ылась за широкой сопкой.
— Грустно как-то, — вздохнул Ваня Белоус, проводив УАЗик взглядом.
— Грустно не грустно, а служба ждать не будет, — строго сказал Таран. — Парни, у вас что, дел нету? Белоус, а ты че к наряду не готовишься?
— Так время же, еще… Товарищ Лейтенант, — удивился Ваня.
— Отставить время. Иди готовься.
— Есть.
Ваня скрылся за калиткой. Нарыв тоже было хотел зайти, но замер. Едва затих шум мотора машины начальника службы собак, как возобновился вновь.
— Они че, возвращаются? — Удивился Слава.
Таран промолчал, вглядываясь вдаль дороги. На гравийку, бегущую между широких сопок, вырулил УАЗ.
— Ты смотри, и правда возвращаются, — Нарыв снял шапку. — Чего случилось-то?
Глава 21
— Это не они, — проговорил я, когда машина приблизилась на достаточное расстояние к заставе, и стало возможным рассмотреть ее госномер, — это другой автомобиль.
Таран, видимо, все понял, а потому помрачнел. Угрюмо нахмурился и поджал губы. Нарыв сделался серьезным и потемнел лицом.
УАЗик подъехал к воротам. Двери его открылись и захлопали. Особисты Шарипов и Рюмшин выбрались из машины. Оба, даже смешливый обычно Рюмшин, пошли к нам с каменными лицами. Сопровождал их молодой и крепкий старший сержант, с суровым и очень безэмоциональным лицом.
— Шустро они, — шепнул Нарыв, — думал, сработают помедленнее.
— Наш особый отдел работает хорошо, — проговорил Таран немного сквозь зубы, — оперативно. Я бы даже сказал, слишком.
— Здравствуйте, товарищ старший лейтенант, — поздоровался Шарипов с Тараном и наскоро отдал честь, — думаю, вы понимаете, зачем мы приехали. Не так ли?
Сегодня Ленинская комната превратилась в кабинет дознавателей.
Первым они вызвали к себе Тарана. Долго расспрашивали его о чем-то. Потом отпустили в канцелярию.
Следующим допрашивали Нарыва. Его пустили в ленинскую комнату и держали там около полутора часов. Затем выпустили, попросив, подождать в коридоре, куда специально стянули несколько стульев.
Ваня Белоус спасся от допроса тем, что ушел в наряд. А вот меня особисты тоже почему-то хотели видеть. Потому мне пришлось ждать возвращения Нарыва в коридоре, у ленинской комнаты.
Все это время я сидел под внимательным взором старшего сержанта. Тот не произнес ни единого слова за все время, что был на заставе. Его молодое, но грубое лицо, казалось, даже не шевелилось. Оно походило на восковую маску.
«Идеальный дневальный в расположение», — подумалось мне, когда я, совершенно не стесняясь, рассматривал сержанта.
Любой другой человек, почувствовав на себе чужой взгляд, наверняка зыркнул бы на смотрящего. Однако этот, казалось, даже и не собирался обращать ко мне глаз.
Когда Нарыва выпустили, на нем не было лица. Понурый и грустный, он опустился на стул рядом со мной. Вздохнул.
— Хреново все, Саша, — пробурчал Нарыв грустно.
— Старший сержант, — тут же очнулся сержант с каменным лицом, — я прошу вас не разговаривать с младшим сержантом Селиховым. И тем более не обсуждать ничего, что было сказано вам товарищами капитанами.
— Не очень-то и хотелось, — бросил Нарыв в ответ.
Однако сержант не отреагировал и на это. Он просто откинулся на спинку стула, сплел пальцы на бедрах и вперил в них свой отсутствующий взгляд.
— Саша, — сказал Рюмшин, когда вывел Нарыва из ленинской комнаты. Пожалуйста, заходи.
— Ну садись, Саша, располагайся, — вежливо сказал Рюмшин, указывая мне на стул, перед одной из парт ленинской комнаты.
За столом важно сидел Шарипов. Он доставал, осматривал и перекидывал бумажки из тоненькой папочки с тесемками, которую особисты привезли с собой.
Низкорослый Рюмшин же, после того как завел меня в кабинет, стал ходить за спиной Шарипова. Медленно, как хозяин, передвигался он по комнате, осматривал книги на полках, зачем-то выглядывал в окно. Рюмшин будто бы чего-то ждал. Ждал, когда придет его время.
— Угу, уже младший сержант, — сказал Шарипов, на миг оторвав взгляд от документов и зыркнув на меня, — интересное кино. Шустро ты, Селихов, идешь по службе.
— Я бы сказал, товарищ капитан, служба сама меня подталкивает вперед.
Шарипов хмыкнул.
— Это точно. В общем, так. Скажу тебе сразу, что никакой ответственности тебе не грозит, Саша. Особенно учитывая прошлые заслуги, — Шарипов переложил одну бумажку под другую, потом расположил руки на столе. Уставился на меня. — сегодня ты нужен нам исключительно в качестве свидетеля.
— Свидетеля, значит.
— Совершенно верно. Мы с капитаном Рюмшиным усматриваем во всем этом деле преступление по статье двести пятьдесят первой УК.
— Умышленное уничтожение или повреждение военного имущества, — вклинился Рюмшин.
— Совершенно верно. Спасибо, товарищ капитан, — с некоторой раздражительностью в голосе бросил Шарипов. — Однако повторюсь, Саша, тебе ничего не угрожает.
— Спасибо. Я это понял, — суховато ответил я.
