел по дороге в школу. Я представлял, как куплю его, и представлял, какой идеальной будет моя жизнь, если я буду там жить.
Блейк грустно улыбается. Такая, которая показывает, что она прекрасно понимает, о чем я говорю, — что я фантазировал об этом доме не раз и не два, а каждый гребаный день.
— Что в нем было особенного?
— Ничего. — Слово прозвучало резко. — Я бы никогда не захотел жить там сейчас.
Блейк слегка хмурится, его глаза изучают мое лицо.
Я притворяюсь, что должен смотреть в обе стороны в поисках следующего поворота.
Моя мама однажды сказала мне, что ей бы понравился такой дом. На самом деле, тот, в котором она живет сейчас, похож по стилю. Конечно, он намного больше и находится совсем не в том районе, где я вырос.
— Что ты собираешься делать в своем замке? — спрашиваю я Блейк.
— Не знаю. Наверное, читать весь день.
— Тогда тебе нужен замок с библиотекой.
— Что хорошего в замке без библиотеки?
Мы подъезжаем к "Porter & Robb". Франклин Робб кроит мои костюмы с тех пор, как я впервые сшил их на заказ. Он не снимает мерки ни с кого, кроме меня.
Вот что на самом деле покупает богатство: доступ. К людям, к опыту, к возможностям.
Успех — это снежный ком; он нарастает по мере того, как катится.
Неудача — это лавина, которая едва успевает предупредить, как все рушится.
У Робба густая борода, тонкое лицо и круглые очки в черепаховой оправе. Его руки похожи на корягу, но они режут ткань с машинной точностью.
Я могу сказать, что Блейк ему нравится, потому что она задает правильные вопросы, пока мы рассматриваем ткани.
— С какой фабрики это? — Она показывает пальцем на кусок шерсти Zegna.
— С той, что в Пьемонте.
— Вы часто туда ездите?
— Шесть раз в год. — Робб гордо улыбается.
— Самое красивое место, которое я когда-либо посещала.
— А вы бывали?
— Дважды.
Я чувствую забавный приступ ревности. Я хочу сводить Блейк в самое красивое место.
Влюбленность в нее растет. Может, мне стоит уехать, пока есть возможность.
Блейк просовывает свою руку в изгиб моей руки, и эта мысль лопается, как мыльный пузырь. Я кладу свою руку поверх ее и держу ее там.
Она говорит: — Ты собираешься что-нибудь примерить?
— Я ненавижу примерять одежду. Именно поэтому я прихожу сюда.
— У них есть готовая одежда.
Блейк осматривает аккуратные ряды летних пиджаков и легких льняных рубашек вдоль стены.
Я насмехаюсь. — Они мне не подойдут.
— Может, и подойдут.
Робб смотрит вверх, с полным ртом булавок. Он раскладывает шерсть Zegna. — Я могу сшить тебе такую рубашку за неделю.
— Примерь одну на меня, — говорю я Блейк. — Я посмотрю, нравится ли мне цвет.
Мне нравится отдавать ей приказы. Она бросает на меня холодный зеленый взгляд и улыбается. Это похоже на треск хлыста — быстрый взгляд, а затем медленный блеск зубов. Она двигается, чтобы выполнить мою просьбу, лениво покачивая бедрами, кончиками пальцев проводя по одежде. Так чувствует себя укротитель тигров, когда думает, что контролирует ситуацию.
Она снимает со стены не одну, а множество рубашек и пиджаков. Даже несколько саржевых брюк.
Примерочные размером с телефонную будку. Робб — представитель старой школы, в его магазине все из темного красного дерева, латунные светильники и диваны лесного цвета.
Он исчезает в задней комнате, чтобы дать нам возможность уединиться.
Я расслабляюсь на одном из его шезлонгов, пока Блейк скользит туда-сюда по телефонной будке из красного дерева, примеряя для меня одежду.
Женщина в мужской рубашке — это универсальное возбуждение.
Наблюдать за тем, как Блейк демонстрирует череду спортивных пиджаков, оставаясь при этом топлесс, а подтяжки едва прикрывают ее соски, — это совершенно новый уровень гендерного возбуждения.
