— Если и ты это понял, то почему торчал тут столько времени? — Огерн оглянулся на возмущенные крики и увидел полуобнаженных женщин, которые размахивали руками и выкрикивали ему оскорбления. Но вот одна поманила его пальцем, остальные расхохотались и последовали ее примеру. — Вижу почему, — буркнул Огерн. — Что ж, придется мне стать твоей волей.
— Скорее уж неволей, — проворчал полуэльф и затянул потуже пояс. — Ну а если ваньяры не вернутся?
— Ты еще спроси, а вдруг не вернется в этом году зима, — рявкнул Огерн. — Хотя ваньярам и ни к чему возвращаться. Те, кого они оставили здесь, все сделают за них! Этот город может уйти под власть десницы Улагана, лучник, как с помощью ваньяров, так и без нее, хотя нет оружия острее, чем дурные советы и лжеучения!
— Да, острее оружия нет, это точно, — кивнул Лукойо и бросил взгляд через плечо на хохочущих женщин. На миг лицо его расплылось в дурашливой усмешке, он поднял руку и помахал ею.
— И еще, — на ходу сказал Огерн, — не надо забывать о том, какая судьба может ожидать человека, который лично нанес оскорбление Улагану в городе, занятом приспешниками Улагана.
Рука Лукойо на мгновение застыла, затем ожила, и Лукойо снова замахал ею женщинам.
— Они, конечно, милашки, — заявил он, решительно отвернувшись. — Но все же ни одна женщина не будет довольна такой жизнью. Я так думаю, потому что видел, какую жизнь им приходится вести, когда их красота увядает. Хотя… я начал понимать, как мог бы разбогатеть, если бы, если бы… — Он не договорил и сам себе влепил пощечину. — Верно, ты имеешь право так поступить, охотник, — твердо проговорил полуэльф. — Этот город не спасти тем, что мы тут останемся. — Он задержал на Огерне тоскливый взгляд. — Пожалуй, нам его вообще не спасти.
— Пожалуй, нет, — угрюмо кивнул Огерн. — Но не потому, что мы не пытались этого сделать! Нам надо уходить, Лукойо, — нам надо найти источник зла, которое просачивается в этот город даже через камни мостовых!
— Да, — мрачно процедил Лукойо. — Нам надо уходить.
Король очень огорчился, узнав о решении лучника и кузнеца покинуть Кашало. Он спросил, что бы такое он мог сделать ради того, чтобы уговорить их остаться. Но когда Огерн сказал королю, что остаться они могли бы в одном-единственном случае: если бы в городе не осталось ни одного последователя культа Улагана, король погрузился в тоску. Закон предков не позволял ему добиться подобного положения вещей без доказательства вины тех, о ком в данном случае шла речь! Поэтому он решил на прощание произвести Лукойо и Огерна в герои, и даже в короли, но Огерн отказался, понимая, что это станет равноценно тому, как если бы их взяли да и покрасили с головы до ног в зеленый цвет и выставили перед теми, кто поклоняется багряному богу. Он оправдался тем, что привык жить простой жизнью, не допускающей подобного тщеславия. С королем он попрощался сердечно, по-доброму от души пожелав удачи, хотя сильно сомневался, что его пожелания сбудутся. А потом они с Лукойо тайком покинули город в каноэ Рири — рыбак с радостью сделал своим спасителям такой подарок. На закате, с последними лучами солнца лучник и кузнец уже были за пределами города.
Как только стало темнеть, они подвели каноэ к песчаному берегу. Но едва они успели выскочить из лодки и приготовились вытянуть ее из воды, как на борта каноэ легли две узловатые руки, и в тот же миг около носа появилась приземистая фигурка.
— Радостно видеть вас вновь! — проскрежетал голос дверга. — Вот боялся, что эта крысиная нора вас совсем затянет!
Лукойо преодолел изумление.
— Почти что затянула, — шутливо воскликнул он, выпрыгивая из лодки. — И я рад видеть тебя снова, мой друг. — Полуэльф потянулся, огляделся по сторонам. — Знаешь, я вдруг почувствовал, о кузнец, что как бы очистился от грязи, а ведь даже не замечал, что она на меня налипла.
— И я чувствую то же самое, — подхватил Огерн, запрокинул голову и всей грудью вдохнул прохладный вечерний воздух. Затем он резко выдохнул и объявил: — Разведу костер.
— Нет, это сделаю я, — быстро возразил Лукойо. — У меня накопились в душе дровишки, которые надо срочно сжечь.
— А вот и не разведете, — ехидно прогрохотал дверг. — Ни ты, ни ты. Потому что костерок я уже развел, так то! Пошли! Пока что у меня только один заяц поджаривается, но я быстренько еще двоих изготовлю.
Вот так и прошли этот вечер и часть ночи, именно так, как и подобает проходить вечерам у охотников и кочевников: под открытым небом, у костра, в разговорах о простых вещах, но при этом в компании с загадочным, непонятным существом. К тому времени, как Огерн и Лукойо собрались спать, они наконец вызнали имя дверга — Гракхинокс. Он был простым кузнецом, то есть рядовым двергом, ничем не выдающимся — в его роду-племени все были кузнецами. И еще он был, по понятиям двергов, молод — подросток, можно сказать — всего-то сто пятьдесят лет стукнуло.
Когда на заре они отгребали от берега и каноэ пробиралось сквозь густой туман, Лукойо задумчиво проговорил:
— Похоже, Улаган горожан обрабатывает с таким же тщанием, как и варваров.
