— Много у нас в отряде славных ребят. Много таких, что я бы мог назвать героями, — сказал он, как-то погрустнев. — Некоторых — посмертно. Но хочу тебе признаться, Саша, таких парней, чтобы так быстро, как ты себя проявили, я за всю службу еще ни разу не встречал.
Подполковник сдержанно улыбнулся.
— Слушай, Саша, — Вдруг спросил он, — А ты никогда не думал свою жизнь связать с армией? Стать офицером? Если решишь пойти учиться, можешь рассчитывать на отличную характеристику. От меня лично.
— Если по-честному, — ответил я. — Я себя без армии и не мыслю.
По лицу Давыдова я заметил, что мой ответ ввел его в некоторое замешательство. Мол, «Еще и года не отслужил, а уже не мыслишь»? Да только хотелось мне быть перед начотряда честным. Пусть даже он меня до конца и не сможет сейчас понять.
— Ну, давай! Хвастайся! — Сказал мне Стас, когда я вернулся на свое место, а награждение продолжилось, — что ты там принес?
Я показал ему полученные медали и значок, которые аккуратно положил на удостоверения к ним.
Алим со Стасом уставились на мою медаль «За отвагу».
— У нас на заставе такой ни у кого нету, — словно бы завороженный медалью, сказал Стас.
— Теперь есть, — добродушно ответил ему Алим.
Домой мы вернулись часам к четырнадцати. На заставе нас встретили скромным праздничным обедом. Свободные погранцы жарили шашлык у бани. В этом им помогали ребята одного из танковых экипажей.
Кроме нас с Алимом и Стасом награды «За отличие в охране государственной границы» и «За отличие в воинской службе» сегодня получили еще двое бойцов. Одним из них был Мартынов. Другую вручили Антохе Фрундину — сержантику, что приехал служить на Шамабад, когда нас, еще зеленых новичков, распределили на эту заставу.
Мы посидели, отведали вкусного барашка, которого подстрелил в наряде один из ребят. Не забыли оставить шашлыка товарищам, что были сегодня на службе.
Не раз и не два, ко мне подходили парни. Просили показать медаль «За отвагу», что я привез нынче из отряда. Они уважительно кивали. Хлопали меня по плечу.
«Молодой, а уже заслужил» — неоднократно слышал я в этот день.
Каждый на заставе знал, через что всем нам пришлось пройти, чтобы заслужить право носить на груди эти красивые кусочки металла.
Правда, распотякивать времени не было. После обеда у меня был наряд в рабочую группу до шести часов вечера. Усиленным нарядом мы сопровождали ребят из взвода связи и сигнализации. Ждали на Границе, пока те паяли нити системы.
И все же, в голове у меня то и дело возникали мысли о том, чего же от меня понадобилось Тарану. Разговор с начзаставы все приближался.
— Товарищ старший лейтенант, ефрейтор Селихов по вашему приказанию прибыл.
— Хорошо, заходи, — сказал Таран, задернув шторку, закрывавшую карту участка от посторонних глаз.
Я вошел. Таран предложил мне сесть. Сам опустился за свой стол.
— Давай без формальностей, — сразу начал Таран, — к делу перейдем.
— Очень хорошо. Что вы хотели, товарищ старший лейтенант? О чем собирались поговорить со мной?
Таран поджал губы. Вздохнул, будто бы на что-то решаясь. Будто бы собираясь с силами.
— У тебя ведь тоже брат есть. Павел, в воздушном десанте служит. Как он там сейчас?
— На прошлой неделе получил письмо, — сказал я. — Пишет, что все хорошо. Служит. Ни о подробностях, ни о том, где он там за речкой находится, не рассказывает. Сами понимаете.
— Понимаю, — покивал Таран.
— Вы сказали «тоже». И у вас есть брат?
— Есть. Вернее сказать, был, — сказал с горечью Таран.
Он вдруг замолчал. Взгляд его заблестел от давних воспоминаний. Я не торопил начальника.
— Потому я тебя и позвал, что брат у тебя. Да и… Да и как-то взрослее других ты кажешься. Остальные, не смотри, что бойцы, а бывают пацаны пацанами. Ты не такой. Не знаю, Сашка, что ты в своей жизни такое пережить успел, но взгляд у тебя, как у полевого офицера. Спокойный, волевой.
Таран поднял на меня просветлевшие глаза.
— Будто повидал ты такое, что другим лучше и не видеть.
Таран расстегнул верхнюю пуговицу кителя. В канцелярии было нежарко, но, казалось, старлею не хватало воздуха.
— Доверие ты вызываешь. Да и Строева Димки нету. Не с кем поговорить.
— О чем? — Спросил я.
— Было нас двое братьев, — начал Таран без предисловий, — оба потомственные военные. Отец майором ушел. Тоже служил тут, в Московском. Мы с братом по его стопам пошли. Хотя я, признаюсь, сначала не хотел. А потом… Армия, училище, застава. Нас по всему участку отряда мотало. Потом я оказался начальником на Шамабаде. Брат ушел в СБО.
Таран вдруг встал. Налил себе воды из чайника, стоявшего на тумбе у окна. Предложил мне, но я отказался. Шеф отпил из железной кружки, уставился в окошко.
Из канцелярии открывался чудесный вид на Пяндж. За ним пролегал Афганистан. А еще виднелся кишлак. Над ним тот самый холм, чья вершина стала плосковатой после танкового выстрела.
— Он на БТРе ехал, когда машина попала на мину. Потом засада. Экипаж наружу, но духи тут как тут, — продолжал Таран, — захватили моего бата в общем. В плен взяли.
