— Алексей Викторович... я хочу, чтоб сейчас вот отпустили, до суда. Под расписку, или как там ещё... — делился Славка.
— Сидеть, что ли, не нравится? — я усмехнулся. — Привыкай. С твоим образом жизни когда-нибудь надолго сюда влетишь. Это всего лишь "Кресты", Славик, а после них ещё обычно на зону отправляют. Восемнадцать тебе уже есть, куда-нибудь в Ямало-Ненецкий автономный округ загремишь запросто. Наслышан, небось, про зону-то?
Мы разговаривали в допросном кабинете Следственного изолятора № 1, больше известного в народе, как Кресты. Следователь по Славкиному делу только что зачитал ему обвинение и, в принципе, никаких преград к освобождению под подписку о невыезде быть не должно. Ну, это я потом ещё один на один пообщаюсь со следователем, а пока что я выгребал из пакетов «гостинцы» от мамаши-Красильниковой: чай, блоки сигарет, консервы. Красильникова женщина бывалая, знает, что передавать.
— В общем, Славик, не сладко там. Бросал бы ты свою наркоту: ты же не глупый пацан вроде, в институте, вон, учишься.
— Ага, на юрфаке, – тяжко вздохнул Славик. — Я раньше думал, следователем пойду, а оказывается, туда с судимостью не берут. Придется адвокатом...
Допросный коридор я всегда старался миновать быстро, не оглядываясь по сторонам и ничему не удивляясь. Но тут невольно даже к месту прирос и похож стал, наверное, на девочку-практикантку, в первые столкнувшуюся с жестокостью этого мира. Мимо меня контролер вел мужчину лет тридцати-тридцати пяти, арестанта. Но выражение его лица… ей-Богу, покойники иногда живее выглядят. Задержанный шел, с трудом перетаскивая ноги, так, чтобы не потерять по дороге ботинки без шнурков. Брюки были ему чуть широковаты и без ремня норовили сползти . Видно, что задержанный сзади поддерживает их руками, скованными наручниками. Я отошел к стене, пропуская их. А следом мимо меня проплыл Вова Лихачев – знакомый опер.
— О! Лихачев, место встречи изменить нельзя!
— Никитин?.. — Вова окинул меня взглядом и нехотя, как мне показалось, пожал мою протянутую руку. — Ну, здорово. Какими судьбами?
— С клиентом общался. Твоего, что ли, ведут? — я кивнул на задержанного. – Вы тут что, совсем озверели? Вы что с человеком сделали?
— А ты к нему в защитники набиваешься? — огрызнулся Лихачев. — Да этого еще даже в камеру заселить не успели — свеженький.
— А чего тогда он тогда такой пришибленный? Под дурью ?
— Под какой дурью?! Он профессор... Жену на тот свет отправил, вот и переживает, наверное, — Лихачев поздно спохватился, что сболтнул лишнее. — Ладно, побежал я.
— Бывай.
***
К семи часам вечера центром моей квартиры стал журнальный столик с телефоном.
В течение дня я несколько раз порывался позвонить Кате – останавливала только догадка, что утренний звонок был ее очередной уловкой. Но в то же время меня убивала мысль, что ей действительно плохо, и что она нуждается во мне. В какой-то момент я даже представил, что она точно так, как я сейчас, гипнотизирует телефон. Интересно, у кого нервы сдадут первыми?
В восемь я понял, что Катя звонить мне не собирается.
В восемь тридцать перестал смотреть на аппарат.
Она позвонила в три минуты десятого и после сдержанных приветствий обронила:
— Я ждала, что ты перезвонишь утром.
В ее голосе мне послышался упрек – меня это даже рассмешило: поразительная самонадеянность!
— Ну, извини, я был слегка занят. Ты же не думаешь, что я бы бросился тебе перезванивать, едва получив твое сообщение?
— А почему бы и нет? – кажется, она улыбнулась. Но быстро спохватилась: — Ладно, Леш, извини – конечно, я не думала. Ну, как у тебя дела? Что нового?
— Ты для этого звонишь? Чтобы узнать, как у меня дела? – я психанул. - Слушай, давай сэкономим время – что тебе нужно?
— Ничего, — растерялась Катя, — просто захотелось поговорить… Леша, а почему такой тон? Я надеялась, что ты хотя бы извинишься, хотя бы попытаешься объяснить, почему за эти полгода даже не позвонил ни разу! Впрочем, я тебя поняла, прости, что побеспокоила.
Ответить я ничего не успел – в трубке пошли короткие гудки, да я и не знал, что мне ответить. Это я должен извиняться?
— Это я должен извиняться? – спросил я через пятнадцать секунд, когда набрал Катин номер, а она сняла трубку.
— А кто – я? – голос был неподдельно возмущен. – Это не я тебя соблазнила, бросила и уехала в другой город!
— Хочешь сказать, я тебя соблазнил?! - я попытался вспомнить события полугодичной давности. – А бросил я тебя потому, что ты меня прямым текстом просила больше тебя не беспокоить.
— Я?! – ужаснулась Катя. – Я тебе такого не говорила! По крайней мере, не прямым текстом…
Между нами повисло молчание – на этот раз неловкое.
— Я и не помню толком, что говорила тогда, - сама же нарушила тишину Катя. – Столько всего навалилось… Словом, я была не в себе.
