о, приехав к себе в чум»[114].
Про этого же шамана рассказывали, что когда он сватался к своей будущей жене, то ее отец не хотел отдавать за него дочь, зная, как трудна бывает жизнь шамана. Тогда Дюхадие камлал у своего будущего тестя и в знак собственного могущества разрезал себе живот от грудины до лобка, вынул селезенку, воткнул ее в снег, чтобы она заледенела, а потом строгал ее и ел, как едят обычное мороженое мясо. Отец девушки испугался такого могущества шамана и отдал за него дочь[115].
Все эти необычные явления и происшествия становились предметом двух видов осмысления: сородичи слагали легенды о шаманских чудесах, нисколько не сомневаясь в их реальности, а внешние наблюдатели обычно не верили в чудеса, воспринимали их как ловкие трюки и пытались объяснить рационально. А легенды о шаманах считали просто сказками.
Во втором Мальжегарском наслеге не так давно жил шаман Иван Иванов по прозванию Кюстэх-Ойун. Однажды он, только ставши шаманом, ехал с покойным стариком Григорьем Атыысыт и с одним молодым парнем. Они ехали с левого берега Лены на остров Тиит-Арыы, к местожительству Атыысыт. Дело было зимой. В пути их застала ночь, и в темноте, сбившись с дороги, они не знали, как отыскать жилой дом. Был сильный мороз, все основательно продрогли. Приставший конь еле двигался. Старик Атыысыт говорит шаману: «Ну, мы тут, по-видимому, околеем от мороза! Что же, ты именуешь себя шаманом, призови на помощь свое колдовство?» Тогда шаман обратился к другому спутнику: «Эй, паренек, иди-ка вон туда! Там на островке найдешь три тальника, растущих рядом; из среднего из них отломи талину толщиной с большой палец и принеси мне!» Парень, сойдя с саней, побрел по снегу и принес талину. Шаман попросил его пестро изрезать эту талину. Шаман, взяв талину, сказал: «Ну, вы отойдите назад!» Затем с тальником в руках он что-то прошептал, стоя на одном месте, три раза быстро перевернулся и стал бить им по снегу. Тотчас же откуда-то явился синий огонь величиною с глиняный горшок и, мерцая, остановился перед ними. Шаман сказал: «Теперь поезжайте за ним следом, он не убежит и не исчезнет». Огонь пошел перед ними, указывая дорогу. Скоро увидели изгороди и дом Атыысыт. Огонь тут бесследно пропал[116].
Иногда с подобными ситуациями сталкивались, по рассказам, и приезжие администраторы, и даже сами ученые. Давайте сравним две истории, одна — народная легенда, другая претендует на достоверность: упоминаются определенное время, конкретные местности и имена.
Старинные шаманы наводняли юрту и наполняли ее карасями. Затем просили присутствующих взять нож и очистить несколько карасей. И когда люди, взяв рыбу и нож, приготовлялись чистить, то оказывалось, что ни воды, ни карасей нет, и они сидели, держа одной рукой нож, другой — свои penis-ы[117].
В старину, лет сто тому назад, не более, как-то русские чиновники вызвали бурятских шаманов и шаманок, чтоб посмотреть, как они будут шаманить, а в случае возможности истребить их. Из Забайкалья приехала молодая шаманка, красавица Модон. Из Куды Иркутской губернии — шаман Ахайтан. У него был товарищ Далаши. <…> В городе посадили их в тюрьму и подожгли снаружи. Они испустили из себя воду и потушили огонь. <…> Чиновники попросили показать еще какое-нибудь чудо. Тогда шаманка пустила в присутствии чиновников воду из окна в комнату. Потекла она, словно река, а в ней омули, омули… один другого жирнее. Чиновники поймали по рыбе. Потом оказалось, что они держались за свои члены[118].
По всей видимости, в таких историях — неважно, кто их рассказывает, — мы имеем дело с определенным набором сюжетов и мотивов, которые формируют человеческий опыт (точнее, рассказы о нем), и через рассказывание историй сюжеты и мотивы транслируют себя во времени и пространстве. Поэтому так похожи бывают истории древние и современные, африканские и европейские, американские и азиатские.
Давно когда-то в Качикатском наслеге жил шаман, который известен под именем Качикаат-Ойуна. Про него ходят разные рассказы. Однажды он пришел в Немюгинский наслег и попросил тамошнего шамана Солколоох быть его спутником. Последний согласился. И оба шамана пошли по разным местам. Качикатский шаман, подвязав к ногам пестро изрезанный тальник, перешел через Лену шагом, точно по суше. А шаман Солколоох, стоя на одном берегу, с противоположного берега, причмокнув, привел пустую лодку и переехал на ней через реку. Оба шамана прибыли в Таттинцы. Там в одном месте происходила свадьба. Шаманы зашли в юрту одной бедной старушки. У последней было нечем угостить своих гостей. Качикатский шаман причмокнул — и из запасов пирующих на свадьбе очутились перед ними на столе две бутылки водки и четыре ребра мяса. Причмокнул шаман Солколоох — и в изгороди бедной старушки оказался один воз с сеном. Шаманы остались тут ночевать[119].
