Нганасанские шаманы весь мир разделяли на две части: в одну входят обычные люди и животные, в другую — шаманы и их зверо- и птицеподобные духи дямада. Соответственно, с позиции шаманов, есть люди «обычные», «настоящие» (именно так переводят на русский язык составные этнонимы, например: нэнэй нэнец — «настоящий человек»), а есть люди «разумные», «выросшие», «полные», сравните: «Тогда (до шаманской болезни) я не полный человек был»[62]. С позиции же обычных людей, человек — это один из них, «настоящих людей», а шаманы относятся к другой группе — людей «необычных», «особых». Интересно, какова в этом вопросе точка зрения духов? Автобиографии дают на это ответ: люди — это обычные люди, пища духов, подобно тому, как дикие олени — пища людей; шаманы же — «люди отмеченные» (СН, с. 103), подобные оленям «с тамгой божества», то есть священным, табуированным животным, которых не убивают в жертву духам, а дарят им живыми. Точка зрения духов, таким образом, в обоих случаях оказывается внешней: «настоящих» людей они описывают с позиции шаманов (как людей обыкновенных), а шаманов — с позиции «настоящих» (как людей особенных).
Хоть и нечасто так бывает, но избранники духов, столкнувшись с испытаниями, духовными и физическими страданиями, могут по разным причинам и не пройти обряда посвящения. Кто-то не хотел судьбы шамана потому, что она была тяжела. Крещеные в православие считали это грехом и всячески сопротивлялись призванию. Другая причина, часто встречавшаяся в СССР начиная с 1930-х годов, — страх репрессий, стыд перед окружающими, наконец, отсутствие (в результате репрессий) опытных шаманов. Говорят, что в советские годы тувинские психиатрические больницы были полны молодыми людьми — это были те, кого мучила шаманская болезнь и кто не мог преодолеть ее по старым «рецептам» своей культуры. Похожая ситуация была и у других народов Сибири и Дальнего Востока, но иногда возможность выхода из нее все же находилась, как в следующем примере — у нанайцев.
В 1960-х годах заболела в Джари молодая замужняя женщина (не старше тридцати лет), имевшая маленьких детей. Болезнь продолжалась несколько лет; вполне современная, начитанная, получившая среднее образование, она долго лечилась в районной больнице, но, видимо, не решалась открыться врачам. Между тем страдания ее усиливались. Старые родственницы советовали ей не мучиться: «Бери бубен и начинай шаманить для себя». Раньше, если при подобных заболеваниях к больному звали шамана, тот его «лечил», а потом «посвящал в шаманы»; в это время в психике больного происходил перелом, и он выздоравливал. Для себя же он мог камлать и без посвящения[63].
Но была ли возможность освободиться от призыва духов, прогнать их?
Основной способ, который был у всех народов Сибири, — это камлание старого опытного шамана. Вместо ритуала посвящения он проводил камлание, в котором просил духов оставить своего избранника, найти кого-то другого.
А. В. Смоляк пишет, что некоторым нанайцам и ульчам, больным шаманской болезнью, удавалось самим избавиться от призвания, не становясь при этом шаманами. Для этого нужно было быть духовно очень сильным человеком, поэтому такие случаи крайне редки. Таков был ульч Дятала Вадяка из селения Кольчом; по его словам, он сумел победить приходивших к нему духов и не стать шаманом. Удивительно, что то же самое — о духовной силе — говорили люди, ставшие шаманами, не имея шаманов-предков: они победили и подчинили себе чужих духов и так начали камлать. Видимо, дело тут в том, что так было в досоветские времена, а Дятала Вадяка рассказывал о себе в 1973 году, когда камлать было запрещено. Значит, человек, подчинивший себе духов, мог с равной степенью успеха стать шаманом, подчинив духов, и не стать им, прогнав их.
Были и специальные средства для отгона навязчивых мучителей. Так, чукчи полагали, что если голову человека, мучимого духами, потереть травой, служившей подстилкой родильнице, то духи его оставят, так как все, что связано с родами людей и животных, гибельно для шаманской силы. Якуты считали, что призываемый, не желая быть шаманом, должен воспользоваться такой ситуацией: когда умрет женщина из близкой родни, он должен во время обмывания тела подойти и скрытно от окружающих дотронуться пальцем до ее ребер. Так женская нечистота умножается на нечистоту мертвого тела, и это лучшее средство для отгона духов. А кеты отгоняли назойливых есьденг окуриванием собачьей шерстью (этим же способом вообще очищались от духовной скверны).
А что, если человек начал шаманский путь, но не смог найти свою дорогу, не смог пройти испытания и подчинить себе духов? В таком случае, как считалось, он может умереть либо останется физически искалеченным или психически больным, менериком.