Сбылась-таки мечта идиота: Катя Астафьева позвонила. Сама позвонила! И пусть завуалировано, но признала, что была не права. Только ненатурально все как-то. Та столичная фифа, невесть как оказавшаяся в провинциальном Старогорске полгода назад, скорее руку бы себе отгрызла, чем признала бы свою неправоту.
— А теперь что-то изменилось? – осторожно, чтобы не спугнуть, спросил я.
— Возможно… - загадочно ответила Катя, и я понял, что она улыбается. Мне нравилось, когда Катя улыбалась. - Леш, - томно понижая голос, позвала она, - чем ты занимаешься? Какие на вечер планы?
— Катюш, у меня все вечера проходят тихо и однообразно: сейчас почищу зубки, а потом баиньки. Ну а ты что делаешь?
— Скучаю. Лежу в ванной. Слышишь, вода шумит?
Вообще-то я ничего постороннего не слышал, но с последним словом Катя явно открыла краник.
— Слышу, — признал я. Разговор становился все более интересным, — и что же во всем Старогорске не нашлось достойного, с которым ты могла поговорить, лежа в ванной?
— Пошляк! – констатировала она и вздохнула: — Представь себе, не нашлось. С нашими комитетскими о чем говорить – о работе? Так если еще и вне конторы о ней говорить, то запросто свихнуться можно. А другие темы себя изживают, не успев начаться.
— А Ваганов? – поддел я. – Ты же так им восторгалась еще недавно.
Катя в ответ чуть не зашипела:
— Даже не напоминай об этом упыре!
— Почему? Куда делся нимб вокруг его головы?
— Этот кровосос спит и видит, чтобы меня из СК выжить! Что он только ни вытворяет, лишь бы заставить меня уволиться: раньше придирался к каждой мелочи, теперь наоборот делами заваливает. И ладно бы действительно у нас аврал был, но он у полиции работу отбирает, лишь бы мне продыху не было! Но ничего, еще посмотрим, кто кого…
Я даже не знал, что сказать: при всей сложности наших с Вагановым отношений, я знал, что человек он вполне адекватный. А уж «выживать» кого-то с работы – вовсе не его стиль. В чем я тут же попытался убедить Катю.
— Катюш, ты, по-моему, к Ваганову несправедлива. Он профессионал – если забирает в СК полицейское дело, значит что-то в нем есть.
— Да ничего в нем нет! Вот лица разные значительные замешаны – это да. Квартиру дочки главы нашей администрации ограбили. Все до последней сторублевки подчистили. Дело – сам подумай – чисто полицейской подследственности. С какой стати им СК занимается?
Она еще что-то говорила, возмущалась несправедливостью жизни, а я отвлекся, потому что понял, о каком деле говорит Катя. Та квартирная кража произошла месяца два назад, и дело было достаточно громким, потому что похитили из квартиры родственницы главы администрации далеко не только сторублевки, но и коллекцию старинных золотых монет, стоящую соответственно. Как они попали к дочке старогорского мэра – тема отдельная. В июле об этих монетах не писали только профнепригодные журналисты, резонанс дошел аж до моего Питера. К слову сказать, с Санкт-Петербургом эта история оказалась связана напрямую: ходили слухи, хотя и ничем не подтвержденные, что вывозить монеты за границу собирались именно через Финский залив.
Странно, что Катя этого всего не знает и уверена, что дело рядовое.
Или знает? И звонит, чтобы выпытать у меня подробности питерских наработок по этим монетам? С нее станется…
— Да, вроде бы действительно подследственность полицейская, — осторожно решил я подыграть ей и разведать обстановку. – Но ты Ваганова тоже пойми – его «сверху» попросили себе в отдел забрать дело, а как же он откажет, если давно уже сам в Областную метит?
— Это точно! А хочешь послушать, на каком основании СК возбудил дело? Мы ведь официально как бы расследуем дело об убийстве – Следственный комитет же все-таки!
— Об убийстве? — В деле о монетах, насколько помню, ничего подобного не было. Или, по крайней мере, в газетах об этом не писали..
— Ты обхохочешься… только это между нами, да? – она понизила голос. — Короче говоря, в твоем Санкт-Петербурге буквально неделю убили женщину. Причем с выдумкой так: обставили как самоубийство путем отравления. А эта женщина на беду свою не так давно вернулась из Старогорска. И Ваганов, не долго думая, официальной версией признал, что убитая была наводчицей на ограбленную квартиру. И все это только ради того, чтобы дело попало именно в СК! Ну, не дурдом ли?
— Ага… — пробормотал я. – Убийство, обставленное как самоубийство, говоришь?
— Да ничего я не говорю! Надоел он мне – сил нет!
— Нет сил – увольняйся.
— Не дождется!
— Тогда терпи. Ладно, Катюш, не скучай там, у себя в ванной. Созвонимся как-нибудь, хорошо?
Катя, должно быть, не рассчитывала, что я так быстро попрощаюсь, потому и молчала, а я нажал отбой.
Что-то в последнее время в Питере стало появляться много трупов с признаками отравления и с подозрениями на убийство. Интересно, муж моей любимой женщины уже уехал в Москву? Я набрал домашний номер Аристовых – трубку неожиданно снял Стас: