– Вам что угодно? – не очень ласково спросил он. Я объяснил.
– Ну, что ж, давайте покричим!
Он пригласил меня в зал, сел за рояль и заставил меня сделать несколько арпеджий. Голос звучал хорошо.
– Так. А не поете ли вы что-нибудь оперное?
Так как я воображал, что у меня баритон, то предложил спеть арию Валентина. Запел. Но, когда, взяв высокую ноту, я стал держать фермато, профессор, перестав играть, пребольно ткнул меня пальцем в бок. Я оборвал ноту. Наступило молчание. Усатов смотрел на клавиши, я на него – и думал, что всё очень плохо. Пауза была мучительная. Наконец, не стерпев, я спросил:
– Что же, можно мне учится петь?
Усатов взглянул на меня и твердо ответил:
– Должно.
Сразу повеселев, я рассказал ему, что вот – собираюсь ехать в Казань петь в опере, буду получать там 100 рублей; за пять месяцев получу 500 рублей; сто проживу, а четыре останутся, и с этими деньгами я ворочусь в Тифлис, чтобы учиться петь.
Но он сказал мне:
– Бросьте всё это! Ничего вы не скопите! Да еще едва ли и заплатят вам! Знаю я эти дела! Оставайтесь здесь и учитесь у меня. Денег за учение я не возьму с вас».
Алексей Пешков пришел в Тифлис 1 ноября 1891 года, покинул город 21 сентября 1892 года. Здесь, в Тифлисе, родился ставший потом всемирно известным псевдоним М. Горький. Под такой подписью в местной газете «Кавказ» 12 сентября 1892 года был напечатан первый рассказ Пешкова «Макар Чудра».
По увеселительным садам Пешков в Тифлисе не ходил и с Шаляпиным не встретился и на этот раз.
Следующая возможность познакомиться писателю и певцу предоставилась в 1896 году в Нижнем Новгороде, во время работы ярмарки и Всероссийской промышленной и художественной выставки.
Шаляпин приехал в Нижний Новгород около 5 мая, а через несколько дней, 15-го числа, – Пешков. В этот день уже во второй раз в только что построенном театре шла опера М. И. Глинки «Жизнь за царя». Шаляпин исполнял роль Сусанина. Но Пешков, приехав, отправился не в театр, а на выставку.
Он, сотрудник «Нижегородского листка» и «Одесских новостей», о чем только не писал. Его волновала проблема размещения на выставке экспонатов «Красного Креста». Он был очарован отделом кустарной промышленности, «потому что именно в этом отделе – кстати сказать, более других готовом принять гостей, – показывается доподлинная Россия, самобытно творящая и почти свободная от всяких влияний чужой мысли». Высказал Пешков свое суждение и о художественном отделе. Первый раз – в «Нижегородском листке» 4 июня: «В художественном отделе прежде всего бросается в глаза высота, на которой находятся гении старого искусства – Микель-Анджело и Рафаэль, Тициан и Мурильо, Рубенс и Ван-Дейк. О, как вы высоко поднялись над искусством наших дней! Брюллов и Иванов там же, высоко в куполе здания, а по всему зданию расставлены в несколько рядов плоды современного творчества. Вот господин Реберг (правильно: Рерберг. – Е. Н.) на богатом полотне изобразил Илью Муромца и Нахвальщика. <…> И всё бы это было хорошо, если бы конь Ильи походил на богатырского коня, а не был списан с ломовой лошади. <…> Дальше господин Беркос положил на полотно груду разноцветных камней. Это вышло очень тяжело. <…> Господин Сергеев пошел еще дальше по пути смелой композиции. Его “Первый снег” свалился на такие цветы, каких осенью нигде и не бывает».
XVI Всероссийская промышленная и художественная выставка. 1896 год
Но не вся современная живопись плоха, считал Пешков. Он отметил: «И было бы в художественном отделе очень грустно, если бы не было в нем Айвазовского, Маковского, “Свадьбы в тюрьме” Матвеева, картин Киселёва из античной жизни и подавляющей картины Касаткина “Шахтеры”. <…> Интересны акварели Виллие, дающего ряд мотивов древнерусского орнамента, виды старых русских церквей в Угличе, Романово-Борисоглебске, Ростове и их художественных редкостей. Тонкая кисть и хорошее знание русского стиля бросается в глаза в каждой его акварели. Е. Бем, знающая детскую жизнь и душу, выставила премилую вещь “Питер женится – Москва замуж идет” и еще другую картинку из детской жизни. <…> Бросаются в глаза замечательно живо выписанные “Пионеры” Шрейбера. “На покосе” Морозова, акварели Н. Н. Каразина останавливают пред собой толпы публики».
Не прошел молодой журналист мимо павильона Сибири, где была выставлена модель паровой машины Ивана Ивановича Ползунова. «Машина очень грубовата, – отметил Пешков, – но построена на тех же самых принципах, на которых Аркрайт, Уайт (правильно: Уатт. – Е. Н.), Мордон, Стефенсон и Фультон построили свои станки, моторы, локомотивы и приобрели себе за это бессмертную славу. Иван Иванович Ползунов всех их опередил».
