А. П. Чехов в Арзамас не приехал.
В 1902 году Шаляпин собрался на очередные гастроли в Нижний Новгород, во время ярмарки (антрепренер всё тот же – А. А. Эйхенвальд). Слух об этом дошел до Арзамаса. Пешков написал другу в первых числах августа:
«Дружище Фёдор Иванович!
Как поживаешь? Есть слух, что ты приедешь петь на ярмарку, – сообщи, пожалуйста, верно ли это? И если приедешь – когда? Если я буду это знать, так ко времени твоего приезда постараюсь испросить у начальства разрешение побывать в Нижнем и послушать тебя, Соловей Будимирович.
Живу – ни шатко, ни валко, ни на сторону. Здоровьишко – потрескивает. Харкаю кровью».
Ответ Шаляпина, вероятно, был, но он не сохранился.
Через неделю, около 10 августа, Пешков написал еще одно письмо:
«Дружище!
Мною послано Унтербергеру прошение о разрешении приехать на неделю в Нижний. Очень хочется увидеть и послушать тебя!
Если найдешь время – съезди к губернатору и попроси его скорее разрешить мне поездку.
Обещай, что я буду вести себя смирно и кротко. Здесь Скиталец, тоже жаждущий повидаться с тобою.
Ну – до свидания! Крепко обнимаю».
29 июля 1902 года дознание по делу о противоправительственной пропаганде в отношении Пешкова за недоказанностью преступления было прекращено. Об этом писателю сообщили лишь 16 августа. Но он продолжал находиться под гласным надзором полиции, поэтому обязан был испрашивать разрешение на отъезд куда-либо из Арзамаса.
Второе письмо пришло в Нижний Новгород раньше, чем туда приехал Шаляпин, и дожидалось певца в гостинице «Россия». Оно было вручено Фёдору Ивановичу в день его приезда – 11 августа. Шаляпин, видимо, нашел время для посещения губернатора. 17 августа Пешков получил разрешение на поездку и 18-го числа был уже в Нижнем Новгороде. Друзья весь этот день провели вместе.
19 августа Шаляпин в опере М. И. Глинки «Жизнь за царя» исполнил роль Сусанина. На следующий день певец вместе с Пешковым и Скитальцем посетил дачу П. П. Малиновского на Моховых горах.
Памятник М. Горькому и Ф. Шаляпину на Моховых горах. Скульптор А. Горшков
21 августа в Ярмарочном театре шел «Фауст» Шарля Гуно. Шаляпин исполнял роль Мефистофеля. После спектакля друзья, с трудом пробившись сквозь толпу почитателей, отправились в один из ярмарочных ресторанов, где запели «Дубинушку». Песню подхватили посетители ресторана. Полиции с трудом удалось навести «порядок».
Афиша Фауста. 1902 г.
23 августа Пешков, чтобы быть поближе к другу, из гостиницы «Восточный базар», где первоначально поселился, перебрался в «Россию». 25 августа друзья посетили цирк Акима Никитина. В этот день Алексей Максимович написал К. П. Пятницкому: «Мне объявили о прекращении дела. Стало быть, и о прекращении всех ограничений, – если рассуждать по законам. Но – законы не в фаворе. Увидим, что будет. Через день – дней на пять – возвращаюсь в Арзамас». На следующий день писатель отправил директору-распорядителю издательского товарищества «Знание» еще одно письмо, в котором сказал: «Я живу – в суматохе. Здесь Шаляпин, он страшно мне нравится… Великий артист, этот Фёдор Иванович».
27 августа Пешков вернулся в Арзамас – выяснить, насколько он ограничен в своих правах и добиться разрешения на поездку в Москву.
Скиталец (настоящее имя – Степан Гаврилович Петров; 28 октября (9 ноября) 1869, село Обшаровка, Самарский уезд, Самарская губерния – 25 июня 1941, Москва) – русский писатель, журналист, поэт и прозаик.
Степан Гаврилович прожил большую плодотворную жизнь. Отец его, Гаврила Петрович Петров, из крепостных, отслуживший в царской армии, безногий отставной солдат, песенник и знаменитый в округе гусляр, оказал большое влияние на всю дальнейшую жизнь и деятельность сына.
Псевдоним «Скиталец» оправдан всей трудной жизнью писателя. Выучившись игре на гуслях, он стал постоянным спутником отца в его странствиях. Скитания начались с раннего детства. Ещё ребенком писатель обошел почти всё Поволжье и занимался сбором скудного гонорара, зачастую вымаливая жалкие гроши. Любовь к фольклору, русской народной песне будущий поэт унаследовал от своей бабушки и родного отца.
Степан Гаврилович закончил двухклассное сельское училище. С 1885 по 1887 год учился в Самарской учительской семинарии, где познакомился с русской классикой и стал подражать Некрасову, Кольцову, Никитину. Однако семинарию закончить Скитальцу не удалось: его исключили в 1887 году из последнего класса «за политическую неблагодарность».
С 1897 по 1900 год Скиталец жил в Самаре, где активно сотрудничал в «Самарской газете»: писал рассказы, стихотворные фельетоны на злобу дня, стихи. В городе он услышал много рассказов о Горьком. Первая встреча с Алексеем Максимовичем произошла в июне 1899 года в Самаре. Горький заинтересовался личностью Скитальца, почувствовал его талантливость и пригласил к себе. Через год Степан Гаврилович приехал к Горькому в Нижний Новгород.
