ьском языке, с ужасным выговором, правда, но довольно разборчиво.
Старуха была одета скромно. И грудь, и плечи у нее были закрыты, и юбка доходила до лодыжек. «Положение или скромность? — задумался Огерн. — А может быть, таковы ее вкусы»?
— В нашем племени, — сказал Огерн, — так не приятно, бабушка.
Он понадеялся на то, что, назвав женщину бабушкой, он оказал ей честь — в его роду это было именно так.
— Бабушка — это верно, но, кроме этого, я — жрица Лабина, — отвечала старуха.
— А я Огерн, простой охотник, — поклонился старухе Огерн, не обращая внимания на нехороший взгляд, брошенный на него Лукойо. — Не хотелось бы выказывать неуважение, жрица, но я должен жить так, как меня научили.
— Что ж, мы никогда ни к чему не принуждаем человека, — проговорила Лабина и махнула девушкам рукой.
Те с сожалением отступили от Огерна, но тут же переключились на Лукойо. Многие из них были такого же роста, как он, а некоторые повыше. Они окружили полуэльфа, но вот их круг на миг расступился, и Огерн увидел, что Лукойо целуется с одной из девушек. Желание вспыхнуло в нем с новой силой.
Лабина заметила это.
— Не стоит тебе так строго придерживаться законов своего племени, молодой человек. Ты — наш гость и должен узнать наши обычаи.
— Я не против, но вот этого… вот этого никак не могу.
Огерн сказал это так, словно каждое слово из него вытягивали щипцами. Он понимал, хотя вряд ли бы смог кому-то объяснить это словами, что, раздели он ложе с доступной женщиной, и он перестанет быть самим собой. Сейчас ему требовалась вся сила духа, которой он только располагал — сейчас когда его окружали совершенно чужие люди.
К Лабине подошел старик — ну, не совсем старик, а мужчина постарше, чем крестьяне, — стройный не по годам, хотя волосы и борода у него были белыми как снег.
— Ты глядишь на нашу простую деревушку так, молодой человек, словно это что-то новое и диковинное. Ты разве прежде не видал крестьянских жилищ?
— Нет, не видал, — покачал головой Огерн. — И мой друг тоже не видал. Я охотник, а моя жена собирала ягоды в лесу, покуда я охотился. Друг же мой кочевник. Народ из его пламени следовал за большими стадами диких быков. Мы поклоняемся богам охоты, но превыше всех ставим Ломаллина — защитника людей.
— Я не слыхала о Ломаллине, — нахмурилась Лабина. — А богинь вы никаких не почитаете?
— Почитаем, и притом многих. И больше всего Рахани.
Старуха покачала головой:
— Я про такую и не слыхала.
Почему-то Огерну стало не по себе. Он успокоил себя тем, что тут все же почитали эту богиню, но, может быть, под другим именем.
— Она подруга Ломаллина, его соратница в бою и советчица.
— Но не любовница? — сдвинул брови старик.
— Нет. У Ломаллина нет ни любовницы, ни жены.
Лабина, явно потрясенная, содрогнулась.
— Бог без подруги! Как это безнравственно! Как дурно! Как преступно!
— Ломаллин — волшебник, — пояснил Огерн. — И к тому же вынужден был стать воителем.
— А-а-а… — Старуха немного успокоилась. — Значит, он найдет себе спутницу жизни, как только займет соответствующее положение. Ну, хватит разговаривать о богах. Вид у тебя, молодой человек, такой, словно ты сильно проголодался. — Она взяла Огерна за руку, и они со стариком улыбнулись. — Пошли. — И Лабина повела Огерна прочь от берега.
— А какую же богиню почитаете вы? — поинтересовался Огерн, когда они шли по деревне. Почему-то из разговора Огерн понял, что главная у этих людей именно богиня.
— Мы почитаем Алику, Великую мать, — отвечала старуха. — Алику и всех ее детей.
Огерн нахмурил брови.
— Я ничего не знаю об Алике. Расскажи мне о ней.
— Мы почитаем две ее ипостаси — юную и зрелую.
— А! — Огерн обрадованно кивнул, решив, что речь идет о двух знакомых ему божествах, объединенных в одно. — Девственница и мать?
Старик хохотнул, не раскрывая рта, а Лабина ответила:
— Мы не почитаем в богине девственницу, мы поклоняемся молодой женщине, у которой множество любовников.
Огерн постарался скрыть изумление.
— И множество детей?
— Да, хотя мы не чтим ее как богиню любви, мы чтим как мать. Она вскармливает детей молоком из своей неистощимой груди, а затем дает им плоды, произрастающие на земле.
— И еще Лечит своих детей и утешает их?
При этих словах Огерна старик задумчиво сдвинул брови, а старуха нерешительно проговорила:
— Должна бы, наверно. Безусловно, она — источник всяческой доброты, и все ее малые дети держатся около нее.
— И если мы поклоняемся ей всем сердцем, он дарует нам хорошие урожаи, — добавил старик.
Огерн посмотрел в ту сторону, где за деревней простирались зеленые поля, тянувшиеся до самого горизонта. Вспомнил свою лесную деревушку и ту дань, которую они собирали с окрестных лесов, — немного ягод и плодов, да еще кое-какие коренья.
— Но если у вас не будет хорошего урожая, — заметил Огерн, — вы умрете.
— Это верно, — кивнул старик. — Урожай — это для нас все, молодой человек!