12 июня Пешков в «Нижегородском листке» второй раз высказался о художественном отделе: «В художественном отделе выставки появилось еще несколько образцов “нового искусства”. Все они принадлежат кисти того же Акселя Галлена, зеленая картина которого “Conceptio artis” (“В погоне за идеалом”. – Е. Н.) служит предметом всеобщего изумления; ее идея вызывает у публики целый ряд самых разнообразных толкований. <…> Другая картина – гравюра на дереве “Похищение Сампо” из “Калевалы”. На ней нет ни Сампо, ни похищения, а стоит на каком-то обрубке старик с длинным мечом в руках и свирепо машет им над головами людей, вылезающих из земли. Кто их засунул в землю и как это они там не задохнулись – так же трудно понять, как и то, почему “Цветок смерти” Акселя Галлена так похож на подсолнух. <…> Галлен… рисует нам зеленые и пестрые идеи, очевидно, желая симулировать своей кистью картины Макса Штирнера, тоже рисующего идеи, но обладающего талантом и умом, чего нет, вероятно, у Галлена».
Позднее, воспитав свой художественный вкус, Пешков изменит отношение к творчеству финского художника Акселя Галлена, который в 1906 году выполнит два портрета писателя.
Михаил Александрович Врубель (5 (17) марта 1856, Омск – 1 (14 апреля) 1910, Санкт-Петербург) – русский художник, работавший практически во всех видах и жанрах изобразительного искусства: живописи, графике, декоративно-прикладных ремёслах, скульптуре и театральном искусстве.
В детстве Михаил Врубель увлекался музыкой, театральным искусством и рисованием. Но по настоянию отца он поступил на юридический факультет Петербургского университета.
В студенческие годы Врубель увлекался философией и театром, создавал иллюстрации к литературным произведениям.
В университетские годы будущий художник подрабатывал гувернером и репетитором.
Принимал участие в реставрации старинной Кирилловской церкви, Владимирского собора в Киеве.
В 1889 году Врубель переехал в Москву. В эти годы он вместе с И. Репиным, И. Айвазовским, И. Шишкиным работал над иллюстрациями к Собранию сочинений М. Лермонтова. В этот период стал вырабатываться особый стиль художника.
К. Коровин познакомил Михаила Александровича с предпринимателем и известным меценатом Саввой Мамонтовым. Врубель стал участником абрамцевского кружка, оформлял сказочные оперы Н. Римского-Корсакова. В имении Саввы Ивановича художник возглавил майоликовую мастерскую, создавал гипсовые скульптуры и декоративные панно на заказ, несколько раз ездил в Италию.
В 1896 году специально для работ Врубеля («Микула Селянинович», «Принцесса Греза») Мамонтов построил отдельный павильон на Всероссийской промышленной и художественной выставке в Нижнем Новгороде. Помимо двух гигантских панно в экспозицию Врубеля включили «Голову Демона», «Суд Париса», «Голову великана» и «Портрет Арцыбушева».
В последние годы XIX века художник обращался к сказочно-мифологическим сюжетам, среди которых выделялись «Богатырь», «Пан» и «Царевна-Лебедь».
В 1900 году Врубелю присудили золотую медаль на Всемирной выставке в Париже за изразцовый камин «Вольга Святославич и Микула Селянинович».
С осени 1901 года здоровье Михаила Александровича стало ухудшаться. Во время болезни он создал полотна «Шестикрылый серафим», «Роза в стакане», «Жемчужина».
В 1906 году художник ослеп.
Он умер 14 апреля 1910 года.
Похоронен на кладбище Воскресенского Новодевичьего монастыря в Санкт-Петербурге.
О художественном отделе Алексей Пешков рассказал и одесситам в статье так и названной «Отдел художественный», напечатанной в двух номерах «Одесских новостей», 21 и 22 июля. Уже в самом начале своего репортажа журналист дал отрицательную оценку выставленным в отделе работам: «Сказать что-либо хорошее, положительное о русском искусстве на Всероссийской выставке – задача такая тяжелая и трудная, что я с наслаждением сложил бы ее на кого-нибудь из моих добрых знакомых, вполне заслуживших маленькую неприятность с моей стороны».
Живопись явно интересовала Пешкова, хоть он и не обладал тогда хорошим художественным вкусом (да и откуда было взяться этому вкусу у человека, окончившего всего лишь слободское Кунавинское начальное училище).
Сотрудник «Нижегородского листка» не прошел мимо панно Михаила Врубеля, помещенных в специальном павильоне, расположенном рядом с выставкой. Репортаж, напечатанный в газете 24 июля, был озаглавлен «М. Врубель и “Принцесса Грёза” Ростана». В нем Пешков писал:
«Забракованные академическим жюри панно Врубеля “Принцесса Грёза” и “Микула” были куплены известным меценатом С. И. Мамонтовым и ныне вновь появились пред выставочной публикой, но уже не на выставке, а около нее, в павильоне, специально построенном для этих образцов “нового искусства”. <…>
При первом взгляде на его панно – в нем поражает туманность и темнота красок. Нет ни яркого африканского неба, ни жаркого солнца пирамид, ни воздуха, и общий фон картины напоминает о цвете протертого картофеля и моркови. <…>
О, новое искусство! Помимо недостатка истинной любви к искусству, ты грешишь еще и полным отсутствием вкуса».
Живопись, хоть и дурно понятая, интересовала Пешкова. Однако он был совершенно равнодушен к опере. Новый городской театр, где выступала Частная опера С. И. Мамонтова, членом труппы которой был Шаляпин, Пешков посетил, но увидел там только занавес. 20 августа сообщил читателям «Нижегородского листка»: «Явилось новое произведение Врубеля… – картина Врубеля написана на занавес городского театра