Встреча с Горьким, перешедшая в близкое знакомство и дружбу, имела решающее значение в жизни Скитальца, она окончательно определила его судьбу. Известность к Степану Гавриловичу пришла в 1900 году с выходом в свет его рассказа «Октава». Публикует наиболее яркие свои произведения: «Октава», «Сквозь строй», «Композитор», «Миньона», «Любовь декоратора». Широкую известность получили его стихи «Кузнец», «Гусляр», «Нет я не с вами», «Тихо стало кругом», «Колокола».
В 1901 году Степан Гаврилович был арестован вместе с Горьким за революционную пропаганду среди рабочих, заключен в нижегородский острог, а потом выслан в родную Обшаровку.
Вся жизнь и творчество Скитальца 1905–1907 годов – это активный протест, призыв к борьбе. Потом он отошел от активной литературной и общественной жизни. В Поволжье Степан Гаврилович бывал наездами и преимущественно в Симбирске, у родных жены.
В 1921 году Скиталец приехал во Владивосток, оттуда перебрался в Харбин. С 1928-го публиковался в советских журналах. 17 июня 1934-го вернулся в Москву. Неоднократно встречался с Горьким (который посоветовал писателю побольше поездить по стране для сбора литературного материала), занимался литературной и общественной деятельностью. Принимал участие в работе I Всесоюзного съезда советских писателей (без права решающего голоса). Скончался Степан Гаврилович 25 июня 1941 года. Похоронен на Введенском кладбище в Москве.
Скиталец, оставшийся в Нижнем Новгороде, вспоминал:
«Мне случилось быть в Нижнем Новгороде во время ярмарки, когда там гастролировал Шаляпин, и я пошел в театр посмотреть и послушать его в “Борисе”.
С первого же его выхода, при первых звуках знакомого голоса, при одном взгляде на этот созданный им трагический образ “преступного царя” я понял, что Шаляпин – великий трагик. Самый грим Бориса – лицо человека с душой, измученной, пламенною, адскою мукой, – поражал. В антракте я пошел к артисту в уборную – рассмотреть поближе этот грим. Меня встретил Шаляпин – Борис – с обычными, свойственными ему добродушными шутками, но я не мог разговаривать с ним свободно: на меня смотрело исстрадавшееся лицо “несчастного царя”. Шаляпин гримировался сам, и с таким искусством, что даже на близком расстоянии, лицом к лицу нельзя было поверить, что это только грим, что борода наклеена, а морщины нарисованы. Это было настоящее, живое, страшное лицо “обреченного” человека.
Спектакль продолжался. <…> Публика, беззвучная, с затаенным дыханием, была как бы в состоянии гипноза, и очень немногие заметили какой-то странный диссонанс в заключительной сцене смерти Бориса, когда за кулисами, в тон певцу, отзывается хор. <…> До хора ли тут: на сцене умирал безумный “царь Борис”!..
По окончании спектакля я снова зашел в уборную Шаляпина и неожиданно наткнулся на печальную и тяжелую сцену: Шаляпин плакал.
Он был всё еще в “царском” облачении, но без грима, без парика, с сорванной бородой. Уронив голову и руки на запачканный красками гримировальный стол – плакал.
А у порога уборной печально стоял хромой антрепренер Эйхенвальд, держа в руках большую пачку бумажных денег – тысячу рублей вечерового гонорара Шаляпину, – и извинялся:
– Простите, Фёдор Иванович!.. Что же делать? Лучших хористов невозможно было найти в провинции…
Шаляпин вытирал гримировальным полотенцем мокрое от слез лицо и голосом, осекшимся, дрожащим, повторял, волнуясь:
– Нет! Я больше не буду петь! Не буду!
– Но ведь, Фёдор Иванович, еще три спектакля осталось!
– Не буду!.. С таким хором не могу!.. Это ужасно: на полтона!.. Зарезали!.. Я сам был хористом, но никогда так не относился к делу… Не могу петь!.. Снимите спектакли.
Никогда ни до, ни после этого я не видел Шаляпина плачущим и никогда не видел, чтобы антрепренеры просили у артистов извинения.
Шаляпин настоял на своем и действительно так и не выступил в дальнейших трех спектаклях, которые уже были анонсом обещаны публике».
Скиталец не называет даты, когда случилось описанное им происшествие. По всей видимости, оно произошло 30 августа – во время оперы М. П. Мусоргского «Борис Годунов». Это был последний спектакль антрепризы А. А. Эйхенвальда, в котором принял участие Шаляпин. Но он еще несколько дней пробыл в Нижнем Новгороде.
В сентябре в родной город приехал Пешков и поселился с Екатериной Павловной по адресу: Мартыновская улица, дом Киршбаума. В этот же день писатель присутствовал на благотворительном концерте, устроенном Обществом распространения начального образования в Нижегородской губернии. Полученные деньги пошли в фонд строительства общежития для детей учителей и здания санатория. На концерте пели М. А. Дубровская и Шаляпин. Аккомпанировали А. С. Прокопович (скрипка) и А. А. Эйхенвальд (фортепьяно). Певец исполнил: «Три дороги» и «Как король шел на войну» Ф. Ф. Кенемана, «Менестреля» А. С. Аренского, «Песню о блохе» М. П. Мусоргского, «У креста» Ж. Фора (в дуэте с М. А. Дубровской), «Я не сержусь» Р. Шумана и другие произведения. 4 сентября состоялся музыкальный вечер на квартире Пешковых. На следующий день друзья уехали в Москву.