— Я Мардона, — отозвалась шаманка и спросила: — Что тебе тут надо? Разве не знаешь, что здесь не место и не время быть мужчинам?
— Я тоже шаман, — отозвался Манало.
— Его послал Ломаллин! — вырвалось у Огерна, а Рил повернула голову и устремила на Манало взгляд, полный надежды.
— Несколько дней назад я услыхал зов Ломаллина, — объяснил Манало, — и пришел сюда, ибо он передал мне знание о том, что женщина народа бири страдает от боли.
— А что ты такого можешь, чего не умеем мы? — язвительно спросила Мардона.
— Может быть, и ничего, — признался Манало, — а может быть, и много чего. Я могу коснуться этой женщины?
Мардона глянула на Рил, та отчаянно кивнула. Шаманка перевела глаза на Огерна.
— Конечно! — воскликнул тот.
Манало кивнул, передал Огерну свой посох, подошел к Рил и опустился на колени рядом с лежанкой.
Огерн держал посох странника и поражался тому, какой покой исходил от обычной, казалось бы, палки. Он вдруг почувствовал, что уже способен переносить вопли Рил — а она снова закричала — и смотреть на нее без такого ужасного страха. Теперь Огерн почему-то знал, что Рил останется в живых.
Манало положил руки на раздувшийся живот Рил и, уставясь в одну точку, принялся ощупывать его пальцами. Казалось, пальцы бродят по коже как бы сами по себе. Каким-то чужим, отстраненным голосом он проговорил:
— Ребенок запутался в пуповине. Он рвется вниз, а его оттягивает назад.
Мардона выпучила глаза.
— Откуда тебе это знать?
— Я смотрю и вижу глазами Ломаллина, — отвечал мудрец, и голос его набрал силу. Окончательно очнувшись от транса, он обернулся к Мардоне. — Ребенок так закручен в пуповине, что от ее длины ничего не осталось. Женщина тужится, а ребенка затягивает в матку.
— Бедняжка! — вырвалось у Мардоны. — Но как ты спасешь их?
— С помощью вот этого, — мудрец вынул из-под плаща длинную тонкую палочку с небольшим лезвием на конце, — мы должны перерезать пуповину до того, как дитя родится, но, чтобы сделать это — да-да, именно я должен сделать это, — мне нужно проникнуть в утробу женщины, потому что я должен видеть все так, как видел только что.
Мардона смотрела на мудреца, и гордыня боролась в ней с заботой о Рил. Наконец она кивнула, и Огерн облегченно вздохнул.
— Есть ли у меня разрешение отца? — спросил мудрец.
— Есть!
— Хорошо, — кивнул Манало. — Но ты должен выйти из хижины, Огерн. Тебе нельзя смотреть.
Огерн растерялся.
— Не бойся, я не обману тебя и никуда не денусь, — тихо проговорил Манало. — Если она умрет, можешь изрезать меня на куски, а дверь тут только одна.
— Не стану я тебя резать!
— Тогда уходи.
Огерн опустил голову и вышел.
Он был у двери, когда Рил снова закричала. Огерн заставил ноги двигаться, а глаза смотреть вперед.
Выйдя на мороз, он всей грудью вдохнул холодный ночной воздух и поежился, хотя холода он и не чувствовал, а потом посмотрел на звезды и прошептал молитву благодарности Ломаллину.
Крик Рил нарушил тишину ночи еще раз, и еще, и еще, но затем крики сменились стонами: то стонала Рил, то слышались подбадривания Мардоны. Зашуршали шкуры, закрывавшие вход, и рядом с Огерном встал Манало.
— Теперь с ребенком все как надо, — сказал он. — Ждать осталось недолго, примерно час.
Огерн не стал спрашивать, что такое «как надо», он только пылко проговорил:
— Благодарю тебя от всего сердца, Манало!
