<…>
Евгений Николаевич Чириков (24 июля (5 августа) 1864 года, Казань – 18 января 1932, Прага).
Русский писатель, драматург, публицист. Родился в небогатой дворянской семье. В связи со служебными перемещениями отца семья часто меняла местожительство в Казанской и Симбирской губерниях. Учился в Казанском университете на юридическом факультете, затем перешел на математический факультет. Еще студентом он начал печататься в провинциальных газетах. За участие в беспорядках в 1887 г. был исключен (вместе с Лениным) и выслан в Нижний Новгород. Жил в Холодном переулке.
Чириков жил под надзором полиции в Царицыне, Астрахани, Казани, Самаре, Минске (1887–1902). Пробовал различные заработки: смотрителя керосиновой станции, счетовода на железной дороге, ревизора в пароходном обществе и другие.
Евгений Николаевич сотрудничал с провинциальными газетами «Астраханский вестник», «Астраханский листок», казанский «Волжский вестник», «Самарский вестник». Напечатал цикл стихотворений в «Сборнике «Волжского вестника» (1885). Первый рассказ «Рыжий» был опубликован в газете «Волжский вестник» (1886). С 1893 г. начал сотрудничать в столичных журналах «Мир Божий», «Русское богатство», «Северный вестник», «Жизнь».
В 1896 году Чириков снова приехал в Нижний Новгород работать над фельетонами для «Нижегородского листка». Здесь им были написаны следующие произведения: «Евреи», «На поруках», «Иван Мироныч».
После первых литературных успехов переехал в Москву, затем с 1907 года жил в Санкт-Петербурге, имел дачу в Келомяках (Комарово).
С 1900 г. Евгений Николаевич писал пьесы, которые ставились в столичных и провинциальных театрах.
В 1918 г. вместе с женой Валентиной Георгиевной Григорьевой (1875–1966), актрисой, выехал в Ростов-на-Дону. В 1920 г., покинув Севастополь, выбрался в Константинополь. В начале 1921 г. перебрался в Софию, в 1922 г. обосновался в Праге. Выступал с лекциями в Праге и Белграде, участвовал в деятельности русских организаций, сотрудничал в русских и чешских периодических изданиях. Умер 18 января 1932 года в Праге. Похоронен на Ольшанском кладбище.
Можно сказать, что Нижний стал для Евгения Николаевича родным городом: здесь он женился, работал корреспондентом газет, познакомился с М. Горьким, Ф. Шаляпиным и другими знаменитостями, публиковал стихи, рассказы, романы. Его пьесы пользовались большим успехом, шли во многих известных театрах, включая Московский художественный. Горький называл Чирикова в числе первых беллетристов России.
В Арзамасе за Горьким зорко следили. Перед домом постоянно ходил полицейский».
О жизни в Арзамасе оставила воспоминания Е. П. Пешкова:
«Второй этаж – антресоли – был всегда занят приезжавшими к нам из Нижнего и других городов гостями. В антресолях по коридору три веселые комнаты, окнами во двор. Комнаты низенькие, но очень уютные. В каждой из них по одной или по две кровати, небольшие столики, несколько стульев.
В доме постоянно бывали гости. Приезжал из Москвы Вл. И. Немирович-Данченко слушать пьесу “На дне”, которую Алексей Максимович заканчивал в Арзамасе. Между прочим, он посоветовал Алексею Максимовичу назвать пьесу не “На дне жизни”, как было у Алексея Максимовича, а просто “На дне”.
Приезжали навестить Алексея Максимовича и наши нижегородские друзья – Щербаковы Сергей Васильевич и Надежда Николаевна, Штюрмеры Ричард Андреевич и Зинаида Фёдоровна, приезжал из Ялты и гостил друг Алексея Максимовича и его врач – доктор Александр Николаевич Алексин, частым гостем был священник Фёдор Иванович Владимирский – “арзамасский Моисей”, как называл его Алексей Максимович; заходили две учительницы – обе они написали свои воспоминания об Алексее Максимовиче.
Бывала Меланья Павловна Подсосова, педагог (я работала с ней в Нижнем в секции гигиены, воспитания и обучения Общества охраны народного здоровья), которая посоветовала снять дом у ее сестер. Жила у нас Вера Николаевна Кольберг; приезжала гостить ее сестра – Юлия Николаевна; жил Зиновий Свердлов, впоследствии так называемый “приемный сын” Горького, взявший себе при крещении имя Зиновия Пешкова <…> Жил Скиталец, гостил Сулержицкий.
Зиновий Алексеевич Пешков (настоящее имя Иешуа-Залман Михайлович Свердлов (16 октября 1884, Нижний Новгород – 27 ноября 1966, Париж) – брат Якова Свердлова, приёмный сын Максима Горького, друг Шарля де Голля, легионер, генерал французской армии, дипломат, полиглот.
30 сентября 1902 года в г. Арзамасе Нижегородской губернии принял православие, став Зиновием, и получил от Горького, который был его крестным отцом, отчество и фамилию – Пешков.
В 1903–1904 годах Зиновий учился в школе Московского художественного театра. В 1904 году уехал в Канаду, затем в США и Италию, главным образом проживал у Максима Горького.
С 1907 по 1910 год Зиновий Алексеевич исполнял обязанности личного секретаря-референта М. Горького. Встречался с В. Лениным, А. Луначарским, Ф. Дзержинским, И. Репиным, В. Вересаевым, И. Буниным.