Мой любимый наряд — жилет и брюки в полоску, на груди карман-квадрат. Она даже надела пару итальянских мокасин Робба.
— Тебе следует чаще носить брюки.
Блейк улыбается. — Я думала, что больше всего нравлюсь тебе без брюк.
Я тяну ее к себе на колени, просовывая руку под жилет в полоску. Ее грудь мягкая, как нагретые солнцем фрукты. Я провожу большим пальцем по ее соску.
Она прижимается своим ртом к моему, ее пальцы перебирают мои волосы. Мне нравится, как она целует меня сейчас, губы приоткрыты, язык жадный и влажный, словно она хочет, чтобы ее трахнули.
Мужские брюки на ней свободны. Я легко просовываю руку под пояс и нащупываю жар ее пизды. Шелковистые трусики прилипли к губам ее киски. Я просовываю палец в нее, осторожно натягиваю тонкий материал и слегка провожу им по ее клитору. Блейк стонет, и ее рот приоткрывается еще больше.
Я погружаю в нее средний палец. Он проскальзывает внутрь. Она вся мокрая.
Я просовываю язык в ее рот, проталкивая палец глубже. Она нежно сосет мой язык, словно это член. Я ввожу и вывожу его из ее рта в том же темпе, что и палец. Ее внутренние стенки сжимаются, а ее язык массирует мой.
Ее бедра раскачиваются, и она крепко сжимает все вокруг. Мой член умирает от желания заменить этот палец. Я вытаскиваю его из нее и подношу ее влагу к своим губам. Ее киска благоухает, как кофе, — тысяча слоев богатого и пьянящего аромата. Я целую ее, чтобы она тоже почувствовала этот вкус.
— Нашла что-нибудь, что тебе нравится? — Робб наконец-то появился.
Блейк соскальзывает с моих коленей и говорит: — Много чего.
Ее волосы колдовские, а лицо раскраснелось. Я, наверное, еще хуже, если бы мог себя видеть. Робб делает вид, что ничего не замечает, размахивая блокнотом и ручкой.
Блейк перечисляет все, что мне понравилось, с некоторыми дополнениями.
— А что было последним? — спрашиваю я.
Она показывает мне материал, который выбрала, — глубокий бордовый.
— Я никогда не носила красный костюм.
— Это вермильон, — скандальным тоном говорит Робб.
— С костяными пуговицами, — услужливо добавляет Блейк.
Я обхватываю ее рукой за талию и прижимаю к себе. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
Она улыбается. — Я тоже — потому что это будет не дешево.
Я приглашаю ее на ужин в Harry's, стейк-хаус на Ганновер-сквер, излюбленное место финансистов. По пути к нашему столику Блейк кивает двум моим знакомым.
— Бывшие клиенты?
— Ричард был нашим клиентом три года назад, — говорит Блейк. — Грэм — просто знакомый, я помахал девушке, с которой он пришел.
Я присматриваюсь к блондинке, сидящей напротив Грэма Гарсии, который на самом деле не занимается финансами, но, как оказалось, является сенатором, женатым на ком-то, кто точно не является блондинкой. У девушки хрупкий, почти чахоточный вид, розовый цвет вокруг носа и глаз. Все еще симпатичная, но тощая, словно легкий ветер может повалить ее набок.
— Не мой тип.
Блейк смеется. — Магда — модель.
— Мне плевать. Меня это не привлекает.
Блейк делает глоток вина и наклоняет голову, наблюдая за мной. — Что тебя привлекает?
— Сила.
Не знаю, радует ли ее этот ответ, но не совсем. Между ее бровями появляется небольшая линия.
— Что случилось?
— Ничего, — говорит она.
— Ты хмуришься.
— Откуда ты знаешь, что Магда не сильная?
— Посмотри на нее.
— Ты всегда судишь о книге по ее обложке?
— Все так делают — когда ты в последний раз брала в руки книгу с дерьмовой обложкой?
Она не улыбается. Только ее глаза вспыхивают, яркие и раздраженные.
— Откуда ты знаешь, что я сильная?