— Тебе спасибо за благодарность, — откликнулся Манало, улыбаясь. — И Ломаллина поблагодари — для души полезно. И еще молись, чтобы рождению ребенка больше ничто не помешало — роды еще не завершились.
— Помолюсь! — с готовностью воскликнул Огерн.
— Вот и хорошо. А я должен вернуться к твоей жене. Хотя, если все пойдет, как должно, я там не нужен. Терпи и жди. — И мудрец снова исчез за шкурами, закрывавшими вход в хижину.
Огерн вознес к небесам безмолвную молитву благодарности за то, что здесь сейчас Манало, а потом вложил все свое сердце в другую молитву и в еще одну, а стоны звучали и звучали у него за спиной и потом снова сменились криками. И наконец послышался такой вопль, что Огерн не выдержал и повернулся ко входу. Он уже готов был вбежать в хижину, как на ее пороге появился улыбающийся Манало. Он поманил Огерна пальцем. Огерн влетел следом за ним в хижину, словно стрела, выпущенная из лука.
Там, озаряемая светом очага, лежала Рил. Лицо жены было бледным и влажным, глаза закрыты, но дыхание вздымало ее грудь, и Огерн почувствовал, как внутри него поселилось какое-то спокойствие за Рил. А потом он увидел Мардону: она держала на руках маленький шевелящийся сверток, из которого доносилось попискиванье. Шаманка что-то ворковала, обращаясь к свертку, и улыбалась Огерну.
Огерн и сам не заметил, как оказался рядом с Мардоной. Старуха приоткрыла меховое одеяльце, и Огерн увидел крошечное личико с зажмуренными глазками и капризно искривленными губами. Казалось, целую вечность Огерн смотрел на это чудо, потом наконец с недоверием воззрился на Мардону.
— Это сын, а не дочка, которую вы ждали, — проворковала повитуха. — И он целенький и здоровенький. А Рил ужасно устала, бедняжка. Она потеряла много крови, но ничего страшного. Ей надо отдохнуть, хорошенько отдохнуть, и через недельку она совсем оправится.
— Не знаю, как тебя и благодарить!
— А ты будь к жене добр и делай все, о чем она тебя ни попросит, — вот тебе и благодарность. Теперь поцелуй ее, а я должна отдать ей ребенка, потому что он просит того, чего у меня уже давно нет.
Огерн обернулся и упал на колени, потом протянул дрожащую руку и нежно прикоснулся к Рил. Рил открыла глаза, слабо, устало улыбнулась мужу, а Огерн поцеловал ее долгим нежным поцелуем. Едва он оторвался от губ жены, как Мардона отстранила его и положила на грудь Рил ребенка. Огерн, как зачарованный, смотрел на малыша, а тот деловито засосал грудь Рил. Огерна окатила волна нежности, и в нем зажглось желание.
Нет. Для этого будет достаточно времени, когда она совсем оправится после родов — через несколько недель, через месяц. Огерн обернулся к мудрецу. Тот стоял у очага и улыбался. Огерн поклонился ему:
— Как мне отблагодарить тебя, Манало? Проси у меня все, что угодно!
— Немного еды и кровать, — ответил Манало. — Я устал.
— Самую лучшую из кроватей и самую лучшую еду! Пойдем!
Огерн вывел мудреца из хижины. Небо уже заливал предрассветный румянец. Ветви деревьев на фоне умытого неба казались тоньше и темнее. Мужчины пересекли поляну, прошли мимо самой большой хижины и оказались около жилища Огерна. Он локтем отодвинул в сторону шкуры и кивком пригласил Манало войти:
— Входи в мой дом!
Мудрец, устало и благодарно улыбнувшись, вошел в дом. Огерн поспешил к очагу, опустился возле него на колени, подложил растопки и раздул тлеющие угли, после чего вскочил и открыл дыру в крыше для выхода дыма. Пламя весело заплясало в очаге и осветило уютное, чистое жилище, уголки которого дышали присутствием Рил — сухие цветы, ароматные травы, аккуратно зачиненный полог кровати.