В сражении под Аррасом в мае 1915 года Пешков потерял большую часть правой руки. Был награждён Военным крестом с пальмовой ветвью.
С 22 июня 1916 года Зиновий Алексеевич занимался штабной работой, а затем дипломатической: отправился в США, где находился до начала 1917 года. Вернувшись в Париж, получил звание капитана, орден Почётного легиона («за исключительные заслуги по отношению к странам-союзникам») и французское гражданство.
Зиновий Алексеевич Пешков несколько раз приезжал в Россию с различными дипломатическими миссиями.
В 1921 году служил секретарём Международной комиссии помощи по сбору гуманитарных средств для РСФСР.
В 1925 году Зиновий Пешков в качестве командира батальона Первого полка Иностранного легиона (40 его солдат были русскими) принял участие в Рифской войне в Марокко.
Участвовал во Второй мировой войне. В конце 1941 года Зиновий Алексеевич был представителем де Голля в колониях Южной Африки, занимался охраной союзных транспортов, в 1943-м – получил звание генерала.
С 1946 по 1949 гг. Пешков находился на дипломатической работе в Японии.
Зиновий Пешков умер в Париже в 1966 году. Он завещал, чтобы в его гроб положили православную икону, военный крест с пальмовой ветвью, Большой крест Почетного легиона и портрет Максима Горького. Похоронен на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. По его просьбе на могиле была высечена краткая надпись: «Зиновий Пешков, легионер».
Под вечер мы часто сидели на крылечке, выходящем во двор, есть фотоснимок наш на этом крыльце, а из открытых окон антресолей неслось пение Л. Сулержицкого или Скитальца, который аккомпанировал себе на гуслях. <…>
Жил довольно долго художник С. А. Сорин. <…> Окончив портрет Алексея Максимовича, который очень удался С. А. Сорину, Савелий Абрамович написал портрет Скитальца».
Вскоре после прибытия в Арзамас, 9 мая, Пешков сообщил К. П. Пятницкому:
«Вот я в Арзамасе и очень доволен этим. Славный город. 36 церквей и – ни одной библиотеки. По улицам, мощеным огромными обломками каких-то серых скал, ходят свиньи, полицейские и обыватели, ходят медленно, имея вид существ, совершенно лишенных каких-либо активных намерений.
Уличная жизнь очень развита – обыватели бьют жен своих на тротуарах. <…>
Тихо здесь, славно. Окрестности – мне нравятся, широко, гладко. Вообще должен сказать, что, если начальство думало, посылая меня сюда, причинить мне неприятность, – оно ошиблось. Заведу себе на днях стол, начну работать и накоплю здоровья лет на пять. Квартира хорошая. <…>
1-го мая здесь – т. е. в Ниж<нем> – чего-то ожидали, улицы были запружены полицией конной и пешей, против “России”, где жил я, стоял целый почетный караул: частный, помощник, двое околоточных, двое конных полицейских и куча сыщиков. Люди, приходившие ко мне, чуть-чуть не подвергались антропометрическим измерениям. Но – всё напрасно! Никаких событий в городе не произошло. Произошли крупные события в Сормове».
Писатель имеет в виду первомайскую демонстрацию в Сормове, которую он позднее описал в повести «Мать».
Вероятно, в тот же день, что и К. П. Пятницкому, Алексей Максимович написал А. П. Чехову:
Вид на историческую часть Арзамаса
«Вот я и в Арзамасе, дорогой друг Антон Павлович! Любуюсь церквами – их здесь 36 штук! – а о жителях слышал, что они меня боятся и будто бы по поводу появления моего говорят так: “Вот не было печали, так черти накачали! Пойдут теперь и у нас прокламации с революциями”. Никто ко мне – кроме разных людей низкого звания – не ходит, опасаясь, что визит такой может наложить пятно неблагонадежности, а я этому рад. Живу себе да дрова колю, для гимнастики. Кажется, много буду писать, хотя еще не начинал.
Тихо здесь, спокойно, воздух – хороший, множество садов, в садах поют соловьи и прячутся под кустами шпионы. Соловьи – во всех садах, а шпионы, кажется, только в моем. Сидят во тьме ночной под окнами и стараются усмотреть, как я крамолу пущаю по России, а не видя сего – покряхтывают и пугают домашних моих.
Честь и хвала министерству внутренних дел! Как неутомимо оно обращает на меня внимание обывателей русских! В Арзам<асе> публика начала почитывать Горького из таких соображений: «Надо почитать его, чорт возьми! А то узнает как-нибудь, что не читали, скажет – “невежды”». И покупают книжки, бедные люди! <…> Приезжайте! У нас огромный дом, что-то около 12 комнат, а если найдете, что здесь жарко, пыльно и скучно, – мы Вас отправим в Понетаевский монастырь – чудное место верстах в 20. Есть там река рыбная, пруды, сады и 700! – монашек. Подумайте – 700! А то поедете в Саровскую пустынь, тоже великолепное место, – бор сосновый там – удивительный! Здесь у нас в Ар<замасе> есть река Тёша; в ней мальчики с большим успехом ловят окуней, щурят и карасиков. Возьмем мы с Вами лодку, я буду Вас возить по реке, а приедем на рыбное место – я буду книжку читать, а Вы дожидаться, пока окунь клюнет. Милое житье, ей-богу! Молоко здесь хорошее очень и много дичи. Мы все дупелей едим да рябчиков. Дешево!»