«В театре, за кулисами, я увидел Труффи. Он был во фраке, завит. В зрительный зал уже собиралась публика, но Шаляпина на сцене не было. Мамонтов и Труффи волновались.
И вдруг Шаляпин появился. Он живо разделся в уборной донага и стал надевать на себя ватные толщинки.
Труффи и Мамонтов были в уборной. Быстро одеваясь и гримируясь, Шаляпин говорил, смеясь, Труффи:
– Вы, маэстро, не забудьте, пожалуйста, мои эффектные фермато.
Потом, положив ему руку на плечо, сказал серьезно:
– Труффочка, помнишь, там не четыре, а пять. Помни паузу.
И острыми глазами Шаляпин строго посмотрел на дирижера.
Публика наполнила театр.
Труффи сел за пульт. Раздавались нетерпеливые хлопки публики.
Началась увертюра.
После арии Сусанина “Чуют правду” публика была ошеломлена. Шаляпина вызывали без конца.
И я увидел, как Ковалевский, со слезами на глазах, говорил Мамонтову:
– Кто этот Шаляпин? Я никогда не слыхал такого певца!
К Мамонтову в ложу пришли Витте и другие и выражали свой восторг. Мамонтов привел Шаляпина со сцены в ложу. Все удивлялись его молодости.
За ужином, после спектакля, на котором собрались артисты и друзья, Шаляпин сидел, окруженный артистками, и там шел несмолкаемый хохот. После ужина Шаляпин поехал с ними кататься по Волге.
– Это такая особенная человека! – говорил Труффи. – Но такой талант я вижу в первый раз».
Другая свидетельница происходившего тогда в Нижнем Новгороде Елена Рудольфовна Рожанская-Винтер, дочь антрепренерши К. С. Винтер, вспоминала:
«Это было шестьдесят лет назад, в 1896 году.
В один из теплых майских вечеров мы сидели на террасе обширной нижегородской квартиры моей тетки Т. С. Любатович и пили чай. Раздался звонок; из передней донеслись мужские голоса. Один из них был знаком, он принадлежал Михаилу Дмитриевичу Малинину, артисту, другу и помощнику С. И. Мамонтова, другой голос, приятный, низкий, был никому не знаком. Гости вошли; за живым, не первой уже молодости добродушным и приветливым Малининым следовал очень высокий молодой человек. Первое, что бросилось в глаза, – это его рост, очень светлые волосы (потом они немного потемнели) и почти совершенно белые брови и ресницы. Из других дверей в гостиную вошли Т. С. Любатович и Мамонтов. Малинин представил молодого человека – “Шаляпин”. Не успели они и пяти минут поговорить, как пришел дирижер Зелёный и сел за рояль.
Шаляпин встал около рояля, прислонился к стене и запел речитатив Сусанина. Я заметила, что Шаляпин сильно побледнел. Видно, он очень волновался. Мы сидели на балконе, против открытой двери, а в противоположной стороне большой комнаты пел белокурый, долговязый мальчик – Шаляпину было тогда только двадцать три года. Никогда не забуду я впечатления, произведенного на всех нас его пением. Когда он запел “Чуют правду”, я разревелась и страшно сконфузилась, так как мне шел тогда шестнадцатый год и я старалась казаться взрослой. Не успел еще Шаляпин кончить арию, как Зелёный встает и крепко жмет ему руку. Мамонтов походит к ним, обнимает и целует певца. Старик Сусанин исчезает, и остается веселый, громко смеющийся, долговязый, в длиннополом зеленом сюртуке с плоеной манишкой сорочки наш будущий общий друг Фёдор Иванович, или Федя, как он охотно позволял себя называть. Он и сам звал нас всех по именам, делая исключение только для моей матери, Клавдии Спиридоновны, сестру же ее, певицу Мамонтовского театра, сразу начал звать Таней.
На открытии сезона шла “Жизнь за царя”. Сусанина пел Шаляпин, Антониду – Нума-Соколова, Ваню – Любатович, Собинина – Секар-Рожанский.
Успех был грандиозный».
Оперу М. И. Глинки на нижегородской сцене артисты Русской частной оперы показали 11 раз. Больше (на одно представление) местные зрители в их исполнении увидели лишь «Фауста» Шарля Гуно. Первый раз – 18 мая. Шаляпин исполнял роль Мефистофеля. Через день «Волгарь» написал: «Прямо не верилось, смотря на Мефистофеля, что это тот самый Шаляпин, который пел Сусанина. Куда девалась обдуманная фразировка, умение показать голос, блеснуть его лучшими сторонами? Ничего этого не было, и по сцене ходил по временам развязный молодой человек, певший что-то про себя». Но после второго представления, состоявшегося 31 мая, «Нижегородский листок» дал иную характеристику артисту и его партнерам: «…Опера прошла с большим успехом. Что касается отдельных исполнителей, то наибольший успех имели г-жа Нума (Маргарита), г. Шаляпин – Мефистофель и г. Соколов – Валентин. Сильный, ровный во всех регистрах, красивый по тембру голос г. Шаляпина производил наилучшее впечатление. Жаль, что временами, на некоторых нотах среднего регистра, замечается у певца вибрация. Этот недостаток должен быть искоренен в самом начале, чтобы не дать ему развиться и принять большие размеры в будущем. Игра г. Шаляпина, не отличающаяся, правда, особенной оригинальностью, была вполне прилична и вполне соответствовала тому условному художественному образу, который принят для сценического олицетворения духа отрицания и сомнения. Баллада: “На земле весь род людской” и серенада были повторены».