Манало взглянул на кровать и покачал головой:
— Я не смогу лечь на твое ложе, Огерн. Пожалуйста, постели мне на полу.
— Конечно, Манало! Постелю, как скажешь. Но только на полу лягу я, а не ты! Нет, нет, не спорь! Ты спас мою жену! Ты так долго шел, целую ночь трудился, тебе непременно надо выспаться на перьевой перине и под одеялом!
Манало открыл было рот, чтобы возразить, но Огерн опередил его:
— А я все равно не усну! Я слишком взволнован и так счастлив, что…
— Ну ладно, как скажешь, — улыбнулся Манало. — Тогда я ложусь.
— Но сначала ты должен поесть! — Огерн притащил плоский каравай хлеба, сыр и принялся нарезать ножом толстые ломти. — Плоховато угощение — только хлеб, сыр да пиво. Будь Рил дома, уж она бы тебя попотчевала, ну а раз ее нету, то лучше простая еда, но побыстрее, чем…
— Хлеб с сыром — лучше и не придумаешь. — Манало повесил свой плащ на сучок, уселся на край кровати и, с облегчением вздохнув, стянул сапоги.
— Еда простая, зато быстрая! — Огерн с таким почтением подал Манало деревянную тарелку, будто ухаживал за божеством или южным владыкой.
Манало взял у него тарелку, и Огерн подал ему большую кружку с пивом.
— Поешь и поспи, о мудрец! А потом проснись, поешь и снова отдыхай! Ты должен прогостить у меня не меньше недели — я хочу выказать тебе всю мою благодарность.
— Я не имею права оставаться надолго, — признался Манало. — Моя жизнь — это странствия от деревни к деревне. Но я с радостью проведу у тебя несколько дней.
— Ты странствуешь? — изумился Огерн. — Такой достойный человек. Почему бы тебе не остаться и не стать вождем?
— Потому, что я предан делу Ломаллина, — объяснил Манало. — То есть служению людям, воспитанию их. Я должен привнести свет в их души.
— Ты — Учитель! — воскликнул Огерн.
— Да. И я иду туда, куда посылает меня Ломаллин. В эту деревню, потом в другую, и везде я остаюсь до тех пор, пока улин не велит мне идти в другое место.
— И к нам велел прийти! Хвала Ломаллину!
Слово «улин» Огерн, конечно, знал. Так назывались существа, почитаемые людьми как боги. Но слово это произносилось крайне редко, и Огерн очень удивился тому, что оно слетело с губ Манало.
— Воистину хвала Ломаллину, ибо женщина жива. — Манало вздохнул и вернул Огерну кружку и тарелку. — А теперь я отдохну до завтра. А завтра я буду учить.
Однако на следующий день он никого не учил, потому что полдня проспал, а потом ухаживал за Рил до тех пор, пока не удостоверился, что с ней все хорошо и будет хорошо даже в его отсутствие. А потом настало время ужина, а потом пришла пора спать, словом, учить народ в деревне Манало начал только через день.
Но стоило ему начать учение, как он уже не мог остановиться. Он учил изготовителей луков, как оперять стрелы, чтобы они точнее попадали в цель, он учил женщин, как собирать новые растения, показал некоторые семена и сказал, что их нужно закопать в землю, и тогда на следующий год, когда племя вернется на это место, здесь будут расти такие растения, которые дадут племени пищу. Огерну Манало показал поблескивающие камни, а потом научил, как устроить очаг, в котором эти камни плавились в желобках, вкопанных в землю. Когда расплавленный камень остывал, из желобков вынимали металл крепче меди. Манало показал Огерну и то, как снова разогреть этот металл, как потом обработать его каменным молотом и выковать изделие любой формы: наконечник стрелы, наконечник копья, даже нож, еще — чудо из чудес — длинный-предлинный нож под названием «меч».