— Они по датам разложены?
— Нет, я заполнял их хаотично. Сначала пытался делить по сферам, но потом плюнул и писал все подряд. Самые первые лучше не бери, там сумбур, начни где-то с середины.
Я до сих пор не верила, что он согласился. Да, в блокнотах рабочие записи, но в его случае это все равно, что пустить к себе в душу и позволить разгуливать там без присмотра. Безумно смело. Безумно.
Свою тетрадку с глупыми стихами и признаниями в любви мальчикам из класса я сожгла. Дождалась, пока наш подсобный рабочий разожжет отопительный котел, бочком просочилась в дверь и по одному листу сбросила все в камеру для топлива. В комнатах особняка потом долго было слишком жарко, отец ругался.
Вряд ли Изга писал в блокнотах между строк что-то уж совсем интимное. Иначе придумал бы любой повод, чтобы отказать. «Потом как-нибудь, не сейчас». Я бы поняла, не стала обижаться, но вместо этого держала в руках кусочек чужой жизни, выраженный словами, и никак не решалась его открыть.
«Ты совсем меня не знаешь. Есть нюансы, их много и они разные». Значит, захотел рассказать? Вернее, чтобы я сама увидела. Это подразумевало некий не произнесенный вслух договор. «Я открываюсь тебе, ты открываешься мне». Если я не готова к ответному жесту, то лучше поставить ежедневник обратно на полку. Изга тоже поймет. Не знаю, обидится или нет, я должна в себе разобраться.
Пустить человека к себе в постель гораздо легче, чем в свою жизнь. И то до конца не открываешься. Играешь роль, надеваешь маску и стараешься как-нибудь так получить удовольствие, чтобы не выглядеть пошло, глупо или смешно. Никаких посторонних слов, кроме эротичных стонов, нелепых движений, странных желаний. Нужно все время держать себя в руках и не увлекаться процессом больше, чем партнер. Иначе можно спугнуть его возбуждение. Мужчина фыркнет, отстранится, а потом скажет, что с тобой было так себе. Затем добавит еще что-нибудь про бревно и будет жалеть о потраченном впустую времени. Мысленно, конечно. Тебе скажет: «Пока. Может, еще созвонимся».
Что шаман попросит взамен своей откровенности? Своих профессиональных секретов, мыслей, над которыми бился не один год? Рассказать об отце? Сдать пароли от внутренней сети альянса, заключить невыгодный для нас контракт на грабительских условиях или просто устроит допрос? Что я сама готова рассказать? Как мои единственные серьезные отношения закончились провалом? Что я с тоски купила вибратор и он до сих пор лежит в коробке? Батарейки уже, наверное, сели, и заводская смазка высохла окончательно.
«Смешно, — стучало в голове. — Пора выключать паранойю».
Слишком сложный заход для промышленного шпионажа. К тому же я сама попросила листок бумаги, а потом выклянчила право открыть блокнот. Изга хотел, чтобы я лучше узнала его, и сделал первый шаг. Смелый поступок сильного человека, а я тряслась над своим прошлым, будто там было что-то ценное. Если убрать всю работу и вспомнить, что осталось, то едва ли наберется хотя бы на один блокнот. И то ерунда будет. Нет, мне совершенно нечем уравновесить сделанный подарок, но я постараюсь. Пусть шаман спрашивает потом, что хочет, отвечу. Тем более он и так много знает.
Закладка-ляссе сама легла в пальцы. Пятая часть от начала блокнота. Поехали.
— Почерк у тебя интересный, — улыбнулась я.
— Понятный хоть?
— Вполне.
Мысли шамана текли на лист потоком, действительно немного напоминая личный дневник по форме, но не по сути. Ничего рутинно-бытового или постыдно-маниакального. Рассуждения о том, что когда-то читал или видел. Изга пропускал информацию через себя, придавая ей эмоциональный окрас и вплетая в то, что уже хранилось в голове. Иногда давал остроумные оценки, где-то явно звучал сарказм. Доставалась господам теоретикам «неошаманизма» и зацикленности коллег на ритуалах. Так и хотелось спросить: «Чего ты стеснялся? Все же здорово».
— Ты читай, я пока котел проверю, — пробурчал Изга и встал с дивана.
— Угу.
Не выдержал? Я тоже не любила, когда в мои пояснительные записки к проектам внимательно вчитывались. Все написанное сразу же казалось несусветной ересью и бездарной макулатурой. А вердикт ждала с замиранием сердца. Хотя бы вялого «нормально», чтобы выдохнуть и приступить к обсуждению уже без нервов.
— Ты хорошо пишешь, — сказала я ему в спину и шаман тут же обернулся. — Я половины не понимаю, но мне очень интересно. Знаешь, это дар сам по себе — уметь излагать мысли так, чтобы за ними хотелось следить.
— Спасибо, — кивнул Изга, но до конца не расслабился.
— Ты не думал издать книгу? Материала более чем достаточно.
— Нельзя. То, что приходит ко мне, приходит только ко мне, я за это плачу. У других свой путь и своя цена.
— Странно. Но, может быть, правильно. Я просто не думала об этом в таком ключе.
Я снова погрузилась в текст и не заметила, как он ушел.
Датчик показывал температуру воды в системе отопления. Семьдесят пять градусов. Достаточно, чтобы прогреть дом в не самый лютый мороз. Для себя Изга поставил бы еще меньше, но для Ирины старался. Нельзя ей болеть, тяжело будет иммунной системе без селезенки. Пусть так и спит в одной рубашке, а по дому ходит в легкой кофточке и джинсах.