8 раз была показана «Русалка» А. С. Даргомыжского. Шаляпин исполнял роль мельника. После второго представления, 16 июня (первое было 20 мая), «Волгарь» отметил: «Шаляпин очень нам понравился и с большим чувством меры провел последние сцены, где так легко впасть в мелодраматизм». После третьего спектакля, состоявшегося 21 июня, та же газета написала: «И как актер, своей вполне художественной игрой, и как певец, с своим превосходным по красоте и силе голосом, Шаляпин производил сильное впечатление». Про четвертый спектакль (шел 25 июня) «Волгарь» сказал: «В прошлой заметке своей о “Русалке” я не коснулся игры г. Шаляпина, который вместе с его гримом заслуживает полной похвалы. Если молодой артист будет продолжать так же работать и идти вперед, как он это делает теперь, то можно уверенно сказать, что через несколько лет он займет видное положение среди басов русской сцены».
4 раза артисты Русской частной оперы показали нижегородцам оперу П. И. Чайковского «Евгений Онегин». Шаляпин выступил в роли Гремина. После первого показа (2 июня) «Волгарь» написал: «Г. Шаляпин чрезвычайно мило и с большим достоинством спел арию генерала, рассказывающего о своих семейных добродетелях».
2 раза – оперу французского композитора Амбруаза Тома «Миньон». Шаляпин исполнял роль Лотарио.
«Демона» А. Г. Рубинштейна показали 6 раз. Шаляпин выступал в роли Гудала. Этой оперой 16 августа заканчивались гастроли Русской частной оперы в Нижнем Новгороде в 1896 году. После заключительного спектакля «Волгарь» написал: «Прощание нижегородской публики с г. Тартаковым и г. Шаляпиным в этот вечер (16-го августа) было самое сердечное. <…> Г. Шаляпин – молодой артист, только начавший свою карьеру, но уже достаточно заявивший себя не только как хороший певец, но и как артист с большим талантом. По окончании актов публика вызывала своих любимцев очень много раз, награждая их шумными аплодисментами».
Во время одной из прогулок перед предстоявшим отъездом из Нижнего Новгорода Шаляпин получил от Мамонтова предложение остаться в труппе Винтер. В автобиографии Фёдор Иванович рассказал: «Я обрадовался, но тотчас вспомнил, что контракт императорского театра грозит мне неустойкой в 3600 рублей». Согласиться сразу было трудно. Из Нижнего Новгорода певец поехал в Петербург, где продолжил выступление на сцене Мариинского театра. Дальше по его рассказу произошло следующее:
«Спустя недели три после начала сезона приехала Торнаги и стала уговаривать меня перебраться в Москву, к Мамонтову. Скрепя сердце я не согласился. Но вскоре меня охватила такая тоска, что я сам бросился в Москву, и вечером, в день приезда сидел с артистами в ложе г-жи Винтер. Меня встретили радостно и родственно. В театре было скучновато. Публики собралось немного. По сцене ходил неуклюжий Мефистофель и, не выговаривая шестнадцати букв алфавита, тянул:
– Фон тфой тедский бефмятефный…
После спектакля за ужином у Тестова С. И. Мамонтов снова предложил мне петь у него. Меня мучила проклятая неустойка за два сезона. Наконец, Мамонтов сказал, что дает мне 7200 рублей в год, а неустойку мы с ним делим пополам: 3600 платит он, 3600 – я.
И вот я снова у Мамонтова».
Второй раз в Нижнем Новгороде Шаляпин оказался 2 марта 1897 года. Он приехал на время великого поста, когда Русская частная опера была закрыта, вместе с коллегами по театру – А. В. Секор-Рожанским и В. А. Эберле. В первый же день Фёдор Иванович встретился с пианисткой В. А. Виноградовой и пригласил ее выступить с ним в концерте в качестве аккомпаниатора. На следующий день они репетировали концертную программу на квартире В. А. Виноградовой, жившей на Спасской улице.
Концерт, в котором также приняли участие А. В. Секор-Рожанский и В. А. Эберле, прошел под рукоплесканье публики. 6 марта «Нижегородский листок» написал: «Наши летние знакомцы имели большой успех на концерте во Всесословном клубе 4 марта. Г-жа Эберле и г. Секор-Рожанский заслужили вполне шумные аплодисменты и должны были вдвое увеличить свою программу. Публика буквально неистовствовала, и в особенности досталось г. Шаляпину, которому во втором отделении пришлось петь буквально без конца». На следующий день состоялось еще одно выступление, на сей раз в зале Коммерческого клуба. Тот же «Нижегородский листок» 8 марта написал: «Г. Шаляпин – артист с выдающимся сценическим талантом, одаренный редкостным по красоте, силе и мягкости голосом, которым он владеет с удивительной подчас гибкостью. Исполнение певца отличается тонким художественным вкусом, удерживающим артиста от преувеличений даже там, где некоторый шарж казался бы неизбежным, как, например, в комических романсах Мусоргского. Фразировка благородна и проста, чем отнюдь не ослабляется ее выразительность. Дикция ясна и отчетлива. Г. Шаляпин одинаково хорош как в вещах, требующих пафоса, так и в простом строгом пении. Одинаково доступны артисту юмор и музыкальная декламация. Последняя в особенности поражает тонкостью художественной отделки. Известный романс Даргомыжского на слова Беранже “Старый капрал”, а также “Два гренадера” Шумана были исполнены в буквальном смысле слова неподражаемо. В этом отношении г. Шаляпин может быть сравним лишь с знаменитым О. А. Петровым».