та краска просвечивает весь образ Ольги — жертвы сгустившихся противоречий, преодолеть которые у нее не достанет силы. Ее гибель предуготована той элегической интонацией, которая, как подтекст, пронизывает ее партию, предвещая ее судьбу и, таким образом, являясь предвестницей неотвратимо нависшей беды.
Это новое, появившееся в партии Ольги именно в третьей редакции, теснейшим образом связывает ее с образом Грозного — отца и жестокого царя-тирана.
Партия Грозного написана с очевидным стремлением охватить всю сложную, противоречивую фигуру. Это сказывается, в частности, в применяемых композитором лейтмотивах, в которых важнейшую роль играет тема рока.
Есть и другие темы, характеризующие Грозного, и каждая из них оттеняет какую-либо новую грань личности или влияние этой страшной фигуры на судьбы других героев произведения. От жестокого, коварного, злобного тирана до одинокого старика, теряющего свою нежданно обретенную дочь, развивается этот сложный образ, требующий глубокой психологической проработки роли.
В третьей редакции произведения в центре встала фигура Ивана Грозного. Это делает задачу исполнителя данной роли чрезвычайно сложной, а постановку «Псковитянки» всегда делом небывало трудным.
Появление оперы в обновленном виде не заинтересовало казенную сцену. К тому же вскоре обострились отношения композитора с Мариинским театром из-за конфликта по поводу «Ночи перед рождеством», и он, несомненно, отклонил бы предложение о постановке здесь оперы, но такого предложения не поступило.
В апреле 1895 года «Псковитянка» в последней авторской редакции была поставлена в Петербурге Обществом музыкальных собраний, во главе которого стояла группа молодых друзей композитора. Хор, составленный из любителей, оркестр под управлением просвещенного дирижера-любителя — такова была основа постановки, для которой к тому же не хватало профессионального оперного режиссера. На сольные партии были приглашены артисты казенной сцены. Спектакль игрался четыре раза и, по мнению композитора, прошел сносно.
Дальнейшая судьба произведения была совершенно туманной.
Тут и появилось предложение поставить «Псковитянку» в Мамонтовском театре. По словам Шаляпина, идея принадлежала ему. Вполне возможно, что так и было. Дело в том, что в пору постановки «Псковитянки» в Петербурге на любительской сцене Шаляпин жил в столице и работал в Панаевском театре. Трудно себе представить, чтобы он не слышал о спектакле любителей. К тому же заведующим литературно-репертуарной частью Мамонтовского театра был, как мы знаем, С. Н. Кругликов, друг композитора. Нет ничего удивительного, что он вместе с молодым певцом, для которого было бы необыкновенным соблазном исполнить роль Грозного, обратились к Мамонтову с этим предложением.
«Я знал, — вспоминал певец, — что у Римского-Корсакова есть опера „Псковитянка“, но когда предложил поставить ее, чтобы сыграть роль Ивана Грозного, все в театре и даже сам Мамонтов встретили мое предложение скептически. Но все-таки Мамонтов не протестовал против моего выбора, оказавшегося счастливым и для театра, и для меня. Я попал на ту вещь, которая раскрыла предо мною возможность соединения лирики и драмы».
Почему в театре возникли сомнения? Надо думать, потому, что композитор создавал все новые и новые редакции произведения, будучи не удовлетворен сделанным. Наверное, не было уверенности, что спектакль удастся выиграть. И хотя главной своей задачей театр ставил пропаганду творчества русских композиторов, к будущей постановке здесь отнеслись недостаточно ответственно. Это выразилось в непродуманном распределении ролей и в слабости режиссерской работы над спектаклем.
Вначале Шаляпин шел к новой для него роли ощупью. Для создания образа Грозного на оперной сцене, по сути, не существовало никаких традиций. Как играл в Мариинском театре эту роль О. А. Петров — давным-давно позабылось. К тому же при дальнейших переработках произведения композитор внес в основные партии важнейшие изменения, так что приходилось идти по первопутку.
Шаляпин мог увидеть и, конечно, видел Грозного на драматической сцене. Во время его кочевий по провинции он не раз видел «Василису Мелентьеву» Островского и Гедеонова в разных городах. А как известно, одним из действующих лиц в этой драме является Грозный. В ту пору, когда Шаляпин оказался в Мамонтовском театре, на сцене Малого театра шла эта драма с Г. Н. Федотовой в заглавной роли и Ф. П. Горевым — Грозным. Несомненно, что Шаляпин видел спектакль. Позже он часто подчеркивал, что учился мастерству актера у артистов Московского Малого театра.
Но Грозный в «Василисе Мелентьевой» и Грозный в «Псковитянке» все же заметно отличны друг от друга. К оперной партии следовало идти своим путем.
Здесь на помощь артисту пришли К. Коровин и В. Васнецов, писавшие декорации к спектаклю. В Третьяковской галерее артист вглядывался в картины Шварца и Репина, в скульптуру Антокольского. Особенное впечатление, по его словам, на него произвел портрет Грозного работы В. Васнецова, который он увидел в одном из частных собраний. Так оно и было, наверное. Но совершенно несомненно, что внешний облик его Ивана Грозного был воссоздан по впечатлениям, среди которых скульптура Антокольского и картина Репина сыграли немаловажную роль. В сцене у тела убитой Ольги Шаляпин как бы воспроизводил мизансцену картины «Иван Грозный и сын его Иван». Отталкиваясь от сложенных воедино впечатлений, он наметил грим, облегчивший создание убедительного внешнего облика Грозного.
