— Увидел уже, Саша? — Тихо сказал Таран. — Вон там, на ствольной коробке.
Признаюсь, шеф меня заинтересовал. А ведь я, обратив внимание на новизну самого оружия, не сразу заметил небольшую, блестящую металлом плашку, приклепанную к ствольной коробке.
Плашка была немного неправильной, изогнутой формы и крепилась перед переводчиком огня.
На маленькой пластинке металла я прочел надпись, выгравированную красивым, стройным шрифтом: «Отличному пограничнику победителю в соцсоревновании. Конструктор М. Калашников».
Глава 23
— Дай посмотреть, а? Ну дай! — Шел за мной Стас Алейников, когда я нес автомат в оружейную комнату.
Почти сразу после боевого расчета, который, к слову, прошел сегодня на тридцать минут раньше, нас повели сдавать старое и принимать новое оружие.
Застава вооружилась новенькими АК-74. Радости на лицах молодых бойцов не было предела.
Они внимательно осматривали автоматы по дороге к оружейной комнате, взвешивали их в руках, выискивали незначительные мелочи, которыми хвастали друг перед другом, доказывая, что их новый Калашников гораздо лучше, чем у соседа, а то и у всей заставы.
— Ну дай глянуть, чего ты, Саша?
Я вздохнул, остановился. Сунул автомат Стасу. Тот тут же взял его в руки. Протянул:
— Зеле-е-е-ный.
— Зеленый, — с улыбкой ответил я.
Парни набежали, окружили меня плотным кружком.
— Отличному пограничнику победителю в соцсоревновании. Конструктор М. Калашников, — прочитал Стас надпись на наградной плашке моего автомата.
— Вот повезло же, — пробурчал Малюга, выглядывающий из-за плеча длинного как палка Алейникова, — сам Калашников ему поставил автограф.
— Какой Калашников? Это по кальке сделано! — Заявил несколько завистливым тоном Синицын.
— Ну и что, что по кальке? — Спросил Малюга, — а по кальке с чего?
— Да бог его знает с чего! — Упирался Синицын.
— Известно с чего! Со слов самого Михаила Тимофеича! Это ж он придумал так написать!
— А может, и не он! Тебе почем знать?
— Так тут написано: «М. Калашников»! Для слепых, таких, как ты! — Кивнул на мой автомат Малюга.
— Саша, а можно мне подержать? — Скромно спросил Вася Уткин.
Я взял автомат из рук Стаса, передал ему.
Вася осмотрел оружие. Глянул на свой автомат, который зажал под мышкой.
— Интересно, а как и мне такой заработать? — Мечтательно спросил он.
— Заработаешь еще, — я хлопнул его по плечу.
— Да Калашникову не до того, чтобы памятные надписи какие-то выдумывать! — Продолжал настаивать Синицын. — Он делом занят, в отличие от тебя!
— А награждать отличившихся бойцов, это что не дело⁈ — Припирался с ним Малюга, пока мы шли к оружейке.
— А сколько их у нас в Союзе⁈ Отличившихся-то? И офицеры, и солдаты! И еще бог знает кто! А значит, плашек надо много! Разных! И ты че думаешь, Калашников сам выдумывает все эти памятные надписи⁈ У него точно какой-нибудь заместитель для этого дела есть!
— Калашников автомат придумал! — Не отступал Малюга и потряс своей семьдесят четверкой. — он вон какой работоспособный! Че, думаешь, у него нету времени памятную надпись придумать⁈
— Калька!
— Сам ты калька!
Я снисходительно покачал головой. Улыбнулся их совсем детскому спору.
— А знаешь, чего Синицын завелся? — Тихо спросил у меня Стас, когда мы были в оружейной комнате и подошли к пирамиде.
— Понятия не имею, — я снял старый автомат, а потом поместил новый на его место.
— Потому что у него, у единственного на заставе была памятная надпись. Он ей гордился, сил нет никаких. Одно время, как бражки Тимощуковской напьется, так всем ей хвастается: «Посмотри, мол, какой я молодец». А иной раз, даже в наряде, всем его чуть не в морду пихал! Предлагал посмотреть!
— Вот! — Снял Синицын трепетно, словно сокровище, взял свой старый автомат и принялся… всем его пихать, — видали! Вот это памятная надпись! Тут даже моя фамилия есть!
Синицын стал возбужденно на всех зыркать и приговаривать:
Прочитать? Прочитать?
— Да уже сто раз читал, — сухо отмахнулся сержант Мартынов и поставил свой автомат на место.
— Вот! Слушайте!
Я заметил на деревянном прикладе его пошарпанного АК-47 широкую, блестящую медную планочку, наполированную чуть не до зеркала.
— Синицыну Д. П. От Комс. Орг. Хохотуйского сельсовета, — гордо провозгласил Дима Синицын.
— Да слышали мы все про твой Хохотуйск, — Вася Уткин тоже отмахнулся.
— У меня именная! Ребята с ячейки перед армией подарили! Шеф мне ее сам разрешил на приклад приладить! — Совершенно не замечая всеобщей иронии, продолжал хвалиться Синицын.
Улыбающийся во все тридцать два Стас подошел к нему, поманил пальчиком. Заинтересовавшийся Синицын приблизился, даже зачем-то подставил ухо.
— А что ты будешь со своей табличечкой-то теперь делать? Автомат-то у тебя уже новый, — хитровато спросил Алейников.
Синицын растерялся.
— Ну… Как что? Сниму со старого автомата. Прикручу на новый.
