— Я, мама, хочу спасать людей. Дядя Кеша успевает столько рассказать мне, пока мы с ним собираем утром траву!
Александра Филипповна вошла бесшумно, в своей жакетке, в неизменном пальто.
— Олюшка, пойдём, собирайся, доченька, я сговорилась. Только она далеко живёт, на другом конце города.
— Куда вы собрались? — Нина, увидев Александру Филипповну, очень обрадовалась, села. — Вы совсем увели от меня дочь… — сказала весело.
— Почему увела? Хочешь, пойдём с нами, к одной знакомой — бабке Груне. Ей девяносто лет. Как и Кеша, заговаривает кровь, грыжу, варит лекарство из трав. Они с Кешей враждуют. Оля пристала ко мне: своди да своди.
— Да, мама, мне надо всё знать, хотя я лично буду лечить по-своему.
Нина всё больше удивлялась Оле. Живут вместе всю жизнь, а совсем друг друга не знают.
Оля причесалась, сунула ноги в босоножки, обернулась к ней:
— Не скучай, мамочка, я расскажу тебе всё, что узнаю.
Она ушла. Нина осталась сидеть на Олиной постели.
Очередной урок преподала ей Оля. Она знает, как надо жить. Она знает, что ей надо делать.
А ведь это замечательно, что Оля крепче неё стоит на ногах. Дай Бог, в жизни будет счастливее её.
Нина хотела думать об Оле, повторяла про себя её слова, а вместо Оли, её слов — Кеша с перекошенным лицом.
Что с ней? Зачем ей нужен этот странный, чужой её миру человек, с безграмотным словечком «ложить»?
Кроме того, она сейчас слаба — он силён, она больна — он здоров.
Чужой, да, но только он может дать ей силу.
Она снова легла. Свободные от Кеши, руки раскинулись, ноги раскинулись, шея замёрзла. Холодком опалило живот и грудь, Пусть Кеша перекрутит руки и ноги, пусть замучит — он делает то, чего не умел сделать нежностью своей и любовью Олег. Она хочет жить!
Сколько спала, не знает: солнце перешло на эту сторону, значит, уже вторая половина дня.
В доме тихо. Никого нет.
Рука коснулась книги, которую читала Оля. В этой книге — Кеша. Нина взяла книгу, пошла к себе, в своё низкое, уютное кресло. Полтора года она не может читать. Буквы — по отдельности каждая, смысла не получается.
Сейчас же почувствовала в себе возможность понять написанное. Глазами Оли. Глазами Кеши. Каждая травка вылезла из-под земли перед ней живая.
— Ты где? Куда запропастилась? — голос Кеши.
Она затаилась. Пусть ещё несколько мгновений она будет сама по себе.
Вода для Кеши была освобождением от усталости. Часы, проведённые в клубе, его не выматывали так, как приём больных, но и теперь, после клуба, он прежде всего включил воду. Вода падала громко, даже здесь, в гостиной, была слышна.
Кеша возник на пороге.
— Ты идёшь со мной, Нинка, — сказал небрежно.
Нина хотела спросить, куда они идут, не спросила. Как сидела, так и продолжала сидеть, пока Кеша возился у себя в кабинете. Он не закрыл дверь, и солнце из его комнаты подлетело к её лицу, к скатерти с медведями, которые тут же вспыхнули жёлто и празднично. Кеша выбирал рубашку. Делал он это по обыкновению медленно, с удовольствием — встряхивал каждую, смотрел на свет, какова она в западном солнце. Снова он был распахнутым и безобидным. Напевал что-то себе под нос, неразборчивое.
А в ванной падала вода — на всю квартиру. Нине очень захотелось к настоящей воде. Она любила море и Волгу. Ни с чем не сравнимое ощущение возникало в воде. Почти такое же… как в ту ночь с Кешей.
Кеша выбрал индийскую рубашку со слонами. Вообще рубашек у него было много, и большинство экстравагантных — наверняка доставала Варька.
— Ты видела тут одного полковника, большой человек, многое тут у нас зависит от него. Он пригласил меня в ресторан. — Кеша подошёл к ней, ущипнул за руку. — И тебя пригласил. Я сказал, что ты — моя невеста. — Нина вспыхнула, а Кеша усмехнулся. — Почему не пойти, если я его из больного сделал здоровым?
«Невеста». Какое странное слово… неожиданное, тревожное. Однажды она уже была невестой. Усилием воли попыталась вызвать то сладкое, давнее время. Но… ни берёзы, на которой они часто сиживали вдвоём, ни лесных троп, ни того лица Олега увидеть не смогла. Она — Кешина невеста?! Значит, он решил связать с ней свою жизнь? Голова кружилась. Падала в ванной вода.
«Не верь!» — сказал ей трезвый её голос. Сказал и тут же пропал. Она — Кешина невеста.
Как минуту назад было бездействие, так теперь её буквально сорвало с места. Она подошла к зеркалу, в первый раз со дня приезда посмотрела на себя. Румянец на щеках! Откуда? Глаза блестят! А были тусклые. Даже родинка, даже курносый нос вроде не очень уродуют её. Только вот платья подходящего нет. Одно — серенькое, рабочее. Другое — гладко-голубое, обтягивающее, с широким воротником, но оно тоже вовсе не праздничное. Есть ещё шерстяная кофта, но в такую жару куда она…
И тут Нина вспомнила о Варькином свёртке. «Может, пригодится?!» В свёртке оказалась юбка. Нина развернула её и ахнула. Юбка была длинная, до полу, разноцветная. Салатный, голубой, оранжевый — каких только оттенков здесь не было! Нина надела голубое платье и прямо на него натянула юбку.
