Наконец, он вдруг ухмыльнулся и хохотнул.
— М-да… А товарищ Шарипов говорил правду. Так просто тебя не пронять. Не попался, значит, на удочку.
— Я сказал вам все, что знаю, — пожал я плечами.
— Я думаю, все ваша шатия-братия что-то скрывает, — Рюмшин откинулся на спинку стула. — Вы намеренно покрываете того, кто совершил случку. И знаешь что, Селихов? А если это была, скажем, намеренная диверсия? Попытка подорвать способность заставы нести службу? Что ты скажешь на такое?
— Зачем нам кого-то покрывать? — Пожал я плечами. — Особенно если это была злонамеренная диверсия? Бойцы на Шамабаде исправно выполняют свой долг, товарищ капитан. И вы об этом знаете.
— А еще я знаю, Селихов, — Рюмшин снова привычным делом сузил глаза, — что ты водишь меня за нос. Прекращай это дело. Ведь мы с товарищем капитаном Шариповым, можем просто взять и допросить весь личный состав на заставе.
— Допрашивайте, если хотите, — покивал я. — Однако я не думаю, что для вас это будет «просто». Особенно учитывая специфику службы погранвойск на заставе. Это займет несколько недель. К тому же, очень печально будет, если все бойцы скажут вам то же самое. А они скажут. Только зря потратите время.
Лицо Рюмшина сделалось раздражённым. Он поджал губы и начал очень неприятным тоном:
— Так что же, клетки вольеров сами открылись? Кобель сам перебежал к суке, а после свидания они спокойно разошлись по выгулам?
— Я не знаю, товарищ капитан. Выяснить эти обстоятельства — ваше дело, — я вздохнул — Разрешите быть откровенным.
Рюмшин явно удивился.
— Разрешаю. Более того, я от вас этого и жду, товарищ младший сержант.
— Я считаю, что вы тратите слишком много усилий на дело, которое их не стоит.
Особист нахмурился.
— Что вы имеете в виду?
— Я говорю про информацию о нападении на Шамабад. Я уверен, что, в том числе и особому отделу, стоит направить все свои усилия именно на это дело. Никому не хотелось бы, чтобы заставу и правда атаковали. Вы же видели записку?
— Ты знаешь про записку? — Рюмшин снова не смог скрыть удивления.
— Селихов был старшим наряда, обнаружившим ее, — поплевав на уголек окурка и выкинув его в форточку, подал голос Шарипов.
— Вот, значит как, — Рюмшин снова засопел. От этого его ноздри широко раздулись. — Да откуда ты можешь знать, какие усилия разведка и особый отдел тратит на то, чтобы разработать все обстоятельства этого дела?
— Я не знаю, — я пожал плечами, — я опираюсь только на ваши собственные слова. И вижу, сколько усилий вы готовы потратить на гораздо менее важное дело. Не так сложно кошмарить солдат на заставе. Гораздо сложнее убедиться в том, что Шамабаду действительно угрожает опасность. В том, что записка — не дезинформация, которую вкинули духи, чтобы повести нас по ложному пути.
Конечно, заявив такое, я определенным образом рисковал. Однако видел, что смог переключить внимание особистов на эту, самую важную для меня проблему. А значит — в действительности она волновала их гораздо больше, чем ЧП с Пальмой. Тут я не прогадал.
Рюмшин обернулся к Шарипову. Они снова встретились взглядами. Хаким Шарипов медленно подошел к столу, за которым сидел Рюмшин. Встал рядом, оперевшись о стол бедром.
— Селихов не перестает удивлять, — начал Шарипов. — Знает больше, чем ему положено. И здраво рассуждает. Однако…
Он снова глянул на Рюмшина. Тот отвел взгляд, как бы давая право Шарипову самому продолжать разговор со мной.
— Однако в данном случае мы имеем такой расклад, — продолжал Хаким Шарипов, — раз уж неизвестен истинный злоумышленник, который совершил случку служебных собак, вся ответственность падает на старшего сержанта Нарыва…
Я глянул на Шарипова волком.
— Правда, учитывая те обстоятельства, — выдержал он мой взгляд, — что случка не повлекла за собой серьезных последствий, а так же отличную репутацию Нарыва, как инструктора, мы бы могли остановиться на дисциплинарном взыскании, предусмотренным уставом.
— К чему вы клоните? — Холодно спросил я.
Хаким хмыкнул.
— Шарипов… — Как-то предостерегающе бросил ему Рюмшин.
Тот проигнорировал своего коллегу.
— Вопрос только в том, готовы ли вы сотрудничать с особым отделом, — таинственно заявил Шарипов.
Я промолчал.
Тогда особист выпрямился, одернул китель и позвал:
— Старший сержант Бульбашов!
Дверь открылась. В проеме появился сержант с каменным лицом.
— Попросите старшего лейтенанта Тарана и старшего сержанта Нарыва зайти в ленинскую комнату. Нас ждет серьезный разговор.
Глава 22
Когда в комнату вошли Таран и Нарыв, им предложили сесть на заранее подставленные для этого стулья.
— Вы снова хотели нас видеть, товарищи? — Спросил Таран, поудобнее усаживаясь на своем стуле.
— Совершенно верно, — кивнул Шарипов, который теперь занял место Рюмшина. — Я упоминал, что мне с тобой, Анатолий Сергеевич, нужно будет кое-что обсудить. Помнишь?
Таран нахмурился. Во взгляде его появились подозрительность и привычная угрюмость. Он ответил:
— Помню.