Известные в русском языке и научной литературе слова менерик / мэнерик произошли от якутского слова мэнэрик, означающего «подверженный нервным припадкам, истеричный». Близкие слова: мэнэрий — «биться в нервном припадке», ёмюрех — «душевнобольной». Отсюда и русское старожильческое миряк — «припадочный, бесноватый»; эмирячить — «бесноваться». Это расстройство состояло в том, что с человеком (чаще это были женщины) внезапно происходили припадки, он начинал вести себя странно: вскрикивать, распевать, прыгать, кататься по земле, рвать на себе одежду, убегать из дома, бросаться в воду, повторять, как под гипнозом, слова и действия окружающих. Припадок заканчивался судорогами и длительным глубоким сном. Ранее ученые определяли это состояние как «северную (арктическую, полярную) истерию»[64], сейчас — как разновидность диссоциативного расстройства. Оно может быть вызвано отчасти психологическими причинами, отчасти же — условиями жизни на Севере (нехваткой кальция из-за особенностей традиционного рациона и недостатка солнечного света, то есть витамина Dз, либо же переизбытком витамина А). Такое же расстройство наблюдалось и у русских в этих краях, в том числе у казаков и солдат.
Местные жители понимают это состояние как влияние духов, даже как одержимость ими. Якуты, среди которых менерик был раньше наиболее распространен, полагали, что у обычных людей нет киэли — особого места в животе для вселения духа, как у шаманов, поэтому если сильный дух попадет в человека, то человек начинает так себя вести. Считалось, что шаманы могут вылечить менерик, изгнав духа.
Какое отношение менерик имеет к шаманству? По симптомам он похож на то, что считается у местных жителей шаманской болезнью (в ряде случаев, видимо, так оно и было). Это та стадия болезни, когда шаман еще начинает свой путь и не может вполне справиться с духами. Плохие, слабые шаманы могли так и остаться на этой стадии. Нганасанское божество, «доращивая» будущего шамана в железной колыбели, говорит: «Оказывается, колыбель большая для него — это плохо. Надо, чтобы все его суставы дошли, чтобы ему стать шаманом, а то просто будет менериком»[65]. У якутов есть категория мэнэрик ойун — «безумно распевающий шаман». У него были бубен и духи-помощники, но он приносил мало пользы. У других народов Сибири и Дальнего Востока также были категории шаманствующих, чья практика была сопряжена с подобными состояниями: рымчи — у алтайцев, исачила — у ульчей. Ясновидящие, исачила (от исал — «глаза»), были обычными людьми, но с ними иногда случались припадки, во время которых они катались по полу с пеной у рта. В это время кто-нибудь из близких начинал сильно бить больного ремнем по телу и лицу, чтобы прекратить припадок. Тот затихал и, если люди задавали вопросы, начинал предсказывать.
В заключение этой главы подчеркнем: то, что в обиходе и этнографических описаниях называется шаманской болезнью, не считается заболеванием в медицинском понимании. Современная нозологическая система, то есть классификация болезней, исключает из рассмотрения ритуальные и культуральные состояния, считая их вариантами нормы. «Шаманская болезнь» — это термин-зонтик, который объединяет разные явления с медицинской точки зрения, а также состояния здоровых людей. Чем бы ни было в каждом конкретном случае необычное состояние начинающего шамана: действительно каким-то невротическим или психическим расстройством либо проявлением физического недуга, — в любом случае это внешнее проявление сложных процессов в психике и теле человека, своего рода психологическая подготовка к профессии. Безусловно, приступы шаманской болезни — это не простая имитация и симуляция; будущий шаман видит и чувствует все по-настоящему. Однако мы должны помнить: человек — это символическое существо, и влияние культуры, ее шаблонов и моделей на психику и даже на телесность человека весьма значительно.
Шаманство — это практика, тесно связывающая культурное, социальное и биологическое. Есть потребности сообщества, их нужно решать: лечить, успокаивать, помогать в делах — в целом устранять несчастья, прогоняя их из мира людей, и давать благо, добывая его в мире духов. Для этого сообщество «отбирает» пригодных людей: наиболее чувствительных, эмпатичных, умных, креативных, с отличной памятью, хороших певцов и сказителей, при этом сильных — чтобы могли в течение многих часов прыгать с бубном у костра, символически путешествуя по иным мирам. Для этого сообщество прицельно смотрит на своих членов с их раннего детства. Конечно, самые внимательные взгляды — на детей и внуков действующих шаманов, особенно потомственных. Дети, конечно, чувствуют эти взгляды, это ожидание сообщества, и в положенное время готовы встретиться с духами, избравшими их, — своими будущими помощниками и проводниками. И такая встреча часто случается: будущий шаман откликается на зов духов, другими словами, на свое призвание или — в социологических терминах — на вызов сообщества.
Шаманский идол. Эвенки. Начало XX века.