Замечу здесь, что очень часто, создавая новую оперную роль, Шаляпин стремился увидеть своего будущего героя как можно раньше, еще в начале работы над партией. Ему это было очень важно. Ведь он шел к созданию не просто партии, даже не просто роли, а сценического образа, идя к нему так же, как артист драмы. В ту пору, сблизившись с художниками, певец сам стал художником и скульптором. Среди его набросков и эскизов можно увидеть героев, которых он создавал на сценических подмостках. Слушая музыку своей будущей оперной роли, он одновременно видел своего героя. Поэтому возможность тесного общения с художниками Мамонтовского театра оказалась мощной поддержкой в его исканиях.
Конечно, не обошлось дело и без литературы, без изучения истории. Когда позже началась работа над партией Бориса Годунова, на помощь артисту пришли беседы с историком В. О. Ключевским. Во время репетиций «Псковитянки» ученые не оказывали ему помощь.
Но, несомненно, был дан совет познакомиться с трудами виднейшего историка той эпохи С. М. Соловьева и того же Ключевского.
Шаляпин работал над партией с редким воодушевлением. Это задача ведь была совсем новая, все нужно искать впервые, не оглядываясь на прошлое, ощущая себя творчески свободным.
Фигура царя неслыханно противоречивая. Тиран, ханжа, великий притворщик, человек подозрительный и коварный. И вдруг в нем просыпается любящий отец, нежданно обретший дочь. Душевное потрясение, которое испытывает Грозный у тела убитой Ольги, должно быть подготовлено зримыми изменениями этого странного и страшного образа. Прочертить и сделать живой всю сложную градацию чувств, выразительно представить различные грани противоречивого характера — все это предстояло сделать артисту, впервые столкнувшемуся с подобной сложной задачей.
Вслед за художниками Мамонтов рассказывает Шаляпину об особенностях личности Грозного, объясняя ему и историческую концепцию, положенную в основу пьесы Мея и оперы Римского-Корсакова. Этим Мамонтов не ограничился. Следя за ходом репетиций, он осторожными и мудрыми замечаниями внес несколько метких и тонких штрихов в рисунок роли, раскрывая артисту психологическую подоснову поведения Грозного в разных ситуациях. Так рождались толчки, от которых мысль работала острее, партия становилась ролью, оперный герой вырастал в личность.
«Моя первая сцена представляет появление Грозного на пороге дома псковского наместника, боярина Токмакова.
— Войти аль нет? — первая моя фраза.
Для роли Грозного этот вопрос имеет такое же значение, как для роли Гамлета вопрос „быть или не быть?“. В ней надо сразу показать характер царя, дать почувствовать его жуткое нутро. Надо сделать ясным зрителю, не читавшему истории, а тем более читавшему ее, почему трепещет боярин Токмаков от одного вида Ивана.
Произношу фразу „войти аль нет?“ — тяжелой гутаперкой валится она у моих ног, дальше не идет. И так весь акт — скучно и тускло.
Подходит Мамонтов и совсем просто, как бы даже мимоходом, замечает:
— Хитряга и ханжа у вас в Иване есть, а вот Грозного нет.
Как молнией осветил мне Мамонтов одним этим замечанием положение. — Интонация фальшивая! — сразу почувствовал я. Первая фраза —„войти аль нет?“ — звучит у меня ехидно, ханжески, саркастически, зло. Это рисует царя слабыми, нехарактерными штрихами. Это только морщинки, только оттенки его лица, но не самое его лицо. Я понял, что в первой фразе царя Ивана должна вылиться вся его фигура в ее главной сути.
Я повторил сцену.
— Войти аль нет?
Могучим, грозным, жестоко-издевательским голосом, как удар железным посохом, бросил я мой вопрос, свирепо озирая комнату.
И сразу все кругом задрожало и ожило. Весь акт прошел ярко и произвел огромное впечатление. Интонация одной фразы, правильно взятая, превратила ехидную змею (первоначальный оттенок моей интонации) в свирепого тигра…»
И далее, вспоминая свою первую работу, в которой он по-настоящему нашел себя, Шаляпин продолжает:
«Ведь вот же: в формальном отношении я пел Грозного безукоризненно правильно, с математической точностью выполняя все музыкальные интонации, то есть пел увеличенную кварту, пел секунду, терцию, большую, малую, как указано. Тем не менее, если бы я даже обладал самым замечательным голосом в мире, то этого все-таки было бы недостаточно для того, чтобы произвести то художественное впечатление, которое требовала данная сценическая фигура в данном положении. Значит — понял я раз навсегда и бесповоротно, — математическая верность в музыке и самый лучший голос мертвенны до тех пор, пока математика и звук не одухотворены чувством и воображением. Значит, искусство пения нечто большее, чем блеск bel canto…»