Начальник обернулся, глянул на меня.
— Через день весь экипаж нашли погибшими. Наши шли по следу врага, хотели отбить парней. Духи угнали пленных в горы. И всем им отрезали головы. Да только тела моего брата среди погибших не нашли.
Таран вздохнул, потом продолжил.
— Наши сразу поняли, что там случилось. Не раз уже такое бывало, но не с погранцами, с шурупами. Экипаж пытались заставить предать Родину, уйти к душманам в обмен на жизнь. Никто из ребят не согласился. Все решили погибнуть. Все, кроме Сергея.
Еще когда Таран заговорил о брате и рассказал эту историю, у меня уже появились определенные мысли. Подсказки, чтобы догадаться, были. Особенно если взять во внимание вспышку гнева шефа, когда он чуть душмана не застрелил.
Несомненно, тем Душманом был Ахмад. Он же Сергей. Сергей Таран — брат нашего шефа.
— Сережа ушел к духам, — с горечью в голосе проговорил Таран. Казалось, большой ком в горле мешал ему разговаривать, — Потом прошла информация, что он у Юсуфзы.
— Вы поэтому пытались перевестись в СБО, — сказал я.
— Да. Хотел отомстить. За брата. И брату тоже.
Я поджал губы, покивал.
— Он должен был погибнуть в тех горах, Саша. Я бы горевал, оплакал бы брата, но в моих глазах он был бы героем. А кем стал теперь? — Таран вернулся к своему месту, буквально рухнул на стул. — Мать до сих пор не знает, что Сергей живой. Только отец. Но и для него, как для меня, Сергей, по сути, умер в горах.
— Я вам соболезную, — ответил я тихо.
— Спасибо, Саша. Скажи мне, ведь ты говорил с ним?
— Да.
— Что он тебе сказал? Как себя вел? Он все? Теперь уже Ахмад? Он там свой? Или же что-то от Сергея Тарана в нем еще осталось?
— Он боится, товарищ старший лейтенант. Боится и сожалеет.
Таран помрачнел еще сильнее.
— Это плохо.
Я не ответил. Только заглянул в глаза шефу.
— Плохо, потому что больше всего на свете я желаю самолично придушить этого человека, Саша. Потому хочу, чтобы до конца он стал ихний, душманский. Ничего не могу с собой поделать… Казалось мне, что начинает все забываться потихоньку. Но как четыре дня назад снова Сергея увидел, душа стала не на месте. Свербела. Потому я и не удержался. К тебе подошел.
Он замолчал на мгновение.
— Скажи мне, Саша? Правильно ли я чувствую? Правильно ли думаю? Он предал все: мою Родину, мою семью, меня. Но он все же брат. Как мне к этому относиться?
Опустив взгляд, Таран добавил:
— Чтобы ты сделал, очутись ты на моем месте?
— Я не могу представить себя на вашем месте. Потому что знаю своего брата с первого вздоха. Знаю, что он за человек.
Таран грустно покивал головой.
— Но я знаю, чтобы я сделал, если бы враг отобрал у меня такого близкого человека.
Начальник заставы уставился на меня. В глазах его читался немой вопрос. Он с надеждой отразился в его светлых радужках.
— Я бы мстил, товарищ старший лейтенант. Сделал бы все от меня зависшее, чтобы наказать тех, кто отобрал у меня брата.
На скулах Тарана заиграли желваки.
— Нет никакого смысла злиться на Сергея, — продолжал я, — он свой выбор сделал. Теперь он за него расплатится. Вот и вы сделайте свой. Что вам нужно? И дальше тонуть в этой бессмысленной злости? Или найти в себе силы бороться дальше. Дальше исполнять свой долг. Дальше защищать Родину и без страха бить ее врагов.
Маска тяжелой задумчивости застыла на лице Тарана. Шеф думал долго. Я тишины не нарушал. Казалось, начальник заставы погрустнел. Глаза его заблестели, и тот отвернулся. Только через несколько минут Таран, наконец, заговорил:
— Ты хочешь сказать, что мой брат все-таки умер там, в горах Афганистана?
— Для вас — да.
— Ты прав, — строго сказал Таран, чуть погодя, — Кажется, раскис я. А раскисать нам никак нельзя.
— Нельзя, — улыбнулся я.
— Спасибо, что выслушал. Мне, кажется, немного полегчало. Выговорился. Душу отвел. Пусть она еще и болит. Короче. Нечего силы тратить на пустую злобу.
Он посмотрел решительнее и жестче. Взгляд его сделался снова сильным. Командирским.
— Разное в жизни бывает, — сказал я, — многого уже не воротишь. А чтобы изменить иное — нужно заплатить большую цену.
«Например, жизнь, — пронеслось у меня в голове, — как это сделал я».
— А служба ждать не будет, — улыбнулся я Тарану. — Граница тоже.
— И верно, Саша, — кивнул Таран. — Спасибо тебе.
Я промолчал и тоже кивнул. Потом спросил:
— Я свободен?
— Да… То есть нет… — Переменил свой ответ Таран, когда я уже было хотел встать с места.
— Задержишь еще на секундочку.
— Я слушаю, товарищ старший лейтенант.
— Я тебя позвал, чтобы спросить совета. Но не только за этим, Саша.
Я вопросительно приподнял бровь.
— Обычно так не полагается, но ты у нас случай особый. Все на заставе и в отряде это видят. Потому сообщаю вам, ефрейтор Селихов, что вы будите повышены в звании до младшего сержанта. Лычки, как всегда, получите у старшины Черепанова.