Вот это да! Перед ней в зеркале стояла незнакомая, тощая и высокая женщина, очень нарядная.
Спасибо Варьке.
Да, юбка оказалась кстати.
Нина кинулась её гладить. Скорее, пока Кеша в ванной… Пусть ошалеет — он ведь любит яркие тряпки.
И Кеша ошалел. Захлопал глазами, точно глаза ему резал яркий свет.
— Ну, даёшь! — изумлённо разглядывал он её. — Говорил же я, ведьма. Ведьма и есть.
Раздался звонок. Нина, осторожно ступая, подошла к двери, а дверь сама распахнулась.
— Как всегда, не заперто, — широко улыбнулся полковник и тут же изумлённо, нерешительно спросил: — Я туда попал?
Это был он, высокий, пахнущий одеколоном, с красивой седой шевелюрой. Только сегодня он — в штатском.
— Внизу ждёт машина, — сказал Кеше, а смотрел на неё, отчего ей стало жарко.
«Спасибо Варюхе, вот добрая душа!» — снова благодарно подумала Нина.
И тут с полковником что-то сделалось, он прямо на глазах надулся, откинул голову назад, провозгласил с высоты своего громадного роста:
— Сегодня я вас удивлю, товарищи, сегодня я вам такое устрою… вовек не забудете… — Он засмеялся, а Нина удивилась: какой у него мелкий смех!
С Кешиной окраины в центр ехали минут пятнадцать. Кеша поглядывал на неё, ухмылялся.
Перед полковником почтительно склонился швейцар ресторана. У Кеши тут же неприятно, точно у кота, дёрнулись губы. Полковник шёл животом вперёд, развернув широкие плечи и откинув голову.
Вошли и сразу оказались перед зеркалом. В этом громадном зеркале Нина впервые увидела себя и Кешу вместе. Одеты оба ярко. Оба одного роста, только Нина — узкая, а у Кеши — могучий торс.
Через минуту они уже сидели в просторной голубой комнате за накрытым столом. Сразу подскочил официант. Гибкий, он сложился пополам, во все глаза уставился на полковника. Полковник сиял, косил взглядом на Нину, каждое название произносил громко и после каждого делал паузу. Голос звучал важно:
— Коньяк, шампанское, икра, рыбное ассорти, ростбиф, — Нина слушала растерянно, они с Олегом не могли себе позволить ничего подобного, — осетрина на вертеле, цыплёнок табака…
Что-то словно толкнуло её, она обернулась к Кеше. Кешино лицо кривилось, губы уползли вбок. Положила ладонь на его колено. Он не заметил, прищурившись, смотрел в тонкогубое лицо полковника.
— А пока вы будете сервировать стол, принесите-ка клубнички. Нарушим правила ради такой встречи. Говорят, фрукты перед сдой вроде как полезные.
Наконец она поняла. «Плебея» Кешу привели в высшее общество, чтобы поразить!
— Разные фрукты принесите!
Нина сжалась под голосом полковника. Сейчас она с Кешей была одним целым, их обоих, её и Кешу, оскорбляли богатством и барством. Их с Кешей не спросили, чего хотят они.
Праздник потух. Вот зачем ей, оказывается, нужна новая юбка.
— Музыку обеспечить мою любимую.
Официант отошёл. Полковник обернулся к Кеше одновременно с Ниной — Кешино лицо было равнодушным.
«Слава богу, пронесло, — вздохнула Нина. — Обошлось». Она сама не знала, чего боялась, но трусила ужасно.
— Теперь, Иннокентий Михайлович, когда ужин обеспечен, я хочу поблагодарить вас. — Полковник положил к Кешиному прибору конверт с деньгами и нежно уставился на Кешу. — Здесь пятьсот целковых. Вы вернули меня к жизни.
Нина отвернулась от полковника, она ждала Кешиного взрыва. Но Кеша был спокоен.
«Не обманешь, — думала Нина. Она догадывалась, что может чувствовать сейчас Кеша. Вроде ничего обидного полковник не сделал и не сказал — за труд нужно платить. Но то, как и где он платит за Кешин труд, оскорбило даже её, не причастную к выздоровлению полковника. В замашках полковника, в тонких красивых губах таилось плохо скрытое превосходство! — Наверняка, и в этой комнате ты, Кешенька, сроду не бывал, — думала Нина. — Тебя здесь не знают». Нина боялась сама себя: сейчас не Кеша, она возьмёт и что-нибудь выкинет! Всеми силами сдерживалась, чтобы не заметить сладкого взгляда полковника, чтобы не встать и не сказать громко: «Пойдём-ка, Кеша, домой».
Не громко, тихо, склонившись к Кеше, всё-таки сказала:
— Пойдём, Кеша, домой.
Кеша больно сжал её руку, Нина чуть не вскрикнула.
Зазвучало танго сороковых годов, томительное, простенькое, без современных нагромождений. Нина любила эти далёкие голоса послевоенной страны своей, но сейчас плохо слушала, сидела, сжавшись, не зная, о чём говорить и как себя вести.
Принесли клубнику, полковник оживился. Широко взмахнул рукой:
— Приступим.
— Ещё не пришло время! — Кеша улыбнулся ей, отпустил её руку. — Не трухай, Нинка.
— Я, знаете, люблю здесь провести вечерок. Прохладно, комфортно, особенно хорошо войну вспоминать. Не веришь, что с тобой было такое.
Нина очень хотела есть, а самая любимая на свете ягода — клубника, но она ждала, что станет делать Кеша.
Полковник вынул соломинку, залпом выпил коктейль и осмелел: стал разглядывать Нину, как свою собственность, положил свою руку на Нинину, Нина высвободилась, покосилась на Кешу: не видит ли он и что ей делать.