— Прям на шурупы?
— Прям на шурупы.
— Я те дам на шурупы! — Строго крикнул Черепанов, наблюдавший за солдатами в оружейнке.
Синицын аж вздрогнул.
— Ты че вздумал, Синицын, казённое добро портить⁈
— А на клей? — Вполне серьезно спросил Дима.
— Уши себе на клей посади! Лопоухие свои! Ты че к наряду не готовишься⁈
— Так, ужин же, — удивленно пожал плечами Дима. — У меня наряд только через два часа. Ночной.
— Так иди ужинать! А то щас быстренькой отправлю в конюшню, дерьмо лошадиное чистить!
— Есть, идти ужинать, — угрюмо сказал Дима и пошел на выход.
— И не забудь автомат сдать на склад! — Крикнул ему вслед прапорщик.
Сегодня была знаковая дата. По крайней мере, для меня. Наступило тринадцатое апреля — день, когда на Белой Скале в первый раз обнаружили пастухов, которые, в действительности, и небыли пастухами вовсе.
Тогда душманы начали организовывать на той стороне минометную точку. Потому, сегодня я ждал.
Мы вчетвером: я, Самипалов, Алейников и Сагдиев, рано утром шли в дозор по правому флангу. Сегодня нам доверили один из ближайших к заставе участков. И с него отлично просматривался невысокий холм Белой Скалы.
Сейчас мы спускались с заставы к системе, потом, пройдя сквозь ее ворота, путь нам уже лежал на вверенный участок.
Белую Скалу было видно даже отсюда. Ее обнаженный, каменистый склон резко обрывался в спокойный в этих местях Пяндж.
Предрассветные сумерки медленно расползались под лучами восходящего к все еще серому, но ясному небу солнца. Светило окрасило робкие облака, зависшие над ним и горизонтом в красивый розовый оттенок.
На Границе было тихо. Лишь река продолжала с гладким шелестом нести свои воды.
— А эта новая форма, ничего, удобная. — Проговорил Алейников и извлек из нагрудного кармана «погранцовки», сшитого под сигнальный патрон, измятый спичечный коробок. Добавил:
— Вон сколько карманов.
При этом Стас нацепил панаму, защелкнув ее поля на заклепки. Потом, сунув сигарету в зубы и подкурив, он гордо приподнял подбородок, видимо, стараясь казаться похожим на ковбоев из американских кинофильмов.
Потом Стас ухмыльнулся. Глянул на Семипалова.
Тот засунул свои магазины в накладные карманы брюк, по задумке, для этого и предназначавшиеся. Правда, теперь штаны его не хило так отвисли, и, кажется, он уже пожалел, что повторил такой «фокус», за Гамгадзе, который тоже ушел сегодня в наряд в новой форме.
Магазины смешно бряцали при каждом шаге Семипалова, а их вес заставлял несчастного постоянно подтягивать брюки.
Форма и правда оказалась удобной. Во многом походившая на афганку, в которую в скором времени переоденутся все мангруппы, вошедшие Афганистан в декабре этого, восемьдесят первого года, она была зеленого защитного цвета.
И хотя скоро на вооружение примут знаменитую камуфлированную «березку», мы все еще щеголяли привычными цветами формы одежды.
Разве что выглядеть стали более разномастно. Про Стаса, нацепившего свою «шляпу», я уже упоминал. Тоже сделал и Богдан Семипалов, только оставил поля открытыми. Мы с Сагдиевым ограничились пограничными фуражками.
— Ага, вздохнул Сагдиев, — только мне брак попался.
— Какой брак? — Удивился Семипалов.
Сагдиев снова вздохнул, смущенно отвернулся.
— Да дырки у меня.
— Где дырки?
— Ну… Там.
— Где?
— Там… — Темное лицо Сагдиева даже покрылось румянцем. — Я к старшине подходил, спрашивал. Говорил ему: замените, пожалуйста. А он мне: так и надо.
— Да где у тебя там дырки? — не выдержал любопытный Алейников.
Сагдиев вздохнул, шедший первым, обернулся к нам и встал в раскоряку. Показал мотню, в районе которой предусматривались крохотные вентиляционные отверстия.
Пограничники грянули дружным смехом. Я ухмыльнулся, сказал:
— Не переживай. Так и надо.
— Да ты что? — Удивился Сагдиев. — Нас чего, в рваную форму всех переодели⁈
— Это, дурья твоя голова, вентиляция! — Сквозь смех сказал Стасик. — Модная такая штука. Ну, что б хозяйство не запрело.
Сагдиев несколько мгновений глуповато поморгал. Потом его изумленное лицо медленно изменило выражение на улыбчивое и даже довольное.
— А-а-а-а… — Протянул он.
— Вот тебе и А-а-а-а! — Покачал головой лыбящийся Алейников.
Дозор шел как полагается. Выйдя на границу, мы растянулись в цепь, и я, как старший наряда, повел всех вдоль системы.
Шли спокойно. Привычным делом осматривали окрестности и КСП. Время от времени я останавливался. Слушал Границу. Бойцы, какие бы шутки они ни выкидывали по ходу, все как один изготавливались в этот момент к бою. Внимательно смотрели за моими действиями. Ждали указаний.
На Границе нынче было жарко. Пусть, пока еще и не в прямом, однако в переносном смысле точно. Нужно оставаться начеку.
Тем не менее чем выше заходило солнце, тем чувствительнее сменялась погода. Прохлада обернулась сыростью. Потом весенней афганской сухостью.