— Ну, или варваров с таким же тщанием, как горожан, — отозвался Огерн. — Не забывай, что его столица и главный оплот — это Куру.
— То-то и оно, — осклабился Лукойо. — А мне вот интересно, что будет, если Улаганов город Куру захватят Улагановы варвары ваньяры?
— Что бы ни было, — вздохнул Огерн, — можешь не сомневаться: Багряный будет доволен каждым мгновением сражения.
— Верно, верно, — кивнул Лукойо. — Ведь кто бы ни победил в этом сражении и кто бы ни проиграл, в выигрыше прежде всего окажется сам Улаган.
Глава 21
— Неужели конца не будет этим вспаханным полям? — проворчал Лукойо, глядя на необъятные просторы, покрытые зеленеющими всходами. Трое спутников только их и видели с тех пор, как отплыли из Кашало. Они бы, наверное, долго гадали, кто обработал и засеял эти поля, если бы пару раз не проплыли мимо деревенек, состоявших из глинобитных домишек под черепичными крышами, если бы не видели на полях фигурок крестьян, орудовавших мотыгами. День клонился к вечеру, и крестьяне потянулись домой, забросив мотыги на плечи. Оказываясь поблизости от берега, крестьяне замечали путешественников, улыбались, махали руками. Лукойо махал рукой в ответ, хотя и несколько нерешительно — он сам не мог понять, стоит ли этот делать.
— Всегда отвечай добром на добро, Лукойо. — И Огерн тоже замахал рукой стоявшим на берегу людям, широко, пусть и не совсем искренне, улыбаясь.
Немного погодя впереди показалась еще одна деревня. Почти к самой воде спускалось вспаханное поле. Крестьяне замахали путешественникам руками, потом стали подзывать их к берегу.
Улыбка Огерна угасла. Он спросил Гракхинокса:
— Ты ведь бродил по округе, пока ждал нас, правда?
— Бродил, — кивнул дверг.
— Знаешь что-нибудь про этих людей?
Гракхинокс пожал плечами.
— Если они похожи на тех, кто живет поближе к городу, то они с городом торгуют. Те, которые жили близко, бежали, когда стали наступать ваньяры — кто мог, тот бежал. Многих изловили.
Огерн не стал спрашивать, что сделали с пойманными, это он и так знал.
— А этих не поймали, и они не бежали, — завершил свою мысль Гракхинокс.
— Это потому, что мы плывем на восток, а ваньяры наступали с севера. Как думаешь, можно доверять эти людям?
К берегу бежали женщины, они размахивали руками и что-то кричали. Многие из них были молоды и раздеты до пояса. Лукойо, глядя на них, задышал с присвистом.
— С виду вроде бы мирные, — пробурчал Гракхинокс. — Да и не слыхал я ничего дурного про деревни, которые обеспечивают Кашало едой.
А девушки на берегу зазывали путешественников вовсю: виляли бедрами, улыбались. Зазвучали барабаны и дудки.
— Ой, ну, конечно, они мирные! — вырвалось у Лукойо. — Кузнец, тут мы наверняка будем в безопасности, да и не только в безопасности, а еще лучше! Давайте тут переночуем!
— В безопасности? Как бы нам ее тут не лишиться! А тебе вечно хочется чего-нибудь лишиться! Уж по меньшей мере собственной добродетели! — выговорившись, Огерн развернул каноэ к берегу. — Но, похоже, они не опасны.
— Вот именно! — вожделенно вымолвил Лукойо.
— Если они замыслят против нас что-нибудь дурное, мы их без труда одолеем.
— Но зачем ты так говоришь? — возмутился Лукойо. — Одолеть их — это же одно удовольствие!
— Он что, всегда говорит загадками? — прогрохотал Гракхинокс.
— Только когда хочет, чтобы его правильно поняли, — отшутился Огерн.
Как только нос каноэ увяз в прибрежном иле, с десяток пар рук дружно вытянули его на берег. Добрая половина этих рук принадлежала женщинам. Лукойо выпрыгнул на берег, радостно крича. Женщины ответили ему радостным воркованием, обступили его, принялись гладить его плечи, прижимать к его ладоням свои. Лукойо совсем развеселился, а женщины радостно рассмеялись.
Гракхинокс одарил прелестниц суровым взглядом.
— Я, пожалуй, на время исчезну, кузнец. Буду нужен — зови.
Огерн только успел обернуться, чтобы возразить, а дверга уже след простыл. Значит, он разговаривал, зарывшись в песок под лодкой. Но выяснить, действительно ли это так, Огерну не удалось, потому что его окружило несколько женщин. Он как бы оказался в море рук. Руки касались его, гладили, ласкали. Огерн ужаснулся тому, что почувствовал возбуждение, тому, что хватал женщин за запястья более страстно, чем хотел бы. В конце концов он совладал с собой и выдавил, широко улыбнувшись:
— Простите меня, милые женщины, но дело в том, что я женатый мужчина.
Женщины нахмурились, покачали головой. Вид у них был несколько ошарашенный. Тогда Огерн постарался повторить то же самое с помощью нескольких слов, выученных в Кашало. На этот раз женщины поняли его, запрокинули головы, сложили губы в букву «о» и отступили, но ненамного — всего лишь для того, чтобы дать дорогу женщине постарше.
— Твоя жена никогда ничего не узнает, чужеземец, — сказала женщина на кашал