В этой истории шаманы действуют как союзники. Однако среди легенд о шаманских чудесах более распространен сюжет «состязание шаманов». Он может касаться простого соперничества, когда шаманы вредят друг другу, — обычно это шаманы разных народов, часто враждебных. Так, рассказывали, что в поселке Чикаево на реке Анадырь по одну ее сторону жила семья престарелых шаманов-эвенов, а по другую сторону — чукотская шаманка. Случилось, что чукчанка заболела проказой и обвинила в этом своих конкурентов — эвенов, якобы они напустили на нее порчу. Она изготовила фигурку человека из ваты, осыпала ее сахаром, нашептала заклинание и бросила в печь. Вскоре шаманы-эвены умерли. Все были убеждены, что так шаманка расправилась со своими недоброжелателями[120]. По словам этнографа А. А. Попова, якутский шаман Никон Проскочин как-то пришел к нему очень взволнованным и показал красные пятна на спине, как от ожогов. «Это вчера мой враг шаман выпустил в меня стрелу, — сказал он. — К счастью, все обошлось благополучно, стрела только задела». Также Никон рассказал, что однажды во сне он увидел, как раскрылась дверь юрты и показалась разинутая пасть чудовища. Никон сразу понял, что это дух шамана-врага пришел его съесть, и кинул в пасть чудовища конский хомут. Тогда дверь захлопнулась и чудовище исчезло, а на другой день лошадь пропала. Никон сказал, что вместо своей души отдал шаману-врагу душу лошади и поэтому остался жив[121].
Почему шаманы враждовали и старались даже не встречаться? В основе этого могли быть разные обиды. Так, про кетских шаманов с рек Елогуй и Улей говорили, что они враждуют из-за того, что елогуйский незаконно промышлял на охотничьих угодьях улейского. Рассказы о шаманах полны примеров их борьбы во время путешествий по символической вселенной: они накидывают друг на друга мауты, пускают в ход стрелы и нож, таранят один другого лодками. Кеты рассказывали, что один шаман мог помешать другому разыскать ульвей человека и больной умирал, — целью такого злого поступка было желание умалить авторитет соперника. Опытный шаман, приглашенный для посвящения начинающего, мог намеренно уменьшить его возможности, чтобы он не стал сильным соперником. Вообще шаманы часто видели друг в друге конкурентов. Как писала А. В. Смоляк о нанайских и ульчских шаманах, причиной неприязненных отношений между ними нередко являлось то, что один из них не смог вылечить человека, а другой был более удачлив; о первом шамане начинали говорить, что у него слабые духи, и в распространении этих слухов не последняя роль принадлежала второму шаману. Постоянно между шаманами шла скрытая борьба за авторитет, за аудиторию. Каждый считал своих духов более сильными, чем у другого, и иногда шаман жаловался, что другой шаман «сманил» у него такого-то прекрасного духа. Войны между шаманами иногда тянулись годами. С шаманом-врагом боролись так же, как с обычным злым духом. Например, если шаман во время камлания обнаруживал злую душу другого шамана, для нее делали травяное вместилище, «загоняли» туда и убивали. Шаман-враг тогда умирал. Чаще всего войны велись между шаманами разных этнических групп — нанайские шаманы воевали с ульчскими, нивхскими, эвенкийскими, якутскими шаманами. Кознями враждебных шаманов или их духов шаманы объясняли некоторые болезни. Внезапную смерть шамана обычно также объясняли действием враждебного шамана. Если была сильная гроза, говорили: «Это шаманы дерутся между собой не на жизнь, а на смерть». Во время этих битв шаманы будто бы летали на тиграх.
Когда шаманы состязаются, при этом камлая, то в легендах они часто предстают в облике животных. Нанайские и ульчские шаманы боролись в образах медведей, львов, других зверей. У шамана А. Коткина была деревянная фигурка льва, обклеенная беличьей шкуркой (о ней мы говорили в четвертой главе). В образе этого льва Коткин и ходил на битву с врагами, которых было очень много. Он даже спать ложился с саблей под подушкой. Он рубил своих врагов — враждебных шаманов, рвал их на части когтями, кусал и всегда выходил победителем из этих битв.
Шаман Кок-Маадыр, проводя камлание в своей юрте, к противнику посылал проклятия. Кара-хольский шаман не сдавался. Шаман Кок-Маадыр долго шаманил, потом добрался до стойбища кара-хольского шамана. Почувствовав приближение могучего противника, шаман из Кара-Холя превратился в серого волка и убежал в высокие горы, так говорят. Ведя мистерию в своей юрте, шаман Кок-Маадыр увидел такое и превратился в орла, чтобы догнать шамана, превратившегося в серого волка. Очень долго они гнались. Шаман, превратившийся в орла, уже собрался запустить когти в хребет волка, однако в один миг шаман-волк, превратившись в тайменя, нырнул в глубокие волны Хемчика, так говорят