— Так вот, — продолжал особист, выпрямившись на стуле, — я вижу, что вы тут сплотились в единый кулак. Что не идете следствию навстречу. Так?
С этими словами Шарипов хмуро глянул на меня. Я промолчал, выдержав его мимолетный взгляд. Зато Таран быстро подхватил:
— Не понимаю, о чем вы.
— Понимаете, товарищ старший лейтенант, — прошипел из-за спины Шарипова Рюмшин, — очень хорошо понимаете.
— Товарищ капитан, — обернулся к Рюмшину Хаким, — прошу вас.
Рюмшин зло нахмурился. Потом также зло хмыкнул и сделал вид, будто рассматривает том «Дон Кихота» Сервантеса, чей истрепанный корешок выделялся среди других.
Уставившись на старую книжку несколько мгновений, особист снял ее с полки. Принялся нарочито громко листать.
— Селихов обратил наше внимание на проблему, которую я и хотел с вами обсудить, товарищ старший лейтенант, — продолжал Шарипов.
— Зная норов Селихова, — Таран в присущей ему мрачноватой манере ухмыльнулся, — я бы сказал «принудил».
— Ваши колкости неуместны, — снова вклинился Рюмшин.
— Валентин, я же просил! — Обернулся к нему терпеливый Шарипов.
Рюмшин забурчал себе что-то под нос, снова вперил взгляд в книжку. Принялся листать страницы дальше. Даже отстраненно и демонстративно поплевал на палец.
— Итак, — продолжил Хаким Шарипов, — проблема эта касается одного дела. Я бы сказал, расследования, которое наш отдел проводит совместно с разведкой. Вернее сказать, пытается вовлечь разведку в это «расследование».
Мы с Тараном и Нарывом задумчиво переглянулись.
— Подробностей сейчас я сказать вам не могу, — отрицательно покачал головой особист, — однако могу сказать, что для приведения его в жизнь, нужно будет осуществить некоторые действия на вашем или смежных с вашим участках. Ваша застава находится в нашем с товарищем капитаном Рюмшиным ведении. Да и обстоятельства складываются таким образом, что нам с вами будет проще договориться.
— О чем это вы? — Спросил Таран.
Шарипов глянул на Нарыва. Напряженно вздохнул. Почему-то мне показалось, что он приготовился к самой нелегкой части нашего сегодняшнего разговора.
— Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться, — начал я, прежде чем сам Шарипов открыл рот.
Все в ленинской комнате посмотрели на меня.
— Разрешаю, — проговорил шеф.
— Я полагаю, товарищ капитан не просто так упомянул, что может свести ответственность старшего сержанта Нарыва лишь к дисциплинарному взысканию. Полагаю, что он готов сделать это отнюдь не по доброте душевной.
— Правильно полагаете, товарищ младший сержант, — кивнул Шарипов. — за это вы все будите кое-чем обязаны особому отделу. И когда мы попросим, поможете с расследованием, о котором я вам говорил.
Таран с сомнением поджал губы. Задумчиво опустил взгляд.
— О какой помощи речь, товарищ капитан? — Спросил он после недолгих раздумий.
— Об этом я не могу сейчас сказать, — выдал вдруг особист.
Таран нахмурился. Нарыв принялся непонимающе водить взглядом от шефа к особисту и назад. Я заговорил:
— Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться к капитану Шарипову.
— Разрешаю, — явно еще больше задумавшись над неожиданным заявлением Шарипова, протянул Таран.
— Товарищ капитан, правильно ли я понимаю, — начал я, — что вы хотите, чтобы мы согласились, сами не знаем на что, в обмен на то, что вы не станете вести дело товарища старшего сержанта Нарыва в сторону уголовной статьи?
— Правильно, — кивнул Шарипов.
— Если мы согласимся, о каком дисциплинарном взыскании для товарища Нарыва можно вести речь?
— Если товарищ Нарыв, к завершению расследования, все еще будет на срочной службе, полагаю, речь пойдет об отстранении от должности с разжалованием в рядовые. Если он все же решится на сверхсрочную службу — увольнение в запас.
Когда Нарыв услышал слова особиста, взгляд его сделался каким-то отсутствующим, словно бы стеклянным. Дрожащей рукой он убрал повлажневшую от испарины челку со лба.
— В противном случае — уголовный срок, — пожал плечами Шарипов.
— Потребуется ли участие личного состава заставы в вашем расследовании? — Спросил я.
Этот вопрос явно застал Шарипова врасплох. Я понял это по колкому взгляду, которым наградил меня особист.
Признаюсь, я думал, Шарипов откажется отвечать на него. Однако, к моему удивлению, Шарипов бросил:
— Да.
Прекрасно. Он пошел на риск.
Шарипов, видимо, понимал, что если он попросит помощи у заставы в своем странном «расследовании», то для Тарана, да и для всех нас, это будет аргументом против. Тем не менее особист рискнул.
У меня были мысли, почему Шарипов решился пойти на риск: он не надеялся получить помощи от наших соседей — соседних с Шамабадом застав.
Пусть особист и считал, что у него есть рычаг давления, но раз уж пошел на то, чтобы раскрыть некоторые детали плана, сам не был уверен в своем преимуществе. Не был уверен, что Таран сам согласится рискнуть. Возможно, даже предполагал, что шеф поступится Нарывом, чтобы не втягивать заставу в дела особого отдела. А риск, совершенно точно, в этом деле предполагался. И нема