Все это она произнесла еще до того, как Катя пригласила ее в кабинет. Астафьева, которая готовилась едва ли не к войне с этой женщиной, слегка растерялась, но, смерив ее взглядом, поняла, что та действительно настроена доброжелательно. Уж неизвестно каким ангелом прикидывался ее пасынок, но Фарафонова уверена, что «мальчик» невиновен, а пропажа украшений – недоразумение. Если так, то не нужно с ней ссорится – пускай забирает своего мальчика и оставит в покое Максима.
— Кофе, Лариса Георгиевна? – улыбнувшись, предложила Катя.
— Нет, спасибо, я очень тороплюсь, — она нерешительно присела на предложенный стул и во все глаза смотрела на следователя. — Скажите, когда отпустят Пашу?
Пришла очередь Кати трогательно улыбаться:
— Сегодня. И хочу принести извинения за дознавателя, который задерживал Павла – конечно, на то не было оснований. Заявление о нанесении побоев он уже забрал, с украшениями, которые у Павла изъяли, как вы говорите, произошло всего лишь недоразумение, так что уже сегодня с вашего пасынка снимут все обвинения.
Произнося эту слащавую фразу, Катя сама поражалась: какой она, оказывается, могла быть лицемеркой. Мысли ее отличались от слов как небо и земля. Но самое главное сейчас было вытащить Максима.
— Правда? – еще больше расцвела Фарафонова. – А когда именно?
— Да вот, — Катя подняла стопку бумаг, — сейчас только на подпись нужно отнести документы. Если подождете минут тридцать, то сможете уехать отсюда вместе.
У адвоката вытянулось от неудовольствия лицо: раз ему не пришлось вставить ни слова, видимо, ему не заплатят. Фарафонова же на мгновение помрачнела, и тут же, извиняясь, развела руками:
— У меня совершенно нет времени. Могу я передать для Паши деньги на такси? Или, еще лучше, я сейчас позвоню, и за ним приедет мой водитель…
И Катя ясно поняла, что лицемеров в этом кабинете как минимум двое. Лариса не хотела забирать Павла сама. Скорее всего, она вообще не хотела с ним разговаривать – значит, была зла на него. Она прекрасно понимала, что выкрал украшения именно он. И, возможно, понимала, что и в первый раз их ограбили при его участии. Понимала, но изо всех сил пыталась сохранить лицо и семью.
— Катерина Андреевна, у меня к вам еще одно деликатное дело… — она бросила короткий взгляд на адвоката. – Я хотела бы отозвать то первое заявление. Хочу, чтобы вы прекратили дело.
Догадка только подтвердилась.
— Вы имеете в виду ограбление вашей городской квартиры? Почему? – изобразила Астафьева удивление. – Мы ведь уже нашли грабителя, дело за малым – доказать.
По лицу Фарафоновой снова пробежала тень, даже испуг. Она нервно переглянулась с адвокатом, вероятно думая, что Астафьева говорит о Павле. Тот вкрадчиво кивнул.
— Я имею в виду Решетейникова, —пояснила тогда Катя.
Возможно, на этот раз Фарафонова поняла, что с ней играют:
— Все равно – я хочу забрать заявление, — жестко повторила она. – Я имею право.
Право она действительно имела. Катя в принципе ждала такого шага, потому начала заполнять уже заготовленные бланки. Фарафонова же, решив, что ссориться с работниками Следственного комитета ей не стоит, вернула свой измученно—просительный тон:
— И вам так будет проще, Катерина Андреевна, я ведь понимаю, что краденное вернуть уже не получится – только зря нервы буду тратить свои и ваши. Так что я с мужем посоветовалась, и мы приняли решение отозвать заявление…
Катя понимающе покивала и протянула бумаги ей на подпись. Пока Фарафонова, совещалась по поводу каждой запятой с адвокатом, Катя несколько раз порывалась заговорит о главном, о Максиме, но ей казалось, что еще рано.
— Лариса Георгиевна, — приняв бумаги, подняла Астафьева еще одну тему, — вы, наверное, уже знаете, что совместно с Санкт-Петербургским Следственным комитетом я занимаюсь расследованием убийства Дарьи Аленковой, а ваша семья в последний год больше всех общалась с убитой – я не могу вас не опросить…
— Да—да, конечно… — поспешно согласилась Фарафонова. – Только я все про Дашу рассказала в прошлый раз, да и знала я о ней немногое.
— Дарья была скрытной?
— Я бы так не сказала, — помялась Лариса Георгиевна, — Даша любила поговорить, и собеседником была интересным, но о личной своей жизни никогда не рассказывала. Да я и не спрашивала – я ее работодатель, а не подружка.
— А рекомендательные письма с прошлого места работы? Вы обещали, что поищите их.
Фарафонова снова помялась – глянула на адвоката и, решив что-то про себя, выдала:
— Катерина Андреевна, нет никаких писем. Даша раньше никогда не работала гувернанткой – она была воспитателем в детском саду. Ее привела моя дочь.
Катя осторожно кивнула, чтобы Фарафонову не спугнуть. На прошлом допросе та насмерть стояла, что никто из ее семьи не был раньше знаком с Дарьей. А сейчас? Неужели так расслабилась, когда Астафьева согласилась закрыть дело?
— А Оксана не упоминала, где она могла познакомиться с Аленковой?