Угля бы еще принести, чтобы потом за ним не бегать. Золу за сараем вытряхнуть, в котельной пол подмести. Чем угодно заняться, лишь бы не думать, что Ирина сидит и читает. Шаману казалось, что время идет бесконечно медленно. Он мысленно прикидывал, сколько бы сам осилил за пять минут и считал страницы. Маниакально хотелось, чтобы она прочитала все. Буквально каждый блокнот от корки до корки. А потом они бы долго говорили, разбирая самые удачные и интересные моменты.
Ага, размечтался. Реальность такова, что терпения Ирины хватит максимум на четверть первого ежедневника, а вместо впечатлений во всех подробностях она вежливо улыбнется и промолчит. Ладно, уже хорошо. Не стоит раскатывать губу, Вселенная над таким откровенно смеется.
Изга ветошью вытер пальцы от угольной пыли и все-таки пошел обратно в гостиную. На полпути поддался детсадовскому порыву подглядеть из-за угла. Сильно в открытом проеме не высунешься, но постоять несколько мгновений, пока Ирина не видит, можно.
Она читала. Не отложила блокнот в сторону, решив, что для вежливого интереса хватит, а увлеченно переводила взгляд с одной страницы на другую. Хмурилась, когда не понимала шаманских закорючек, смеялась над чем-то, задумчиво водила пальцем по подбородку. Красивая женщина, Изга налюбоваться не мог. Облако красных волос, пеной взбитое после душа, безумно ей шло. В ней самого начала жила какая-то неправильность. Нехарактерность для дочери олигарха. Будто она действительно была не на своем месте и занималась не тем, чем хотела. И то, как увлеклась записями, лишний раз это подтверждало.
Вмешаться? Рассказать ей, что сбиться со своего пути очень просто? Что тебе изначально не дают на него выйти? Еще со школы, куда тебя приводят родители, с секций, куда записывает мама, со слов отца: «Не занимайся ерундой, писательство тебя не прокормит. Поступай в мед, без куска хлеба не останешься». Что годы обучения, расписанные от сессии до сессии, план операции, график отпусков — это все составляют другие. Им плевать, чего ты хочешь на самом деле, они знают, как лучше. Мечтать ты должен о защите кандидатской диссертации, частной клинике, стажировке за границей. Твой путь украшен цветными стрелками-указателями, как новогодняя елка игрушками. «Туда, надо, должен, твоя судьба, твое признание». Тебя тащат по этому пути и подгоняют: «Быстрее, быстрее, не успеешь состояться, как специалист. Посмотри, у других уже то, это и вот это».
А зачем? Мне-то все это зачем?
И когда в голове впервые звучит такой вопрос, то вселенная нагло рисует на песке под ногами крошечную стрелочку совсем в другом направлении. «Туда посмотреть не пробовал?»
«Не пробовал, мне страшно. Меня никто не поймет и не поддержит. От меня отвернуться все те, кто видел во мне врача».
А стрелка все еще темнеет на песке и никуда не исчезает. «Туда».
И быть может все, что случилось с Ириной, было задумано ради одного момента. Вселенная привела ее в дом посреди тайги, лишила связи, поссорила с отцом, через духов заставила Изгу ошибиться дверцей шкафа и позволить ей прочитать записи, чтобы под ее ногами нарисовалась маленькая стрелочка «художник». Или журналист, архитектор, скульптор, музыкант. Быть может, дело вовсе не в предназначенности друг другу, а в том, что лежит на пути к нему? Изга нашел себя, теперь очередь Ирины.
«Бред», — засмеялись зловредные духи, и шаман привычно от них отмахнулся. Вселенная — умная барышня, но она часто повторяется в своих приемах. Все, о чем он сейчас думал, написано в ежедневнике с перфорацией на кожаном переплете. Сейчас он стоял корешком, но Изга помнил, что на второй полке примерно пятый справа.
Четвертый. Шаман ошибся, а Ирина взяла верно. Под руку толкнули.
Теперь можно и за углем сходить.
— Это тоже искусство, — рассказывал шаман, — но суть его в том, что каждый сложный узор состоит из нескольких простых элементов. Выучить их может даже новичок. Ошибок здесь не бывает, неудачных работ тоже. Слишком абстрактная работа, её не с чем сравнивать, чтобы сказать «хорошо» или «плохо».
— Занятно.
Я пригрелась у него под боком и нагло положила голову на плечо. Путешествие по тегам социальной сети открывало какой-то новый мир. Иногда я заходила в профиль художников и смотрела, чем они занимаются. «Милионники», конечно, только рисовали, а «простые смертные», если рассказывали о себе, то поражали воображение. Учителя, врачи, адвокаты, патологоанатом и специалист по проектированию инженерных сетей.
— Да, но это хобби, — возразила я. — Оно меня не прокормит.
— Нет, — честно ответил шаман. — Сейчас точно нет. Зато сделает счастливее.
Я хмыкнула на этот раз чуть расстроенно и выключила телефон. В голове по-прежнему звенела тишина. Все старое из нее вытащили, а новое положить забыли. Ничего, дома что-нибудь придумаю. Билеты бы забронировать, но сил на них уже не осталось. Это же надо вставать, искать сумку, в ней паспорт, заходить на сайты бронирования, вспоминать логины и пароли от личных кабинетов. А можно завтра? Одна ночь у меня точно есть. Позже отец все равно выйдет на связь и начнет орать, я хотела еще немного пожить без него.