Затем Огерн окинул взглядом деревню и понял, что тут живет намного больше народа, чем в его поселении на опушке леса.
— Да, я вижу, вас тут много, но вы все равно не можете съедать все, что выращиваете.
— Точно, — усмехнулась Лабина. — поэтому-то мы кое-что продаем, а для себя приобретаем разные нужные вещи. — И она махнула рукой. — Посмотри, какие наряды на наших женщинах, посмотри, из каких чудесных тканей они скроены! Посмотри, каким редким и дорогим деревом отделаны двери наших домов! За ужином попробуешь тонких вин из дальних стран, плодов и специй, которые не растут в наших краях!
— И уж конечно, все это не с ваших полей!
— Не с наших, но мы отдаем излишки зерна торговцам из Кашало, а они дают нам драгоценные камни, и специи, и прочие редкие продукты.
Огерн удивился: как это ему раньше не пришло в голову поинтересоваться, откуда в Кашало берутся продукты? Конечно, можно было сообразить, что такое количество народа не прокормить одной лишь речной рыбой, да даже и той, что вылавливали в двух морях! Да и зерна в море не вырастить. Но тут возникла еще одна возможность, не слишком приятная. Огерн понимал, что следом за роскошью из Кашало идут и убеждения горожан.
— Я должен предупредить вас, — проговорил он осторожно, — о том, что в Кашало растет число верующих в багряного бога Улагана.
— Да? — искренне заинтересовалась Лабина. — Но почему ты нас об этом предупреждаешь?
— Потому, — сказал Огерн, — что, если все кашальцы обратятся к Улагану и станут жить согласно его законам, они смогут отбирать у вас силой то, что теперь выторговывают.
Лабина запрокинула голову и весело рассмеялась:
— Ой, да брось ты! Ты любитель сгущать краски, молодой человек. Я это поняла в тот же миг, как только тебя увидела.
— Кашало есть Кашало, — усмехнулся старик. — У них там много всяких богов. Знаешь, парень, спасибо тебе, конечно, за предупреждение, только я сильно сомневаюсь, чтобы Багряный мог вытеснить всех других богов из такого большого города.
О, как Огерну хотелось разделить их уверенность!
Он оглянулся, вдруг поняв, что Лукойо-то совсем исчез. Тревога охватила Огерна.
— Где мой друг? — взволнованно спросил он.
— Он ушел с девушками, — ответила Лабина. — Они его не обидят, не бойся. А ты с ним увидишься за ужином.
— Не обидят? — изумленно воскликнул Огерн, обернувшись к старухе жрице. — Но что они будут с ним делать?
— Они пытаются подражать Алике, — объяснил старик, заговорщицки улыбаясь. — Ее юной ипостаси.
— Они бы и тебя ублажили, — сказала Огерну Лабина. — У нас множество хижин, которые на самом деле не что иное, как маленькие святилища юной богини. Пойдем, я покажу тебе. — И она взяла Огерна за руку.
Но Огерн отдернул руку, как только почувствовал, что в нем вспыхнуло желание.
— Я должен увидеть моего друга.
— Но ведь он взрослый мужчина, — сердито нахмурился старик. — Он может и сам о себе позаботиться.
— Вот в этом я сильно сомневаюсь. Где он?
Лабина сурово глянула на Огерна, но тут вдруг неподалеку послышался хрипловатый смех. Лабина показала палкой на большую хижину:
— Он там, только не входи, а не то напугаешь его. Дай-ка я сама погляжу, как он там объезжает наших кобылок. — Старуха вошла в хижину и тут же вернулась. — Он уже совершил первый заезд и принимает ванну. Можешь войти и поговорить с ним, молодой человек.
Огерн решительно шагнул в хижину, отшвырнув в сторону занавеску. Тревога сковала его сердце ледяным холодом. Внутри хижины царил полумрак. Посреди стоял большой котел, выложенный черепицей и наполненный водой. Вокруг горели светильники. От воды исходил приятный аромат. В котле нежился Лукойо. Он был обнажен и лежал, откинув голову на живот одной из девушек, стоявшей около котла. Та поднесла к губам Лукойо чашу с вином, а другая натирала его грудь и плечи маслом, а еще двое плескались вместе с Лукойо в котле. Одна из них приподняла ногу полуэльфа и втирала в нее благовонное масло, которое при этом пенилось.
Огерн снова ощутил прилив желания. Он остолбенел и стоял, не в силах противиться этому чувству.
Лукойо в полном восторге оторвался от чаши с вином и увидел Огерна, стоявшего с выпученными глазами.
— Охотник! Добро пожаловать! Тебя тут ждет богатая добыча! Где же тебя носило так долго? Девочки, вы что же, не звали сюда моего друга?
— Нет, не звали, потому что с ним разговаривали жрец и жрица, — ответила за всех женщина постарше.
По возрасту она вполне могла бы быть матерью десятка детей, однако сохранила стройную и гибкую фигуру. Она подошла к Огерну. На ней Из одежды была всего лишь неширокая полоска шелка на бедрах, завязанная нетугим узлом. Конец ткани свисал до коленей.
— Добро пожаловать к нам, красавец чужеземец, — проворковала женщина. Коснувшись рукой крепких мышц на груди Огерна, она прошептала: — Добро пожаловать, мы рады тебе!
— Да-да, сильный и красивый чужеземец, — дохнула другая женщина в ухо Огерну. — Пойдем! Тебе нужно смыть с себя дорожную пыль!