— Вам лучше у нее спросить, — покачала головой Лариса. – Я скажу Оксане, чтобы она заехала к вам в ближайшее время. Я могу идти?
— Еще одну минуту… Лариса Георгиевна, вы же понимаете, что дело Федина продолжения не получит. Вашего пасынка задержали с футляром в руках. Да, позже выяснилось, что это недоразумение, но Федин ведь тогда этого еще не знал – юридически он имел право его задержать. И, потом, эта драка…
Лариса Георгиевна, которая уже поднималась с места, села обратно и, прищурившись, уточнила у Кати:
— Вы предлагаете мне отозвать заявление о нападении на Пашу?
В голосе была насмешка и властность – вот теперь Фарафонова была сама собой.
— Нет, я прошу вас не вмешиваться, когда Павел Фарафонов будет забирать заявление, —холодно отозвалась Катя.
Лариса все же поднялась, ее адвокат помог ей надеть плащ и открыл дверь. Только тогда, обернувшись, она изволила ответить:
— Мальчику предъявили какие-то нелепые обвинения, избили – я сама видела разбитый нос. Почти неделю Пашу держали в одном помещении с бомжами и наркоманами. Я не позволю, чтобы этому вашему Федину все сошло с рук! А вы… советую научиться вам разделять личное и работу.
Фарафонова снова взглянула на адвоката, как будто спрашивая: правильно я все сказала? И вышла в коридор. Катя, еще не теряя надежды, вылетела из-за стола и метнулась за ней, но от Ларисы ее быстро отгородил, словно телохранитель, адвокат:
— Екатерина Андреевна, и речи быть не может о том, чтобы Павел забрал заявление, — и уже мягче добавил. – Сами подумайте, как это будет выглядеть: а если кому-то придет в голову, что драку начал не Федин? Всего доброго.
И ушел вслед за хозяйкой. Бежать за ними Катя посчитала бессмысленным. Она прислонилась спиной к стене и захотела расплакаться от ощущения собственного бессилия. А ведь еще предстояло разговаривать с Максимом, которого она обнадежила, что вмиг ликвидирует проблему.
***
Федин как всегда проявил чуткость.
— Это было гениально, Катерина Андреевна! Сначала убедить меня забрать заявление, потом отпустить главного подозреваемого на все четыре стороны, закрыть дело, над которым весь угрозыск два месяца бился – и, между тем, мне до сих пор грозит зона. Гениально, просто гениально!
Максим как тигр в клетке метался от стены к стене в маленьком Катином кабинете, два раза пнул ни в чем неповинный стул, и злобно сверкал глазами. Катя хладнокровно сидела за столом и делала вид, что контролирует ситуацию.
— Еще гениальнее было хватать человека на улице, ни с кем не посоветовавшись, и тащить его в ИВС! – парировала она. – А то, что ему нос сломали – вообще ни в какие ворота!
— Да меня рядом не было с его носом! – упав на стул, принялся теперь оправдываться Федин. – А Соколок говорит, что Фарафонов сам споткнулся о лестницу в парадной! Я вообще не причем!
— Вот только Соколка сюда приплетать не нужно! Этой с позволения сказать операцией руководил ты, еще и Ваньку втянул. Тебе и отвечать!
Федин стих и насупился:
— Кать, что мне делать?
— Поговори с ней, — лучшего выхода Катя не видела. Хотя сомневалась, что Фарафонова сменит решение, даже если Максим перед ней на колени упадет. – Сейчас ты для нее только разменная карта, перестраховка, на случай если ее драгоценному Паше еще что-то предъявят. А узнает тебя получше, поймет, что тебе не только карьеру, но и жизнь ломает…
— Еще чего! – даже не дал договорить Федин. – Может, мне еще на жалость подавить? Невесту беременную придумать?..
— Неплохая идея, кстати, — пожала плечами Катя.
— А, может, мне еще перед этим молокососом ее извиняться?!
Астафьева смотрела на его выпады ясным уставшим взглядом:
— Посадить тебя не посадят – в конце концов, я училась на таком же юрфаке, как ее адвокат. Но погоны с тебя снимут на раз. Да ты сам здесь оставаться не захочешь, когда дело до суда дойдет.
Максим, злой на весь белый свет, вскоре ушел. Ушел, скорее всего в Пиццерию напротив – топить горе. Катя даже начала опасаться в какой-то момент, что он в таком состоянии и вправду заявится к Ларисе, но вместо того, чтобы поговорить, начнет спорить, а то и угрожать…
Сама Катя еще часа два сидела, вчитываясь в листы протоколов. Разнообразные неточности и слабые места она заметила уже на первой странице – дело можно было закрыть за отсутствием состава преступления еще до конца недели. Только никто не гарантировал, что разъяренная Фарафонова не ворвется к начальнику следствия и не потребует, чтобы дело передали другому следователю, менее лояльному к Федину. И что тогда?
***
Мать Дарьи Мерешко-Аленковой проживала в поселке Южном в двадцати километрах от Старогорска. Катя посылала ей повестки каждый вторник на протяжении уже двух месяцев, надеясь взять ту хотя бы измором, раз ей настолько наплевать на смерть дочери. Но Анна Мерешко не реагировала – даже не звонила. Петербургский следователь Зайцев и не надеялся, что Мерешко приедет к нему, но о необходимости явиться н