Шарипов помолчал пару секунд, потом сказал:
— Очень хорошо. От тебя, Саша, нужны лишь твои показания. Товарищ Рюмшин сам хотел допросить тебя. Потому я даю ему слово.
С этими словами Шарипов встал. Его место занял Рюмшин. Хаким же, подошел к окошку, открыл форточку и закурил в нее.
Рюмшин сел на место Шарипова. Вздохнул. Потом вдруг прыснул, разулыбался.
— А это ты здорово придумал, — начал он.
Я молчал.
— Собака у тебя заболела, а? Как чай в стакане меня развел! — Особист по-настоящему рассмеялся.
Рюмшин утер слезы, борясь со смехом. Шарипов, куривший у него за спиной, посмотрел на коллегу несколько раздраженным взглядом.
— М-да-а-а-а… — продолжал Рюмшин. — А я деньки-то посчитал. Сколько, говоришь, щенкам отроду?
— Я не говорил, — ответил я.
— Три, четыре, недели? — Как бы не заметил моего ответа особист. — Это ж выходит, когда я к вам в первый раз приезжал, у вас как раз собака рожала! Вы от меня рожавшую собаку прятали!
Рюмшин прямо-таки расхохотался, замотал головой. Заговорил сквозь смех:
— А я то думал, что у вас Таран какой-то ненормальный! Пластинки мне какие-то показывал! Пытался устроить целую экскурсию по Шамабаду! А он, выходит, просто время тянул!
— Товарищ капитан, — сухо заметил Шарипов, — прошу вас быть серьезнее.
— Из-извините, — с трудом задушил свой хохот Рюмшын.
Потом он глубоко вздохнул, издал протяжное «О-о-о-ой» и вытер слезы. Прочистил горло.
— Не хорошо так с офицером особого отдела делать, Саша. Очень нехорошо.
— Зачем я вам нужен?
Рюмшин посерьезнел. Казалось, даже румянец, что выступил от смеха у него на лице, мгновенно пропал по воле особиста.
— Начнем вот с чего. Расскажи, как все было. Как так вышло, что собака у вас стала щенная?
Я и рассказал. Правда, несколько измененную версию. Сказал, что никто не понял, когда именно произошла случка. Что признаки беременности Нарыв определил только тогда, когда они были слишком явными. Что никто не может сказать, как именно произошла случка.
Мы не раз и не два обсуждали этот вопрос с Ваней Белоусом. А он разговаривал по этому поводу с Тараном, пока замещал Нарыва.
Таран занял такую позицию: всеми силами отбрехиваться оттого, что Семипалов умышленно подсадил Радара к Пальме. Одно дело — злой умысел, другое — недосмотр.
Шеф считал, что раз уж беременность Пальмы не повлекла особо тяжких последствий, а личный состав Шамабада отлично справлялся со своей задачей и при имеющихся средствах, то нельзя сдавать своих. Более того — это не имеет смысла. Лишние проблемы и разбирательства на заставе только отвлекают от несения службы.
В этом вопросе я был согласен с шефом.
К тому же, по мнению Тарана, Семипалов понес достаточное наказание за свой глупый поступок.
Последние несколько месяцев его гоняли как надо. Из положенных ему выходных он отгулял ровно ноль, ведь постоянно был занят заставским хозяйством. Таран видел в нем неплохого, хоть и все еще по-детски глупого бойца. Считал, что применил к нему достаточное наказание, исходя из его поступка.
А вот в этом вопросе я был не согласен с Тараном. На его месте я бы тоже решил все на месте, не вынося сор из избы, чтобы не доставлять лишних проблем личному составу заставы. Но меры, что я принял бы к Семипалову, были бы намного жестче.
Конечно, при условии, что будет возможным прикрыть Нарыва. Ведь если не будет виновного — вся ответственность ляжет на его плечи.
И в таком случае будь я на месте Тарана, пришлось бы делать сложный выбор: Нарыв или Семипалов. Выбор сложный, однако, очевидный. Нарыв — отличный профессионал. Семипалов — глупый боец. Я бы выбрал Нарыва.
Не раз и не два обсуждал я такой вопрос с Ваней Белоусом. Спрашивал у него:
— Если шеф хочет прикрыть Семипалова, я согласен ему помочь. Но как он собирается быть с Нарывом?
— Говорит, — вздыхая, отвечал мне Ваня Белоус — что есть возможность договориться с особистами. Как именно? Конечно, не говорит. Но, когда начнутся разбирательства — просит быть на его стороне.
Рюмшин задумчиво положил голову на сомкнутые пальцы. Засопел.
— Ты зря юлишь, Селихов, — начал он, немного погодя, и это вырвало меня из собственных воспоминаний. — А еще — зря врешь. И старший лейтенант Таран, и старший Сержант Нарыв уже рассказали нам правду. Тебе остается лишь повторить настоящую версию. Тогда дело будет закрыто.
Он подался вперед и заглянул мне в глаза. Добавил:
— Виновный получит обвинения в умышленном уничтожении или повреждении военного имущества. А потом ответит по закону. Тюрьмой.
— Они назвали вам имя того, кто случил кобеля с Пальмой? — Бесстрастно спросил я.
Рюмшин усмехнулся. Обернулся к Шарипову и встретил его свинцово-тяжелый взгляд.
— Да, — снова обратился Рюмшин ко мне.
— Тогда назовите, кто же это был, товарищ капитан. А то мне самому интересно.
Рюмшин зло уставился на меня. Он смотрел долго и внимательно. Казалось, ждал, когда же у меня на лице появятся два отверстия от его пристального взгляда.